Позаботились. Дырочки маааленькие. Только палец просунуть. Или два.
Прикинул — стало интересно, пролезет мозг через ТАКУЮ дырку? Не порвется ли связь между мозгом и телом? Будет ли мозг функционировать как положено, превратившись в канатик толщиной в палец? В червяка?
Вообще-то, не просто интересно, а жизненно важно — вдруг придется сваливать из застенков? И тут же себя одернул — зачем сваливать? Его задача поговорить с Главой клана, убедить ее в том, что чужачка будет им полезна.
— Когда меня отведут к главе клана?
Конвоиры промолчали, даже не взглянули. Сергей хотел спросить еще раз, но осекся — ему наглядно сразу же дали понять, на каком месте в иерархии этого общества он находится, зачем унижать себя глупыми вопросами, на которые точно не получит ответа?
Камера оказалась сухой, чистой, хотя и темной. Каменное ложе покрыто чистой свежей соломой, из стены в желоб льется струйка воды — и питье, и туалет, надо думать… Небольшое окошко наверху почти не дает света, и до него метра четыре высоты. И захочешь — не допрыгнешь. Не экономили на строительстве темницы, это точно. Стена гладкая, не зацепишься, не долезешь.
Сергея легонько подтолкнули в спину, он шагнул за порог камеры, слегка удивившись тому, что у него так и не отобрали оружие, и тут же потерял сознание, не успев понять, что с ним происходит.
Очнулся на лежанке — голый, как в момент рождения. В первую минуту ничего не понял — холодно, колко, журчание и полумрак. Головная боль — знакомая, раскалывающая голову, как тогда, после магического удара лесных фурий. Ощупал себя — ни одежды, ни оружия. И хуже всего — ошейник, на ощупь похожий на тот, который был на нем в плену у старого колдуна!
Холодно, но Сергея прошибло потом — вот так попал! Из огня, да в полымя?! Это еще что за хрень?!
Вскочил. Босые ноги захолодели на каменном полу, но не до холода! Что за ерунда происходит?! Ведь как ожидалось — он приходит в Эорн, находит Главу клана, сообщает, что пришел помочь. Глава выслушивает и с благодарностью принимает помощь! А что творится на самом деле?! С какого хрена его сунули в камеру, да еще и с ошейником?! Что за….?! Один только мат лезет!
Зарычал, и с размаху саданул ногой по двери. Окованная сталью дверь даже не вздрогнула. Жалкий стук, такой, будто кто-то ткнул кулаком в крепостную стену. На славу строили эту темницу!
Разозлился еще больше, начал бить в дверь руками и ногами, опомнился только тогда, когда разбил костяшки в кровь и едва не сломал палец. Боль отрезвила, тяжело дыша уселся на лежанку, кривясь от боли и матерясь, как гопник. Сидел так минут десять, пытаясь собрать мысли в удобоваримую кучку. Потер лоб и снова скривился от боли — руки болели, их просто дергало от боли!
Вначале не понял, потом внутри все захолодело — руки не заживали! Похоже, что ошейник препятствовал заживлению! И что это значило? А значило вот что — он не может "мерцать"! Организм отказывается усиленно регенерировать! Магия не работает! Впрочем, это можно определить только опытным путем…
Боль! Красные всполохи перед глазами! Вырвало.
Тошнило долго, выворачивая желчью — желудок пуст. С полчаса, не меньше, лежал, глядя в потолок, отходил от последствий попытки поколдовать. Когда дрожь в руках и ногах утихла, когда желудок перестал бунтовать, и позвоночник затих после судорог, изгибающих его дугой, сделал новую попытку. Не изменять тело, нет — разрушить ошейник. Так, как он когда-то сумел сделать у Гекеля. Войти в структуру ошейника и разрушить его изнутри.
Эта попытка обошлась дороже. Вначале беспамятство, потом — судороги, скрежет зубов, боль суставов, хруст мышц, волокна которых рвались из-за перенапряжения, слабость — руки, ноги, все тело ватное, будто тряпка. Руку поднять трудно, так, будто она весит как мешок цемента. Нога едва сгибается в колене, и каждое движение причиняет боль.
Сколько лежал — неизвестно. Собрался с силами, дождавшись, когда станет полегче, потащился в угол, к струйке воды. Долго полоскал рот, потом сунул под струю голову, чувствуя, как ледяная струя смывает одурь, смыл с живота, с бедер нечистоты, перемешанные с соломой, остатки содержимого желудка — отмылся, как мог. Побрел к лежанке, там навел порядок, сбросив испачканную солому на пол, в лужу. Лег, и забылся тяжелым сном, свернувшись калачиком, как ребенок в утробе матери. Била дрожь, в камере не так уж и холодно, но усталость, боль, ледяная вода — сделали свое дело.
Проснулся от грохота — дверь скрипнула и распахнулась, ударившись о стену. Хрипловатый грубый женский голос сказал, будто нарочно слегка гнусавя:
— Что, пробовала, как работает ошейник? Хе хе…проклятые перевертыши! Мордой бы тебя в лужу сунуть, сука!
Сергей поднял голову, с трудом сел на лежанке. У дверей стояла кряжистая баба лет пятидесяти, седая, и в отличие от большинства воительниц — коротко стриженая. Меча у нее не было, только короткая дубинка у пояса, да фонарь, кажущийся после мрака камеры ярким, будто фотовспышка. Свет фонаря выхватывал из тьмы безобразие, которое творилось на полу после попыток Сергея поколдовать. Вид этой лужи был таким же ужасным, как и запах, Сергей тут же едва не добавил к этой луже новой порции ее содержимого. К горлу подкатил комок, но он его все-таки удержал.
— Жри, сука! — бабища швырнула на лежанку деревянную миску, в которой виднелось что-то вроде каши, шагнула назад, к двери. Сергей встрепенулся, спустил ноги с лежанки, сделал попытку встать, но баба погрозила ему пальцем, взявшись за дубинку:
— Что, мало тебе было паралича?! Еще хочешь, отродье перевертышей! Сиди, где сидишь и не приближайся ближе, чем на два шага, иначе тут и поляжешь!
— А с этим что? — Сергей указал на вонючую лужу — Дай хоть тряпку, что ли!
— Обойдешься! — хохотнула надзирательница — Ручками вычищай, ручками! А еще лучше — вылижи все языком! Языком, ага! Ха ха ха…надо девкам рассказать — забавно сказанула! Языком! Ох-хо-хо! Я бы посмотрела! Уууу…сучка! Говорят, у тебя сразу два мужика было? Любишь трахаться, да? Вот и потрахайся теперь! С дерьмом! Ох-хо-хо! С дерьмом трахайся!
Сергей замер, глядя на то, как закрывается дверь, костенея от ненависти. Почему в дубаки идут самые тупые, ограниченные типы? Вот почему?! Или они тут, общаясь с заключенными становятся такими ограниченными тварями, неспособными на проявление обычных человеческих чувств? Вот есть же у этой бабы семья! Наверное, есть… И что, приходит она домой — и дома она такая же тупая мерзкая сука? Какие у нее растут дети? Что они могут перенять у матери? Какие такие хорошие свойства своего характера эта баба может передать дочерям? Или сыновьям! Умение отпускать тупые шутки? Способность издеваться над заключенными? Глумиться над беззащитными?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
