БЛАГОУХАННАЯ ночь середины лета, одетая в звездное платье, шла по морю, когда корабль, принесший Демонов домой, почти достиг конца пути. Плащи Лорда Джусса и Лорда Брандох Даха, спавших на палубе, промокли от росы. Плавно плыли они через зачарованную ночь, даже ветры уснули и не было ничего слышно, кроме волн, о чем-то говоривших друг с другом под носом корабля, неизменной песни рулевого и скрипа весел, которые гребцы, в такт песне, с силой погружали в море. Вега, как сапфир, горела почти в зените, и Арктур, находившийся низко на северо-западе, маяком горел над Демонландией. На далеком юго-востоке Фомальгаут вставал из моря, чтобы одиноко засверкать в мрачном районе между Козерогом и Рыбами.
Так они и плыли, пока не настал день и не поднялся легкий свежий ветер. Джусс проснулся, встал на ноги и внимательно осмотрел серую гладкую поверхность моря, простиравшуюся вдаль вплоть до того места, где небо и вода сливались воедино. За кормой большие облака перекрывали ворота дня, плавая наверху утесами темно-красного дыма, подсвеченного горящими перьями рассвета. Над ним, в безупречных высотах неба, плыла рогатая луна, хрупкая и бледная, похожая на белый цветок, летящий над волнами. На западе, лицом к дымящемуся рассвету, вздымались в небо далекие кряжи Картадзе, первого острова-стражника многогорной Демонландии, рассвет уже подсветил бледным золотом и аметистом его самые высокие пики, но вершины поменьше еще лежали в тени, завернутые в покрывало ночи. С началом дня туман, окутавший склоны утесов, поднялся, превратившись в колыхающуюся массу, которая вздымалась, опускалась и опять вздымалась, волнуемая своенравными ветрами: утро разбудило их в горных равнинах и они, играя, отрывали от тумана то клок, то ленту. Туман взлетал вверх, собираясь в каменных складках под вершинами, делал вид, что собирается уплыть в небо, но потом, неожиданно, нырял вниз к стене гор, заволакивая ее невесомым покрывалом золотого дыма. И стало видно все западное побережье Демонландии, растянувшееся больше чем на пятьдесят миль от Шхер Нортхауза мимо Дракенхольма к низким холмам Кеставика и Биланда, за которыми вздымались горы Скарфа, уходящие в небо зубцы Тотенбэка и далекие пики Невердейла, нависавшие над лесистыми берегами Инвардлисе и Нижнего Тиварандардайла; побережье тянулось еще дальше, к самому крайнему южному мысу, с этого расстояния казавшегося клочком тумана — здесь в море вдавался последний дикий бастион великого кряжа Римон Армон.
Как возлюбленный глядит на свою любовницу, так Лорд Джусс смотрел на встающую из моря Демонландию. Он не сказал ни слова, пока они не подплыли к Сторожевому Мысу, откуда, за выступающим как клюв выступом, можно было увидеть маленький и узкий пролив, отделяющий Картадзе от материка. Хотя внешнее море было спокойно, воздух в заливе наполняла водяная пыль от волн, бушевавших между рифами и отмелями. Прилив летел через пролив как скаковая лошадь, а рев от него долетал до их корабля, который плыл в дух милях от пролива.
— Ты помнишь, — сказал Лорд Джусс, — как мне удалось загнать флот Вурдалаков в эти дьявольские зубы? Я не говорил тебе о ужасном настроении, которое овладело мной в самый первый день после того, как посланник Короля напал на нас. Тогда мое сердце думало только об одном: жаль, что Стремнины Катманзе не проглотили меня и мне не пришел конец вместе с проклятыми Вурдалаками.
Лорд Брандох Даха быстро взглянул на него, но ничего не сказал.
Вскоре корабль вошел в гавань Сторожевого Мыса и причалил около мраморной набережной. Там, вместе со своими людьми, стоял Спитфайр, который сказал: — Я приготовился с триумфом перевести вас всех троих домой с корабля, но Волле посоветовал иначе. Как я рад, что послушался его совета и убрал все, что приготовил. Мое сердце разорвалось, если бы я увидел их сейчас.
Лорд Джусс ответил ему: — О брат мой! Шум молотков в гавани и эти десять килей, лежащие на стапелях, говорят мне, что с тех пор, как ты вернулся домой, ты занимался вещами, находящимися намного ближе к нашим настоящим нуждам, чем лавровые листья или оркестр, играющий веселые марши.
Они сели на лошадей и поскакали домой. На ходу они рассказали Спитфайру обо всем, что произошло со времени их отъезда в Карсё. Из гавани они поскакали на север, мимо Хавершоу Тонг до Бэкфута, откуда, по верхней дороге, поднялись до Эвердейла, проскакали под склонами пика Старксти и, прямо перед полуднем, очутились в Гелинге.
Черный камень Гелинга стоял в конце отрога, который, сбегая вниз с южного гребня Малого Дракенхольма, отделял Бранкдейл от Эвердейла. С трёх сторон замок защищали отвесные утесы, спускавшиеся в Мунгартскую Долину, покрытую, как ковром, дремучими лесами из дубов, берез и рябин, по которой тек Бранкдейлский ручей, прыгавший с одного водопада в другой. Те, у кого не было крыльев, могли подойти к замку только с северо-востока, по гладкой, покрытой травой седловине, в ширину меньше броска камня. По седловине бежала мощеная дорога, ведущая от Бранкдейл Роуд к Львиным Воротам, а за воротами тот самый сад с бежавшими среди тисов зелеными тропинками, где девять недель назад стоял Лессингем с ласточкой на плече.
Когда настала ночь и ужин закончился, Джусс, в одиночестве, вышел на стены своего замка, глядя на созвездия, горевшие безлунном небе над могучими тенями гор, слушая уханье сов в лесах под ним и слабый далекий звон колокольчиков на шеях коров и вдыхая принесенные ночным ветром ароматы сада, которые даже в разгар лета отдавали морем и горами. Это зрелище, голоса и запахи святой ночи держали его в рабстве вплоть до полуночи, когда он ушел со стены и, позвав слугу-постельничего, приказал постелить себе в южной башне Гелинга.
Большое и роскошное было ложе Лорда Джусса, стоявшее на четырех ножках-столбиках, сделанных из твердого золота, с темно-синим занавесом, на котором были вышиты спящие цветы. Балдахин над ложем украшала мозаика из крошечных кусочков гагата, серпентина, темного гиацинта, черного мрамора, кровавика и лазурита, чьи краски и сияние так смешались между собой, что балдахин походил на трепещущее ночное небо. И было в нем место, как две капли воды походившее на созвездие Ориона, которое Джусс считал стражем своей судьбы, и чьи звезды, сделанные из драгоценных камней, светили своим собственным светом, как звезды золотого балдахина, висевшего в приемном зале, и по ночам освещали деревянное ложе. Светящийся рубин символизировал Бетельгейзе, алмаз — Ригель, а бледные топазы — другие звезды. Толщиной с руку человека были верхние части четырех ножек ложа, а нижние — с талию, и вырезаны в виде птиц и зверей: лев символизировал храбрость, сова — мудрость, голова волкодава — верное сердце, и зимородок — удачу. На карнизе ложа и на настенных панелях над подушками вырезаны были сцены из жизни Джусса, в которых он проявил отчаянную храбрость; последняя из них представляла морской бой с Вурдалаками. Направо от ложа стоял стол, на котором лежали старинные книги песен, и звездные атласы, и травники, и бестиарии, и рассказы путешественников; на этот же стол Джусс обычно клал перед сном свой меч. Все стены были обшиты панелями из сладко пахнувшего дерева, на которых висели оружие и доспехи. В нишах вдоль стен стояли массивные, закрытые на золотые замки сундуки, в которых он хранил свое богатое платье. Окна открывались на запад и юг, и на каждом подоконнике стояла ваза из бледной яшмы, наполненная белыми розами, аромат которых пропитал воздух спальни.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
