Почему он не имеет права на существование?
«Кто не с нами, тот против нас» – так, что ли? А вы не думаете, что сами можете ошибаться в своих «позициях»? Откуда у вас такая безоговорочная уверенность в своей правоте (и в своем соответствии «ленинским нормам», кстати)?
Ведь я сам вовсе не считаю, что мои мысли и чувства должны быть для всех обязательны (разве Достоевский считал?). Я написал свой роман честно, искренне. О том, что на самом деле БЫЛО. Я поставил вопросы и по-своему попытался ответить на них. Вопросы достойные внимания, животрепещущие, больные. Роман написан с литературной точки зрения хорошо, этого никто не отрицает, он читается «без отрыва». Он заставляет думать! Но почему же вы так категоричны в своей оценке, да еще с точки зрения «морали», которая, как известно, всегда относительна? Почему вы так уверены в своем суде? И уж если на то пошло: в ЧЕМ ЖЕ роман мой не соответствует?
Увы, уже тогда – при всем уважении к человеку, который старше меня и жестоко пострадал в советском концлагере, – я подозревал, что тут что-то не то. Не прав Юрий Осипович! Чего-то не я, а он не понимает! Разумеется, я от его рецензии, от его взгляда не отмахнулся. Разумеется, очень внимательно перечитывал. В чем-то был даже согласен с ним (в оттенках, в мелочах)! Не согласен же категорически в одном: любая «вещь в себе» – если она, конечно, не агрессивная, не призывающая к насилию, не бездарная – имеет право на существование! И он, Юрий Осипович, как раз и пострадал жестоко от того, что те, кто руководил страной, так не считали. Они были слишком категоричны…
(Теперь, в «постсоветское» время, мы и расплачиваемся за ту категоричность, которая торжествовала в умах во времена советские. Теперь у нас: «сколько людей – столько мнений»! И если раньше рамки были слишком узки, то теперь их не стало совсем. Из крайности – в крайность!).
Вновь и вновь я размышлял… Вот в «Новом мире» оценили моего «Подкидыша», мой «Переполох». Достаточно высоко оценили – настолько, что за «Переполох» как будто бы даже воевали с цензурой. Однако и «Путешествие», и роман написал ведь тоже я, автор и «Подкидыша», и «Переполоха»! Почему же им, в журнале, не пришло в голову хотя бы задуматься: ведь это я написал и то, и то! А они даже и не задумывались, не попытались со мной поговорить, они в своих выводах не сомневались! Инна Борисова вернула мне «Путешествие» совершенно безоговорочно, она, похоже, ни на миг не усомнилась в своем приговоре! То же и с «Обязательно завтра». Обе рукописи даже и не подумали допустить до Твардовского, хотя Александр Трифонович так высоко обо мне отзывался, даже в глаза. Что же давало нашим редакторам такую безоговорочную уверенность в своей правоте? Неужели Инне Борисовой не пришло в голову, что вот эта тематическая широта признанного ими «автора» пошла бы на пользу не только мне, но и журналу?
Делать однако же было нечего. Носить куда-то еще «Обязательно завтра», «Путешествие», «Непонятное», «Листья» и прочее, прочее, да и «Переполох», честно говоря, надоело.
Самое печальное и удручающее: все больше я убеждался, что не только кондовые советские журналы, но и «диссидентские» ведут себя как-то странно. Складывалось впечатление, что и те, и другие увлеклись не столько литературой, сколько ненавистью, неприятием и борьбой друг с другом… Неужели и на самом деле для них «бабочки-цветочки-девушки» – несерьезная, детская чепуха, не более того? Любви к женскому для них – то есть эротики, то есть красоты, уважения к нашей, человеческой, природе – не существует вообще, так что ли? «Секс» как совокупление – эту «свободу» многие из них как раз приветствовали, особенно если исподтишка, тайно, при погашенном свете, чтобы никто не знал и – «для здоровья». Но, похоже, они действительно не признавали (не чувствовали?) того, что понимаю под «этим» я.
Вполне приемлемо и иметь тайком молодых и красивых любовниц. Но вот писать обо всем этом либо «не принято», либо просто ни в коем случае нельзя. «Социальность», протест, неприятие «всего советского», или, наоборот, «всего капиталистического» – это да, за это некоторые из них готовы были идти даже в тюрьму. Но… Только не «либидо», только не внимание к «половым вопросам», только не «сомнительная» «аморальная» красота! И в самом передовом, самом «вольномыслящем» нашем журнале – то же самое…
Да, я мучительно размышлял о том, что происходит в редакции «Нового мира». Как-то все яснее и яснее становилось, что они, редакторы казалось бы лучшего журнала страны, в сущности точно так же, как и редакторы в других журналах, не видят и не слышат того, чего не хотят видеть и слышать. Неужели в моих «Подкидыше» и «Переполохе» они увидели не столько мое, сколько своё – не столько то, что я написал, сколько то, что им было почему-то нужно? Что вошло в спектр их восприятия – в тот спектр, где главное было – борьба. Ведь и в «Обязательно завтра», и в «Путешествии», точно так же, как в «Подкидыше» и «Переполохе», я писал прежде всего о главном – о человечности, сочувствии, уважении, понимании гармонии мира. Неужели они не ощутили?
Неужели смысл их деятельности и на самом деле – только борьба? Борьба не «за», а борьба «против»? Как у прежних революционеров? Там, у них, была борьба против самодержавия царского, которая закончилась, как оказалось, самодержавием не менее суровым – партийно-советским. У теперешних «диссидентов-шестидесятников», – борьба против советского, но за что? Ради чего? Что изменится, если придут к власти вместо тех эти? Не наступит ли опять самодержавие еще более суровое? Чем сегодняшние «борцы» отличаются от большевиков, если так же, как те, они не признают любви, искренности, уважения, многообразия жизни? И другой, нежели у них, и вовсе не агрессивной позиции?
Так я размышлял и, естественно, не находил удовлетворительного ответа. Неужели ТЕПЕРЕШНИЕ «диссиденты» точно такие же по существу, как ПРЕЖНИЕ?
Конечно, такой вывод казался мне чудовищным. Ведь получалось, что редакция самого передового, самого «свободолюбивого», как будто бы, журнала страны – тоже вполне советская, большевистская, агрессивная, то есть признающая только одно – свое! – мнение! Не терпящая другого. «Кто не с нами, тот против нас»! «И ясно, как смешны те, кто думает иначе» – как выразился в свое время Генералиссимус, Великий Вождь Всех Времен и Народов? Неужели действительно ТАК? Но тогда какой же смысл в их «вольномыслии»?
Вопрос ведь на самом деле простой: чего мы хотим?
