— Боюсь, что мы должны согласиться с версией Жиро. Эта скотина безобразно себя ведет, но он, несомненно, умен. Мало шансов на то, что он в чем-нибудь ошибается.
— Думаете, что не ошибается?
Теперь настала очередь следователя пожать плечами.
— А что, вы пришли к какому-либо другому заключению?
— Если говорить откровенно, господин следователь, мне кажется, что в версии Жиро много неясных мотивов.
— Например?
Но из Пуаро трудно было что-либо вытянуть.
— Я их еще не успел конкретизировать, — протянул он. — Мои замечания носят общий характер. Мне нравится этот молодой человек, и я не могу поверить, что он виновен в таком ужасном преступлении. Кстати, что он сам говорит по этому поводу?
Следователь нахмурился.
— Я не могу его понять. Такое впечатление, что он совершенно не может защищаться. Больших трудов стоило заставить его отвечать на вопросы. Он ограничивается общим отрицанием своей виновности, а что касается всего остального, то прячется за упрямым молчанием. Я снова буду допрашивать его завтра. Может быть, вы захотите присутствовать при этом?
Мы охотно приняли приглашение.
— Печальная история, — сказал следователь со вздохом. — Я глубоко сочувствую мадам Рено.
— Как ее здоровье?
— Она еще не пришла в себя. Это своего рода милосердие, бедная женщина от многого избавлена. Доктора говорят, что опасности нет, но, когда она придет в себя, ей будет необходим максимальный покой. Насколько я понимаю, в ее теперешнем состоянии виновато не только падение, но и душевная травма. Будет ужасно, если она сойдет с ума. Но я этому нисколько не удивлюсь… — Оте откинулся назад, покачивая головой и делая унылое выражение лица, чем хотел подчеркнуть, как мрачно представляет себе перспективы дела.
Наконец, он вернулся к действительности и, спохватившись, проворчал:
— Ах, да! У меня есть для «вас письмо, месье Пуаро. Одну минутку, куда же я его положил?
Он принялся копаться в бумагах. Наконец, нашел послание и передал Пуаро.
— Оно было вложено в конверт с моим адресом, видимо, чтобы я направил его вам, — объяснил он. — Но, так как вы не оставили адреса, я не мог этого сделать.
Пуаро рассматривал письмо с любопытством. Адрес на нем был написан размашистым, косым, незнакомым почерком, но писала его явно женщина. Пуаро не стал читать письмо. Он положил его в карман и встал.
— До завтра, месье следователь. Большое спасибо за вашу любезность.
— Я всегда к вашим услугам. Эти молодые детективы школы Жиро все одинаковы — грубые, самоуверенные парни. Они не понимают, что следователь с моим.., э.., опытом непременно обладает некой проницательностью, своего рода чутьем. Наконец, вежливость, свойственная старой школе, более мне по вкусу. Поэтому, мой дорогой друг, распоряжайтесь мной как вам будет угодно. Мы кое-что знаем, вы и я.., э?
И, искренне смеясь, очарованный собой, Оте распрощался с нами. К сожалению, я должен отметить, что первой фразой Пуаро, обращенной ко мне, когда мы шли по коридору, была:
— Самовлюбленный старый идиот этот следователь! Своей глупостью он вызывает жалость!
Выходя из здания, мы столкнулись лицом к лицу с Жиро, который выглядел щеголем.
— Месье Пуаро! — крикнул он небрежно. — Так вы вернулись из Англии?
— Как видите, — сказал Пуаро.
— Конец дела теперь не так уж далек!
— Я согласен с вами, месье Жиро.
Пуаро отвечал сдержанно. Его удрученный вид, казалось, радовал Жиро.
— Это самый бесхарактерный из всех известных мне преступников. Ни малейшей идеи, как себя защитить. Что-то необыкновенное!
— Настолько необыкновенное, что заставляет задуматься, не так ли? — резюмировал Пуаро мягким голосом.
Но Жиро его не слушал. Он вертел трость с самодовольным видом.
— Всего доброго, месье Пуаро. Я рад, что вы наконец убедились в виновности молодого Рено.
— Извините, но я полагаю обратное — Жак Рено невиновен.
Жиро минуту выглядел изумленным, потом расхохотался, постучал выразительно пальцем по лбу и отрывисто произнес:
— Он рехнулся!
Пуаро с достоинством выпрямился. Опасный огонек зажегся в его глазах.
— Месье Жиро, на протяжении всего этого дела ваша манера обращения со мной была намеренно оскорбительной! Вас следует проучить. Я готов побиться об заклад на 500 франков, что отыщу убийцу месье Рено раньше, чем это сделаете вы. Согласны?
Жиро беспомощно поглядел на него и вновь пробормотал:
— Рехнулся!
— Ну, давайте, — настаивал Пуаро, — согласны?
— Мне неохота брать у вас деньги.
— Пусть вас это не беспокоит, вы их не получите.
— Ну ладно, согласен! Вы говорите, что моя манера обращения с вами оскорбительна. Но ваша манера тоже вызывала у меня раздражение порой.
— Я польщен тем, что слышу, — сказал Пуаро. — Желаю вам доброго утра, месье Жиро. Пойдемте, Гастингс.
Я не сказал ни слова, пока мы шли по улице. У меня было тяжело на сердце. Пуаро объявил о своих намерениях слишком категорично. Я сомневался более чем когда-либо в своих силах спасти Беллу от наказания. Эта неожиданная стычка с Жиро разозлила Пуаро и пробудила его пыл.
Неожиданно я почувствовал у себя на плече чью-то руку. Обернувшись, я увидел Габриэля Стонора. Мы остановились и поздоровались. Стонор предложил проводить нас до отеля.
— А что вы здесь делаете, мистер Стонор? — спросил Пуаро.
— Человек не должен оставлять в беде своих друзей, — сухо ответил он. — Особенно когда их несправедливо обвиняют.
— Так вы не верите, что Жак Рено совершил это преступление? — спросил я нетерпеливо.
— Конечно, нет. Я знаю этого юношу. Признаюсь, что в этом деле были один или два момента, которые совершенно ошеломили меня, но тем не менее, несмотря на его глупое поведение, я никогда не поверю, что Жак Рено может быть убийцей.
Я расположился душой к секретарю. Его слова как будто сняли тайную тяжесть с моего сердца.
— Я не сомневаюсь, что многие разделяют ваши чувства! — воскликнул я. — Ведь улик фактически против него до смешного мало. Я считаю, что его оправдают. В этом нет никакого сомнения.
Но Стонор отреагировал на мои слова иначе, чем мне хотелось.
— Я бы много дал, чтобы разделить ваш оптимизм, — сказал он печально. Затем, повернувшись к Пуаро, спросил:
— А каково ваше мнение, месье?
— Я думаю, что дела Жака принимают плохой оборот, — ответил Пуаро спокойно.
— Вы верите, что он виновен? — резко спросил Стонор.
— Нет. Но боюсь, что ему будет трудно доказать свою невиновность.
— Он ведет себя более чем странно, — пробормотал Стонор. — Конечно, я понимаю, что дело гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. Жиро неосведомлен, поскольку он здесь впервые, но вся эта история действительно чертовски странная. И уж если на то пошло, словами делу не поможешь. Мадам Рено хочет что-то скрыть, и я буду следовать ее примеру. Это ее спектакль, а я слишком уважаю ее, поэтому не намерен совать палки в колеса, но я никак не могу разобраться в поведении Жака. Что бы с ним ни произошло, он должен защищаться.
— Виновность Жака — чепуха! — вскричал я, вмешиваясь в разговор. — Во-первых, нож… — Я запнулся, не зная, как встретит Пуаро мои откровения, и продолжал, более осторожно подбирая слова:
— Мы знаем, что у Жака Рено не было при себе ножа в тот вечер, и мадам Рено может подтвердить это.
— Правильно, — сказал Стонор. — Когда она придет в себя, то, безусловно, скажет это и многое другое. Ну, а теперь я должен вас оставить.
— Один момент, — окликнул Пуаро Стонора. — Сможете ли вы послать мне весточку, как только мадам Рено придет в себя?
— Безусловно. Пришло незамедлительно, — прокричал он через плечо и зашагал в сторону виллы «Женевьева».
— Довод, касающийся ножа, будет убедительным и в суде, — заметил я, когда мы поднимались по лестнице. — Я не мог говорить откровенно в присутствии Стонора.
— Вы совершенно правильно поступили. В сложившейся ситуации мы должны попридержать наши сведения насколько возможно. Но ваш довод об отсутствии ножа у Жака Рено вряд ли ему поможет. Вы заметили, что сегодня утром я отлучался на час, прежде чем мы выехали из Лондона?
— Да.
— Я разыскивал фирму, в которой Жак Рено заказывал свои сувениры. Это было не очень трудно. В общем, Гастингс, они сделали по его заказу не два ножа, как мы думали, а три.
— Да ну! Что же из этого следует?
— А то, что, после того, как он подарил один нож матери, а второй — Белле Дювин, у него оставался третий, для его собственных надобностей. И я боюсь, Гастингс, что теперь нам ничто не поможет спасти его от гильотины.
— Но это немыслимо! — воскликнул я, пораженный. Мой друг грустно покачал головой.
— Спасите его! — простонал я. Пуаро укоризненно посмотрел на меня.
— А не сделали ли вы это невозможным, дорогой мой?
— Придумайте что-нибудь, — пробормотал я.
