— Хорошо, — согласился Новиков.
Повеяло свежим ветерком. На карту посыпались красные листья да колючие сосновые иглы. Дремов зябко поежился.
— Удачно получается, — обратил он внимание Великого на тяжелые свинцовые тучи, все больше нависавшие над землей, и вспомнил:
— Слушай, Петр Ильич! Что-то комдив говорил о торфяниках. Подожгли их там, что ли?
Подполковник оттопырил губу.
— Ей-ей, не помню. При мне такого разговора не было. Вероятно, говорил уже потом, когда вы остались вдвоем.
— Да. Вспомнил. Это было после твоего ухода. Сказал комдив, что получил сообщение от партизан, — горят торфяники, но из их сообщения трудно понять, в каком именно районе и какую опасность представляют пожары для нас. Так что надо хорошенько смотреть самим.
— Плохо, если подожгли. Мне приходилось встречаться с торфяными пожарами еще перед войной. Дело дрянное. Труднее, чем форсирование. Ни размеров площади, ни глубины огненной массы так просто не определить.
Во второй половине дня небо потемнело еще больше пошел дождь. Дремов, зная, что грязь затруднит выдвижение полка, тем не менее радовался. «Не позволит противнику применять авиацию даже для ведения разведки». Проводив к Десне Новикова с разведкой и ротой Супруна, а следом за ним и весь первый батальон, усиленный артиллерийским дивизионом, Дремов и сам намеревался побыстрее отправиться к реке, но сразу вырваться не удалось. Подошел с кипой бумаг начальник штаба.
— Что там у нас?
— Накопилось порядочно.
— Давай самое неотложное.
Великий поднес папку.
Подписав доклад об укомплектованности части, несколько аттестаций на присвоение воинских званий офицерам, наградные листы и заявку на вооружение, Дремов внимательно прочитал боевое донесение.
— Молодцы, — похвалил он своих штабников. — Научились лучше писать, но, видно, не до конца поняли, что донесение не сводка, что тут перечисления фактов, да и повторения цифр далеко не достаточно. Читая боевое донесение, начальник должен видеть перед собой подлинную картину действий. Тут нужны краски, штрихи, мазки. Притом самые строгие. Оно должно быть предельно кратким, но каждое слово — весомым. Знаешь, что писал один старый солдат с русско-японского фронта домой?
— Не знаю.
— То-то же. Было такое письмо. После поклонов родителям и всей многочисленной семье, знакомым и незнакомым, солдат в самом конце написал: «А жисть здеся хреновая. Без штыка… до ветру не ходи, иголка рупь, все с косами, а… некого». Как видишь, в одной куцей фразе все: и политика, поскольку показано плохое отношение населения к царскому солдату; и экономика — чтобы купить иголку, надо иметь не меньше рубля, да и быт. Понял, как надо писать? Что там еще?
— По службе все. Тут вот вам, — Великий протянул проштампованный конверт, каких на имя Дремова поступало немало.
Вскрыв конверт, Дремов прочитал короткое сообщение: «Сведениями о гр. Найденовой не располагаем».
— Ладно, — только и сказал он, направляясь к группе офицеров, убывавшей вместе с ним к реке.
Облачность все сгущалась, пошел мелкий дождь, но всадники поспешно тронулись в путь. Через полчаса полевую дорогу, на которой пришлось обгонять обозы разных частей, развезло. В одной из низинок Дремов обогнал хозвзвод и медпункт первого батальона. За санитарной двуколкой шла худенькая девушка с красным крестом на рукаве. Колечки выбившихся из-под пилотки золотистых волос кудрявились на поднятом воротнике тяжелой, промокшей шинели. На спине между лопатками серебрилось пятно испарины. Уклоняясь от грязи, брызгавшей во все стороны из-под конских копыт, девушка, опустив глаза, обошла двуколку с другой стороны. Неожиданная встреча с сестричкой, месившей липкую грязь большими, не по ноге, солдатскими, сапогами, взволновала его как-то по-особенному. Что-то защемило в душе, к сердцу подступила тревога. «Солдату такая нелегкая участь вроде бы подготовлена самой судьбой, а ей? В темные ночи, слякоть и стужу видеть чужую боль и слезы, стон и раны, смотреть, как смерть косит людей. Да и это не все».
Оглянувшись еще раз, Дремов увидел, как сестричка, смахнув с обветренного лица пот и ухватившись за борт повозки, упрямо зашагала дальше. Ему даже показалось, что она оглянулась, сощурив глаза, посмотрела в его сторону с кротким упреком. Он услышал, как кто-то в колонне ее громко позвал. У него в ушах долго-долго звучало: «Зина-а-а! Зина-а-а!»
Где-то далеко в стороне послышались артиллерийские разрывы, но и они не могли заглушить продолжавшееся звучание: «Зина-а! Зина-а!» Мог ли Иван Николаевич подумать, что это окликали его дочь?
По мере приближения к реке боевые порядки войск все более уплотнялись: люди и боевая техника встречались не только в окопах да ходах сообщения, но нередко и просто на чистом поле. Готовилось форсирование Десны. Вокруг стояла настороженная тишина. «Все как перед сильной грозой», — подумал Иван Николаевич.
Торопясь к переднему краю, Дремов беспокоился не только о том, как побыстрее добраться до реки, чтобы, взглянув на нее своими глазами, определить порядок переправы полка, но и о том, как осуществить скрытый прорыв в глубину. При этом основные надежды он возлагал на то, что, когда наши дивизии после форсирования перейдут в атаку на широком фронте вслед за ураганным огнем многих сотен орудий, развивая наступление в сторону Гринева, у противника, несомненно, наступит замешательство.
Дремов был очень доволен, когда лейтенант-сапер, поднявшись из окопчика у дороги, преградил ему путь. Пришлось спешиться.
— Тут и есть передний край? — улыбнулся он продрогшему офицеру.
— Так точно! Противник совсем близко. Швыряет минами по кустам, а то и вдоль всей дороги.
И как бы в подтверждение слов офицера недалеко позади грохнуло несколько разрывов. Пришлось укрываться в придорожной канаве и возобновить продвижение, когда обстрел прекратился.
— Тронулись! — подал Дремов команду.
Лейтенант впереди, Дремов за ним. Пригибаясь под набрякшими плащ-палатками, чавкая намокшими сапогами, офицеры один за другим потянулись к реке. Последним, морщась от боли в ноге, ковылял начхим. Закусывая губу, он скрипел зубами, даже тихо матерился, но не отставал. Болел человек за службу.
Оказавшись в глубокой щели недалеко от реки, Дремов взялся за бинокль. И хотя из-за хлопьев тумана, низко повисших над водой, просматривалось лишь зеркало реки да узкая полоска противоположного берега, он не прекращал наблюдения. Глядя на Десну, он в то же время думал уже о Днепре. Мысль о прорыве к тому заветному овалу в районе моста и райцентра Кужарин, нанесенному на его карте самим комдивом, теперь занимала все его внимание. Овал за Днепром теперь стал чуть ли не смыслом всей его жизни.
Ночь наступила как-то сразу, совсем незаметно, но батальон Заикина к тому времени уже подтянулся к реке. Ожидая начала огневой подготовки, которая должна была предшествовать броску войск первого эшелона за реку, батальон готовил и свой бросок: выдвигал к воде заготовленные в тылу несколько плотов, проверял исправность полученных надувных лодок.
Как только прогремели артиллерийские залпы, пламя замигало на земле и в небе, заплясали кусты и деревья, кое-где вздыбились шипящие фонтаны и на реке, а снаряды все рвались и рвались. Когда дали залп «катюши», подразделения хлынули к берегу, а еще через какой-то миг по воде ударили, словно крылья взлетевших птиц, лопасти весел, лопаты, попавшиеся под руки куски досок, жерди. Река сплошь покрылась людьми.
Вслед за подразделениями первого эшелона к реке бросился и Заикин. Не прошло и получаса, как батальон оказался на западном берегу, а спустя еще десяток минут Дремов получил от комбата доклад о начале движения.
Незамедлительно начали переправу главные силы полка, и к тому времени, когда в густых облаках над участком его переправы повисли вражеские осветительные снаряды, их уже и след простыл.
Оказавшись вдали от реки, Дремов продолжал торопить командиров подразделений. Направляясь в голову колонны, он то и дело повторял: «Быстрее! Быстрее!» Малый привал был сделан лишь после того, как полк оторвался от реки на несколько километров.
Проходя мимо штаба второго батальона, Дремов услышал неуверенные выкрики старшего лейтенанта Белика, назначенного после ранения капитана Лаптева временно командовать батальоном. С трудом отбиваясь от наседавшего на него широкоплечего чубатого бойца, Велик пытался доказать, что тот требует недозволенного. Тон разговора обеспокоил командира полка.
— В чем дело? — строго спросил он.
— Да вот этот… — раздраженно произнес старший лейтенант, мотнув головой в сторону широко расставившего ноги бойца. — Этот… Этот сержант…
— Не сержант, — перебил его боец. — Докладывал вам. Сержанта мне никто не давал! Старшина я первой статьи. Юхим Корж! Никакой не сержант, — высек он, как кресалом, и сделал широкий шаг к Дремову. Приставляя ногу, звучно щелкнул каблуками: — Как же это, товарищ командир, не пускает. Шесть лет на Черноморском флоте, два года в пехоте, а тут вот он — дом! — Боец со злостью зыркнул назад. — Не к сиське тянет! Совсем не к ней… По делу… Так что ж это?
