Фантастически бурного развития промышленности, сопровождаемого уничтожением природы, сумасшедшего роста народонаселения, производства бесконечного количества «предметов потребления», сплошь да рядом не нужных для жизни? Нескончаемой «гонки вооружений»? Или развития разума, чувств каждого человека, всеобщего сочувствия, понимания, уважения, дружбы? Да ведь об этом, втором, как раз и говорится в учении марксизма-ленинизма!
«Всестороннее развитие человеческой личности»! А вовсе не заасфальтированная земля, вездесущая пластмасса, горы ненужных вещей оружия и – неотвратимое РАЗДЕЛЕНИЕ людей на рабов и господ! И ради этого бесконечная война друг с другом, постоянная нацеленность на «развитие производства»?
Да, трудно было разобраться во всем этом, тем более, что и самых обыкновенных, привычных глупостей творилось вокруг множество. Даже четкого разделения на «советское» и «несоветское» не было! И в том, и в другом стане я видел и то, и другое… Неразбериха полная.
Среди многих принято было обвинять в наших бедах не только советский строй, но – евреев! Некоторые, вполне разумные, казалось бы, люди считали именно еврейскую нацию источником всех бед славян. Глупо, конечно, но я внимательно рассматривал и эту точку зрения. И – не видел четкого подтверждения ей! Да, еврейская приземленность, расчетливость, мелочность и хитрость мне не нравились. Но я вспоминал свой достаточно богатый опыт общения и с русскими тоже. У русских были свои заморочки – лень, бестолковость, стремление к выпивке, биение себя в грудь: «Я такой, я крутой, я русский!»… Но принципиальной разницы не было! И среди тех, и среди других были как плохие люди, так и хорошие! Разве что среди евреев было больше трезвых, практичных, хотя и приземленных, меркантильных, хитрых… Среди русских же, при всей их действительно впечатляющей порой «широте», много лентяев, прожектеров, холопов, рабски и искренне послушных властям…
Не хотелось бы обижать ни тех, ни других, тем более, что вопрос о национальностях действительно очень непрост, хотя и о нем сказано в Евангелиях Иисусом Христом понятно и четко: «нет ни эллина, ни иудея». То есть все равны перед Богом. А Иисус Христос, в которого верят, между прочим, и евреи, и русские родился в Иудее…
Но главное сейчас даже не это. А вот что: если мы, русские, допустим, такие хорошие, честные, умные, а евреи такие плохие и хитрые, то как же мы могли допустить, чтобы малочисленная народность взяла верх над нами, такими многочисленными, сильными, благородными?! Ну стыдно же! Надо бы не бить себя в грудь и кричать, что во всем виноваты евреи, а – делом доказывать свою «русскость»! Где логика, братья? Причем вообще национальность?
Я же чувствовал себя чужим среди своих – и среди евреев, и среди русских. Не было истинного понимания ни там, ни там вот в чем дело! А вот где я был своим – так это уж точно среди природы. И… среди девушек, представьте себе! Признаюсь вам: это многого стоит!
«…Преодолев бессовестно длинный подъем – два с половиной километра по счетчику! – добравшись до перелеска, до его дивной тени, я слез – ноги едва не подогнулись сами собой, – и, стараясь сохранить должное уважение к своему бессловесному транспорту, который вроде бы вовсе и не стремился к спасительной тени, а, наоборот, всячески пытался вырваться из моих рук и упасть тут же на дороге, на солнце, повел его в сторону, через кювет и кочки – и окунулся, наконец, в мрачноватую, душистую, влажную, восхитительную прохладу. Комковатая глинистая земля была мягкой и теплой, словно свалявшаяся от долгого употребления подстилка.
Нет, все-таки было здорово. Я сидел в густом переплетении ветвей, в темном укромном островке, как в шалаше, как в индейской пироге, а вокруг – больно смотреть – переливался, тек, сиял безбрежный океан света. И такая щедрость, такое могущество и величие было также и в буйстве зелени – листьев, колосьев, трав, – что этакие мелочи, как усталость в ногах и руках, цифры на счетчике, жара, казались чем-то далеким, абсолютно не заслуживающим внимания. О городе, о прошлом, о том, что будет когда-нибудь потом, даже и мысли не было. Весь, целиком, со всеми своими ощущениями и мыслями я был только здесь, сейчас, в этом вот сверкающем сиюминутном моменте.
Не торопясь, ехал я дальше и даже остановился отдохнуть, как только встретилась симпатичная молодая березовая роща. Когда я подводил велосипед к березке потолще, чтобы прислонить к стволу, на глаза попался первый гриб.
Он торчал рядом с колесом велосипеда, хорошо видный, коренастый, крепкий. На шоколадной бархатной шляпке застыл неподвижно солнечный зайчик. Ножка была толстая, пузатая, крепкая.
Сердце мое забилось. Взяв гриб, затаив дыхание, я принялся обшаривать окрестную траву, заглядывать под валяющиеся сухие ветки и листья, раздвигать кустарник. Удалось найти еще несколько и среди них только один червивый. Вот радость-то! Помню, как когда-то в лесу я с особым вожделением искал именно белые грибы, молил судьбу, проклинал невезение, но именно они, белые, всегда с трудом давались. До боли в глазах всматривался в густую траву, ворошил листья, ползал среди папоротников… И, как правило, мои спутники находили больше белых грибов, чем я. Вот лисички – другое дело, с лисичками мне всегда везло, но ведь это несерьезные грибы, лисички. А тут вот совсем рядом с дорогой, больше того: там в двух шагах другая дорога была, так что не только рядом, а даже в развилке между двумя дорогами удалось найти несколько великолепных белых, стандартных белых – таких, какие грибники считают на штуки. Это было как внезапный подарок, сюрприз, и только собрав их, положив рядом с велосипедом, обшарив еще раз, для верности, уже обойденные окрестности, я вдруг сообразил, что грибы эти мне в общем-то ни к чему. Не суп же из них мне теперь варить. Да, вот так не вовремя, бывает, везет, с большим опозданием.
Но что же мне делать-то с этим богатством?
В ярком слепящем свете по дороге шла женщина с сумкой. Она была еще далеко, шла не спеша, приближалась. Я собрал все грибы и спокойно стоял в тени, ждал. Она не шарахнулась, увидев меня, полуголого, в шортах, не испугалась, я спокойно, с улыбкой протянул ей грибы, она улыбнулась тоже, взяла грибы, положила в сумку, пошла.
Я оседлал свой транспорт – и опять потянулись перелески, луга, поля, тракторист сосредоточенно чинил свой трактор на соломенном жнивье – я спросил, как в Алексин, он кивнул прямо, – крутые подъемы и тряские спуски, жара, опустевшая фляжка, наконец – деревня у совсем скрытого в кустах, почти высохшего ручья – Шарапово. Ни в Яблонове, которое было
