решение задач. Но вот на русском…
Антон смеялся и стыдился своего смеха. Ведь Вадик — его товарищ… То, что и другие смеялись, было слабым оправданием. Когда мама отчитывала Антона, скажем, за то, что он ушел со двора без спроса и он оправдывался: «Ведь все пошли», — мама выдвигала неопровержимый аргумент: «А если все станут с десятого этажа вниз головой прыгать?»
Конечно, она права. Каждый должен отвечать за себя сам.
— Ну, кто у нас пойдет к доске? — размышляла Антонина Ивановна.
Антон против собственной воли глаза опустил, спрятал. Вернее, не уследил за ними. Он не хотел, как-то они сами скользнули. Нехорошо, Антонина Ивановна могла подумать, он не готов, вот и потупился. И он заставил себя голову поднять, глаза устремил на доску. Не на Антонину Ивановну, а на доску. На Менделеева. Опять они поползли в сторону. Он их вернул с усилием на место и удержал так.
— Ты сможешь, Антон? — оторвалась от журнала Антонина Ивановна. — Пожалуйста.
Опять оробев, но демонстрируя бравую уверенность, он вышел к доске. Если прочитать текст на ночь, а утром на свежую голову повторить, он отпечатывается в памяти почти дословно.
— Степа приехал к дяде весной. В деревне было хорошо. Речка, лес, ягоды. Только работать крестьянам приходилось очень много. Луга, лес — все принадлежало помещику. И изба, в которой жил дядя с семьей, темная и тесная, тоже была собственностью барина…
Антонина Ивановна не дала ему закончить — про то, как дети пошли по малину и встретили помещика, который отобрал у них лукошки с ягодами.
— Видно, что подготовился, — сказала она. — Ставлю тебе пять.
Лырскую, которая сидела ни жива ни мертва, боясь пошевелиться, так и не спросила.
— Ну и слава богу, — опамятовалась Оля, когда Антонина Ивановна начала объяснять новый урок. — Ой, счастье-то… — Логика в ее рассуждениях начисто отсутствовала. Что же хорошего, если против твоей фамилии точка, а тебя не вызывают? Значит, жди и волнуйся до следующего раза.
— Если после объяснения время останется, подними руку и сама вызовись, — посоветовал Антон.
— Что я, ненормальная? — уставилась на него Лырская.
— Эй, поспокойнее, — взывая к тишине, Антонина Ивановна постучала линейкой по застеленному розовой бумагой столу. Противный, хлопающий звук. — Михеев, ты что дергаешься, как китайский болванчик?
Ее слова вызвали приступ веселья. А Михеев, будто эту самую линейку проглотил, выпрямился, лицо пошло пунцовыми пятнами, глаза сузились. Антон перевел взгляд на Ирочку. Она тоже не смеялась и поджала губы.
На переменке ходили по коридору парами, в крайнем случае по трое, держаться следовало ближе к стенам, оставляя центр для прохода учителям и дежурным. Эти, будто регулировщики-постовые, надзирали за порядком. Чинная правильность хоровода как раз и вызывала желание ее нарушить. И время от времени кто-нибудь собирал вокруг приятелей и создавал затор, прилипал к окну, давал впереди идущему «щелобана» в затылок и пускался наутек, завихривая размеренное движение («Псих!», «Сумасшедший!» — визжали девчонки), но увязал в сбившейся толчее, где его настигали бдительные дежурные и обиженные. Михеев был как раз из таких заводил. Сейчас, непривычно подавленный и жалкий, он вышагивал рядом с Антоном и хорохорился.
— Я ей точно что-нибудь устрою. Подкараулю с рогаткой и влеплю.
По другой стороне коридора, навстречу, в окружении свиты подруг плыла Катенька Калинина — отличница из параллельного класса. Огромные голубые глаза, белый бант. Антону Катенька нравилась. Она нравилась всем, но для себя Антон определил, что красота у нее холодная. Катя не то, что Ирочка, в трудную минуту не выручит. Да он и не думал, что может удостоиться интереса такой избалованной вниманием девочки. Катину благосклонность скорее заслужит красавчик Маркин. Их два класса — как два королевства. И вполне естественно, что первая девчонка, принцесса, выберет кавалера себе под стать — тоже первого по всем показателям (кроме учебы, которая, кстати, для мужчин не является главной заботой: достаточно вспомнить дровосеков, свинопасов и прочих счастливцев, снискавших расположение наследниц престола). А если так, с Маркиным никто не поспорит. И пусть их парочка порхает в вихре вальса…
А у Антона с Ирой другая жизнь. Они будут учиться. А потом работать. Антон видел, как он, уже взрослый, похожий на папу, приходит домой, а Ира его ждет и не садится без него ужинать. Но это в будущем. А пока он готов был провожать Иру до дому, гулять с ней, не дал бы ее в обиду, если бы кто-нибудь начал ее дразнить, дергать за косу.
— Вот увидишь, — сжимал кулаки Пашка. — Я этого не забуду. И брату скажу.
Антон его не разубеждал. Нужно время, чтобы Пашка остыл, а тогда он и сам выбросит из головы свои глупые намерения насчет Антонины Ивановны. Куда больше волновало Антона сочувствие, которое проявила по отношению к Пашке Ирочка.
Следующей была арифметика. Решали задачу про орехи, которые белка прятала в дупло.
— Между прочим, у меня две белки, и они орехи совсем не любят, — наклонилась к Антону Лырская. — Конфеты, сахар едят. А к орехам, я сколько раз давала, не притрагиваются.
— Ты какие давала? — позабыл про задачу Антон.
— Грецкие…
Антонина Ивановна погрозила им пальцем. Пока Митя Орлов растолковывал у доски решение, Антон снова зашептал Лырской:
— Белок нужно кормить кедровыми. Или лесными. Кедровые шишки мне папа привозил из тайги. А белку он там видел, но не поймал.
— Мне мои ужас как надоели, — поморщилась Лырская. — Не знаю, куда девать.
Не сразу, боясь вспугнуть редкую удачу, Антон вымолвил:
— Отдай мне.
— Пожалуйста, — сказала она. — Тебе кого — самку или самца?
Он опять медлил.
— Самку. — И добавил поспешно: — Если можно…
— Вот хорошо. Вечером прыгнет на кровать, а хвост противный, мокрый…
— Лырская! Былеев! — не выдержала Антонина Ивановна.
Антон уткнулся в тетрадь. Последняя подробность его немного огорчила, но в конце концов неважно, пусть хвост мокрый. Зато у белки появится бельчонок…
— Только мне у родителей нужно спросить, — опять вернула его в состояние неизвестности Лырская.
— Так еще, может, ничего не получится? — разочаровался Антон.
— Ты что, — махнула она рукой. — Родители сами не знают, как от них избавиться.
На второй перемене зашуршали пакеты с бутербродами, на партах появились яблоки, груши, сливы. Некоторые обменивались: бутерброд — на грушу, яблоко — на три сливы. Антон не менялся. Он старался побыстрее проглотить свой завтрак. Нехорошо, когда все едят разное: одним кусок торта положили, а другим сладкого не дали. Лырская, чавкая, уплетала бутерброд с вонючим сыром. Неудивительно, что белки у нее неухоженные и голодные.
На третьем уроке Антонина Ивановна достала из сумки большое, с красным румянцем яблоко, положила на стопку тетрадей.
— Бутафорское? — спросил кто-то.
— Нет, свое принесла. Потом
