И как стыдно, как стыдно, и никак уже, главное, не исправить: получается, обобрала ее, — половину денег взяла за газ. Конечно, там-то, за порогом за этим, не нужны никакие деньги, да все равно не успокоение, — обобрала, получается…
Жить, однако, раз сама еще жила, было нужно. Через час, через два ли, как села с письмом на диван (и все вот сидела окостенев), Павла Поликарповна почувствовала, что она совсем заколела в холодной комнате без движения, встала, принесла из сарая несколько поленьев и первый раз за осень затопила печь. И когда растапливала ее, щепая лучину маленьким, ловким таким для руки топориком, давно уже, с мужниной, пожалуй, смерти, не точенным по-настоящему, пожалела, впервые так остро и потерянно, что позарилась на газ. К чему он ей… Нынешнюю зиму как-нибудь уж протянет, а на будущий год обязательно заставит Павла купить дров. Пусть даже будет одна осина. Тоже ведь горит. Сколько ей там осталось… зачем газ, а Павел сюда после нее будет наезжать только летом — тоже ему особо ни к чему…
На следующий день она пошла к Саватейкину, тому, с которым ругался председатель поссовета на первом, организационном собрании, Саватейкин минувшим летом был избран новым, третьим уже по счету председателем кооператива, пошла просить выписать ее из кооператива, но оказалось, что, выписавшись, она может получить обратно только те сто шестьдесят восемь рублей, что за внутреннюю проводку, а на все остальные деньги — согласно трестовским бумагам — работы уже произведены и отдавать нечего.
У калитки саватейкинского участка, идя ни с чем обратно, Павла Поликарповна столкнулась с председателем поссовета.
— А, Павла-ликарповна, рад видеть! — поприветствовал председатель.
Все для него в приключившейся с ним истории закончилось благополучно, до суда дело не дошло, только пришлось, чтобы окончательно закрыть дело, дать жене Уголькова, который все-таки был пьяный, три тысячи, и председатель снова стал прежним, обрел прежнюю уверенную осанку, прежней стала его тяжелая развалистая походка, и шел он сейчас к Саватейкину, видимо, по газовым делам.
— Как ноги, бегают? — спросил председатель. Голос его был бодр и исполнен властной энергии.
— Понемногу, Вадим Романович, — сказала Павла Поликарповна. И не сдержалась, поделилась зачем-то: — Подруга вот у меня, жила со мной, умерла…
— А… мг, мг… — Сообщение ее застигло председателя врасплох, не был он готов ни к чему такому. — С частной практикой как, закрыли? — спросил он, оправившись.
Павле Поликарповне стало обидно и горько. Будто у них и не было того разговора!..
— А что, — спросила она, — еще одна, новая анонимка пришла?
Председатель понял, что завернул не в ту сторону.
— Нет, все в порядке, — сказал он, подняв руку и отрицательно потряся ею. Обошел Павлу Поликарповну, ступил в саватейкинский двор и спросил быстро — загладить свой промах и быть свободным от неловкости: — На жизнь обид нет никаких?
Он так спросил, что сразу и не поймешь, о чем. Павла Поликарповна протянула неопределенно:
— А что на жизнь…
— Ну и отлично! — как подхватил председатель, потряс еще раз рукой, теперь прощаясь, и пошел по залитой бетоном дорожке к саватейкинскому дому.
«Может, о дровах нужно было?» — запоздало сообразила Павла Поликарповна.
Но председатель уже поднимался на крыльцо, уже занес руку, чтобы толкнуть дверь, и она не решилась окликнуть его.
Всю зиму она топила печь через день, а то через два, надевая на себя по мере того, как дом выстывал, валенки, кофты, платки, а под конец и пальто. Дрова все кончились еще перед Новым годом, и топила всем, что только могла насобирать по двору: сухими ветвями, подгнившими кольями для подвязки малины, старыми ящиками, обломками черенков от лопат — разобрала, распилила и порубила хлипковатый навесец, пристроенный в свое время мужем к сараю для летнего хранения садового инвентаря. У соседа, прямо у обернутой в сторону Павлы Поликарповны стенки сарая, щерилась поленьями неровно выбранная, большая еще довольно поленница, он видел, как Павла Поликарповна мучается с дровами, усмехался, глядя, как она, разобрав еще часть навеса, слабосильно тюкает по доскам топором, но дров своих не предлагал. Может быть, если бы Павла Поликарповна попросила у него, он бы и не отказал, но она не просила.
Кооператив завез и сложил в клубовском складе котлы с плитами. Павла Поликарповна сходила к Фросе, та уломала зятя доставить за пятерку на санях котел и плиту со склада, тот доставил и, сидя потом у Павлы Поликарповны на кухне, приняв внутрь обговоренную сверх пятерки чекушку, подрядился летом сделать ей и вытяжку, и установить сам котел с плитой.
— Что значит установить?! — говорил он, захмелевше размахивая руками. — Правильно, ничего нам трест не должен! Трубы с газом они подсоединят, их дело. Не денутся никуда, подсоединят. Хотят, не хотят — подсоединят. А плиту-то саму на что, на пол? На дерево? Ха-а!.. Пожарная противобезопасность запрещает. Асбест, а на асбест железо или лучше кафель, и по стене, до высоты метр двадцать — то же самое…
Он был неплохой, мягконравный парень, с мягкой, ласковой улыбкой, но ленивый и любитель выпить, работал газосварщиком в городе, и Фрося ругалась, что мог бы много захалтуривать со своей специальностью, если бы не лень, а то он соглашался на халтуру, когда уж совсем поджимало с деньгами на выпивку.
— А где же его, асбест с железом, доставать? — обескураженно спросила Павла Поликарповна. Не знала, не знала, понятия не имела, когда решалась с Алевтиной на газ, что нужны будут такие вещи…
— Где хошь, там и доставай, — сказал Фросин зять. — Хочешь жить, умей убить. — И повторил, прислушиваясь к своим словам: — Хочешь жить — умей убить!.. — Видимо, он где-то, может быть, в каком-нибудь западном приключенческом фильме, что во множестве появились на экранах, слышал эту фразу, сейчас она выскочила ему на язык и понравилась. — Живы будем, Пав-ликарповна, достанем. Не с прилавка, так из-под… Трубы асбоцементные для вытяжки нужны. Жесть. Одевать их в нее. Заплатите, Пав-ликарповна, — сделаем. Слесаря, отопление делать, достать? Достанем, Пав-ликарповна. Не заржавеет за нами. Вы — нам сына приглядываете, мы вам в свою очередь… Спасибо за сына! Дура тогда эта, амбулаторная… Спасибо, Пав-ликарповна!..
Его вконец развезло, он одевался — никак не мог попасть рукой в рукав, тыкал ею, тыкал, надоело — и просто запахнулся, оставив рукав висеть как у безрукого, нахлобучил шапку и ушел, громко хлопнув дверью. Потом хлопнула за ним и наружная дверь.
Павла Поликарповна посидела недвижно, глядя на светло блестевшую опорожненную четвертинку на столе, взяла от печи батог и поднялась…
Она выглянула, приоткрыв дверь и включив на мгновение свет, в сени, посмотрела на стоящие в углу зеленый цилиндр котла на разлапых тонких ножках и по-больничному стерильно сверкающую белой эмалью плиту с надписью «ВЕРА-303» над духовкой, выключила свет и пошла в комнату. Сегодня она топила, в доме было тепло, и можно было ходить в одном халате.
Семьдесят девятый, представить только — семьдесят девятый, плеснулось в ней на ходу. Нынешнюю эту зиму она все что-то изумлялась своему возрасту, будто только что открыла, сколько ей; заметила это и велела себе не допускать мыслей о возрасте, но они приходили и приходили сами собой, противу воли.
Зачем-то она пошла в комнату… не просто так, а что-то нужно было… но что? Никак она не могла вспомнить. Стояла на пороге, мучительно напрягалась, вспоминая, и не вспоминалось.
А какой Хабаровск стал, Чита какой, опять помимо всякой воли, будто откуда-то снаружи вошло в нее, подумалось ей. Попади сейчас — не узнаешь… Всю жизнь хотелось съездить, побывать в молодости, все некогда было, все не выходило, — так и не съездила…
НАСЛЕДСТВО
1
За что его ненавидела Яхромцева, он не понимал. Но ненавидела люто, бешено, пистолет бы ей в руки и знать, что ничего не будет, наверно, убила бы. Обсуждали на отделе проект нового графика ремонтных работ по заводу, все сходились на том, что график наконец скорректирован с энергетиками так, как надо, учтены все параметры, все увязано со сроками прохождения заказов, делали кое-какие замечания, вносили предложения и уточняли, но так это все было, по мелочам; проводил обсуждение Мастецкий, зам. главного механика, повернулся в сторону Яхромцевой, ни звуком до того за целые полчаса с лишком не выказавшей своего присутствия на обсуждении, спросил: «А ваше мнение, Нина Викторовна?» Сидели вразброс по всему замначальническому углу отдельской комнаты, кто за чьим столом, кто сбоку стола, кто в проходе, а Ленька Вериго, тот вообще на столе, забросив ногу на ногу, привалившись к стене и отхлебывая маленькими глоточками кофе из крышки принесенного из дому термоса.
