Трудно кидать эту чугунную игрушку закоченевшей рукой. Но не промахнись, партизан: их больше. Взрыв — и мгновение спустя басовитое одобрительное эхо вернулось от леска к засаде Куриленко. Машину почти сошвырнуло с дороги, но она еще двигалась. «Теперь стрелять…» Четырех убили, пятерых ранили; безотказно действовал ППД. Из строений ближней МТС, где расположились немцы, уже бежали, галдя и стреляя наугад, полуодетые фигуры солдат. Обшарили, прострочили всякий кустик, черневший на берегу, но все было неподвижно: и вода, и мертвые солдаты на завоеванной ими земле, и дальний лесок, охваченный чутким безмолвием весны…
Она вступила в свои права, весна. Повеселели лужки на припеках; тонким, почти бесплотным туманцем окутались рощи. И птицы, каких еще не разогнал орудийный грохот, шумели иногда в лесных вершинках. Подступала пора великих работ на земле, и не было их — мешали фашисты. Злее становились удары исподтишка, в затылок врага. И ровно месяц спустя после памятной операции наступил отличный вечер, уже проникнутый тончайшим ароматом целомудренной русской флоры. Снова отправлялись в путь партизаны, и опять их было трое, с Куриленко Володей во главе. Теперь они свою взрывчатку заложили под железнодорожное полотно и терпеливо ждали, как ждет рыболов своей добычи на громадной и безветренной реке.
Сбивчивые стуки пошли по рельсам; земля подсказала на ухо партизану:
— Пора!
Володя выждал положенное время и крутнул рукоятку заветной машинки. И тихий русский вечер по-медвежьи, раскоряко, встал на дыбы и черную когтистую лапу взрыва обрушил на вражеский эшелон. Гаркнула тишина; вагоны с их живой начинкой посыпались под откос, вдвигаясь один в другой, как спичечные коробки… И где-то невдалеке трое юношей, исполнители казни, сурово наблюдали эту страшную окрошку из трехсот фрицев.
— Люблю большую и чистую работу, — сквозь зубы процедил Владимир Куриленко и повернулся уходить.
Он был веселый в тот вечер. Легко и вольно дышалось в майском воздухе. И хорошо было чувствовать, что Родина опирается о твое надежное комсомольское плечо… Они шли молча, и необъятная жизнь лежала перед ними в дымке юношеских мечтаний. На ночь они расположились в деревне С., и никто не знал, что это была последняя ночь Володи.
В полночь деревня была охвачена кольцом карательного отряда. Началось избиение людей, не пожелавших выдать спрятанных партизан. В перестрелке был насмерть сражен друг и соратник Володи комсомолец К. Сам Куриленко, раненный в голову и живот, продолжал отстреливаться. Каратели подожгли дом. Пламя хлестнуло в окна, зазвенело стекло, черная бензиновая копоть заструилась в нежнейшем дыхании ночи. Тогда товарищ Володи, владевший языком врага, крикнул по-немецки в окно:
— В своих стреляете, негодяи! Кто, кто стреляет?
Пальба прекратилась, и в этот краткий миг передышки Куриленко и его товарищ выскочили из избы на огород, не забывая при этом унести и оружие убитого товарища.
Кое-как они дотащились до соседней деревни. Незнакомая Володе смертельная слабость овладела его телом. Так вот как это бывает!.. «Ничего, крепись, партизан! Чапаеву было еще труднее, когда он боролся один на один со смертью и воды Урала тянули его вниз…»
Крови становилось меньше, он уже не мог стоять, когда добрались до деревни. Неизвестный друг запряг лошадь, положил, сколько влезет, соломы на дно телеги. Двинулись в путь медленно, чтоб не увеличивать муки раненого. Лошадь шла шагом.
— Крепись, крепись… Еще немного, Володя, — шептал А.
Откинув голову, ослабев от потери крови, Куриленко лежал в телеге. Тысячи самых красивых, самых здоровых девушек в стране без раздумья отдали бы кровь этому герою и всю жизнь потом гордились бы этой честью. Но не было никого кругом, кроме друга, бессильного помочь ему, да еще великого утреннего безмолвия. Затылок с непокорными юношескими вихрами, смоченными кровью, бился о задок телеги, и голубой взор был устремлен в бесконечно доброе небо Родины, едва начинавшее голубеть в рассвете.
Он слышал все в этот час: всякий шорох утра, каждый запах, веявший с поля, треск сучка, шелест земли, разминаемой колесом, просвист птичьего крыла над самым ухом… И уже бессильный повернуть голову, он узнавал по этим бесценным мелочам облик того, что так беззаветно и страстно любил… Боль уже прошла, но это означало приближение смерти. Только острая тоска по Родине, покидаемой навсегда, теплилась в этом молодом и холодеющем теле. Вот оборвалась и она…
Такова последняя строка в анкете героя.
«Не долго жил, да славно умер», — говорит русская древняя пословица. Он умер за семь месяцев до своего совершеннолетия. Для того ли Родина любовно растила тебя, Володя Куриленко, чтоб сразила тебя пуля гитлеровского подлеца? Прощай! Отряд твоего имени мстит сейчас за тебя на Смоленщине.
Не плачь о нем, современник. Копи в себе святую злобу. Но вспомни Володю Куриленко, когда ты будешь идти в атаку или почувствуешь усталость, стоя долгую военную смену у станка. Это придаст тебе ярость и силы… На великой и страшной тризне по нашим павшим братьям мы еще вспомним, вспомним, вспомним тебя, Володя Куриленко!
Константин Андреевич Тренев
Народ бессмертен
Война родит героев! — так говорилось исстари о великой войне.
Так, конечно, можно говорить и о нынешней Отечественной войне.
Это будет правильно. Но этого будет сейчас очень мало. Потому что еще не было в нашей истории подобной войны.
Не было войны, в которой принимал бы такое непосредственное участие весь наш народ.
Сегодня весь великий народ — герой. Беспримерное в его истории испытание послано ему судьбой.
Величайшее в его истории горе посетило страну. Посетило не где-нибудь на ее рубежах или далеких окраинах. Оно пришло к нам, на наши поля и нивы, в наш дом. Пришло в гнусном и страшном виде лютого, смертельного врага. Оно ввергло страну и каждого из нас в бездну горя и опасностей. Но оно же подняло каждого из нас на высоту великого патриотического подвига.
Идет второй год войны. Не просто войны, хотя бы и самой жестокой, а роковой схватки богатыря-народа с набросившимся на него бронированным чудовищем, схватки на жизнь и смерть.
Весь народ и каждый из нас знает это и чувствует день и ночь, на всяком месте и во всяком деле. Чувствует каждым своим вздохом и каждой каплей крови. Это не может не отразиться в каждом мускуле нашего лица.
Посмотрите кругом: лица сейчас хмуры, серьезны и значительны, как никогда. На них отражается и играет зарево грозного пожара. На них легла великая патриотическая мысль, на них вспыхивает великая страсть, любовь к Родине и боль за нее, великая ненависть к врагу и жажда отмщения.
Горе и тревога страны — горе и тревога каждого из нас не только потому, что Родина в опасности, что на фронте тяжело, но и потому, что там, на фронте и за фронтом, в немецком тылу, в опасности наши близкие.
Мы прожили один, и вступили в другой героический год. Велики эти годы. Они будут жить в веках, в памяти и в сердцах далеких-далеких поколений.
И мы будем жить в этой памяти, и мы должны быть достойными современниками, участниками этих героических дней и дел.
История не забудет нас. Признание наших дел и подвигов еще будет, — это мы знаем.
Но оно не только будет, оно уже есть, мы это видим. Мы это чувствуем. Историческое звание защитников Москвы в сорок первом году уже признано за нами, и имена героев этой защиты произносятся с такой же благоговейной признательностью, как звание защитников Москвы в тысяча восемьсот двенадцатом году на Бородинском поле. Звание защитников Сталинграда в наши дни уже овеяно славой, как и защитников Царицына в годы гражданской войны.
Надо каждому из нас быть достойным этих наших братьев-героев. Нужны наши подвиги. История и Родина ждут их от нас и одинаково ценят. Но есть и огромная разница: история может ждать, а Родина ждать не может.
Подвиги наши будут жить в истории.
Но эти подвиги родиться должны сегодня. История будет хранить их в грядущих веках.
Родина требует их в текущие дни.
Ибо история создается именно в эти дни, и чтобы стать достойным жить в истории столетия, надо быть готовым умереть за Родину сегодня.
В этой борьбе сейчас смысл нашей жизни. В этом сейчас должна быть ее цель.
Каждый из нас несет на плечах горе, взвалившееся на Родину и ее судьбу.
Каждый из нас нужен, необходим Родине, каждый из нас — самая большая ее ценность.
Мы все объединены единой великой любовью к Родине-матери. Мы все сегодня, более чем когда-либо, скорбью и гневом объединенные товарищи. Кровью спаянные братья. Мы все сейчас охвачены беспредельной ненавистью к врагу.
Миллионы сердец горят этой ненавистью, как одно-единое сердце.
