Промышленники, банкиры и финансисты (те, какие остались после Великого Краха, сильно заматерели) — вот кто заставляет крутиться этот маленький шарик, щедро политый кровью. Еще, конечно, "новая аристократия" — короля Каланиана-Оле газеты какое-то время называли ловким английским словечком warlord, но со временем и ростом реального влияния Его Гавайского и Тихоокеанского Величества, он как-то плавно перекочевал в категорию обычных азиатских владык, калибром лишь чуть поменьше японского тэнно.
И поэтому паспорт в понимании Сереброва был лишь книжечкой забавного цвета, которая иногда больше мешает, чем помогает. У него самого их было три, а если с бывшими, то штук пять. Любовь к конкретному цвету книжечки зависит только от удобства налогового режима, внутренних правил и количества штыков и моторов, которыми оная книжечка подперта.
— Смените подданство. Гавайи вас примут с распростертыми объятьями.
— Да, но я подписывал обязательства и клялся. La Patrie!
— Бросьте, Голуа, какая уж там la Patrie с подписями… Двадцать лет прошло с Мировой войны, а вы еще оперируете такими понятиями. Кончились все Родины, на той же Сомме. Вы же родились в Америке, а хотите воевать за дядю в Париже, который, глядя на вашу могилку, сыто икнет и отправится дальше считать проценты. На дворе уже новые времена и подданство… — Серебров пожал плечами и воздел очи горе, — вопрос выживания и удобства при нашем с вами рискованном способе заработка.
Голуа только вздохнул и махнул рукой, разогнав дым.
— Будем делать, что должно и будь что будет. Держите вот… — Серебров взял фотокопию парижской газеты, — почитайте на досуге
— Обязательно. Но я думаю, что «Фигаро» стоит дополнить «Мюнхенским Меркурием» или «Берлинер цайтунг». Интересно будет почитать, что по этому поводу думают сами немцы. Расскажите лучше, как ваш «роман о розе».
Луизианец подмигнул и триумфально выпустил вверх струю табачного дыма.
— А, это стоило того. Мы договорились завтра вечером продолжить после ужина в «Метрополе». И не говорите мне, «Homo proponit, sed Deus disponit». Еще не было случая, чтобы Марсель Голуа абонировал столик и не отужинал за ним. Даже, как вы помните, в «Шангри-Ла»…
— Да, «Шангри-Ла». Два сбитых, три удравших?
— И я все равно поужинал там
— Голуа, должен ли я напомнить вам…
— Бросьте. Это был первый и последний раз, такие мастерицы попадаются раз в сто лет. И пусть я остался с истребителем и тринадцатью фунтами в кармане одежды, что была на мне, я ничуть не жалею, что прожил те три месяца самым упоительным образом. И замечу, мне все равно хватило на бензин для следующего заработка!
1938 М-15
Зуд корпуса часов на запястье выдернул его в реальность. Серебров несколько секунд лежал, глядя в потолок ангара, пытаясь припомнить, что там, во сне, происходило. Нет, никаких снов, это было как выключатель: щелк — темно, щелк — светло.
Он провел еще несколько секунд, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Пресловутое «нутро» было спокойно, деловито и желало перекусить. Что ж, еще один прекрасный день для того, чтобы немного подзаработать.
Серебров встал и, как был, пошел к двери, проделанной в воротах ангара. Часовые проводили его скучающими взглядами, один зевнул и потянулся.
Снаружи был зыбкий холодок утра, на востоке ало-розовым веером над неровным силуэтом столицы Советской России поднимался рассвет. Он дошел до травяной дорожки, встал поудобнее, прикрыл глаза и сконцентрировался на пустоте, перетекая движениями из одной позы в другую. Неизвестно, как там обстояло дело со сложной субстанцией ци, о которой толковали многомудрые китайцы, но один факт был налицо: китайская гимнастика, похожая на плавание в воздухе, которой Серебров научился у одного седобрового старичка в Чанша, помогала наполнить силой мускулы, а голову — чувством прохладной отрешенной ясности, свежей как это самое утро.
Размеренным шагом он вернулся обратно, вымылся и начал одеваться: хлопковое белье, пропитанное специальным составом, который японцы разработали для дезинфекции и заживления ран, толстые носки плотной вязки, тонкий шерстяной комбинезон на молнии, в котором можно было выдержать мороз до -5. Поверх Серебров натянул новинку, недавно вошедшую в моду — верхний комбинезон с системой, помогающей предотвратить отток крови от головы при перегрузках, «сюршарж». Он был сшит из огнезащитной серо-зеленой ткани с дуроном, прошитой нагревательными нитями, с крестообразной шнуровкой вроде дамского корсета, вдоль рук, ног и на боках. Внутри комбинезона были особой формы трубки из синтетического каучука, заполненные сжатым воздухом, которые натягивали шнуры и, сдавливая ноги и живот, помогали значительно дольше выдерживать резкое маневрирование. Первыми такие костюмы придумали британцы, они работали на заполняющей их воде, но стесняли движения и реагировали с некоторым опозданием, а в воздушном бою это довольно много. «Пневматический» французский аналог не так мешал, хоть и не был полностью автономен. Грело это сооружение само по себе не хуже стеганой одежды.
И последний слой — легкий пуленепробиваемый жилет и набедренники из дурона, последний шанс, если осколок или пуля пробьют-таки бронированную кабину.
Серебров замотал шею шелковым шарфом, зашнуровал летные ботинки, подсоединил разъемы от ботинок к разъемам штанин комбинезона. Пока он поправлял и подтягивал шнуровку, подгоняя комбинезон, надевал через голову ярко-оранжевый надувной спасательный воротник и разбирался с подвесной системой, техники начали последние приготовления к вылету.
Взрывозащитные ширмы растащили, открыли ворота и выкатили самолет наружу, где уже ждал заправщик. Техники вчетвером подцепили под каждое крыло и под брюхо серебристые, похожие на сплюснутые капли, подвесные баки, подсоединили все нужные разъемы и штуцеры, расставили кругом оранжевые флажки. Заправщик зажег проблесковые огни и начал заливать баки.
Похлопав себя по бедру, Серебров убедился, что пистолет на месте. В планшет на колене он засунул карту южного побережья Балтики и, взяв шлем и перчатки, пошел к выходу. Завтрак пилота — кружка чая, шоколад, несколько «авиационных» галет с пеммиканом (яство, в котором, по мнению Сереброва, питательность была прямо пропорциональна возможности его прожевать).
Позвонил в диспетчерскую, доложил о готовности. Расписался за парашют, струбцины и триммеры, надел лямки, застегнул все замки и затянул ремни.
Если посмотреть со стороны, то он теперь не очень-то походил на человека. Скрипящее ремнями неуклюжее существо, обвешанное непонятными придатками, с болтающимся хоботом от кислородной маски, с карикатурным отвисшим задом в виде парашютного ранца и вылупленными глазами на лбу. Серебров превратился в деталь истребителя, его живой мозг и глаза, самую опасную и хрупкую деталь боевой машины.
Заправщик отъехал, на него грузили оранжевые флажки. Посмотрел направо — из одиннадцатого ангара выкатывали самолет Голуа.
Традиционно послал к черту старшего механика, залез в кабину и начал устраиваться в самолете. Воткнул и прикрутил разъем шлемофона, потом кислородную маску, надел перчатки, подключил их к манжетам, подсоединил питание к комбинезону и проверил нагрев. Пора оживлять самолет. Тумблер, тумблер, тумблер, карточку в прорезь. В наушниках — мягкое гудение прогревающегося радио. Аккумуляторы в норме.
Кольцом на рукоятке газа выбрал частоту Ходынки, включил кодирование в канале 1.
— Десна, я Браво-4, готовлюсь взлетать
— Десна понял вас, Браво-4, продолжайте.
Из-за шифровки и расшифровки голос оператора был слишком четким, со звенящими металлическими нотками на шипящих согласных.
Переключил топливную систему на расход из двух подвесных баков под крыльями в основной бак.
Топливный кран — открыт.
Зажигание выключено.
Газ — убрал на ноль.
Проверил как работает автомат шага винта — нормально, лопасти отклоняются, индикатор показывает. Выставил винты на автоматический режим.
