Пока я истуканом сидела на плиточном полу, уставившись на распростертое передо мной тело Карла Ивановича и мысленно вопила на все голоса, «три девицы под окном» в холле вели громкие переговоры, кому сколько сахара в чай и где пирожные, на упаковку с которыми еще вчера прыгнул кот. Если их не «омяукнула» собака, они послужат хоть каким-то утешением честной компании. Жаль, что Ирина Александровна оторвалась от коллектива и предпочла котельную.
Верхняя часть Карла Ивановича вольготно лежала в старом ветхом гробу, боковые грани которого податливо разошлись на ширину его плеч. На голове нелепо торчала моя окровавленная шапка. Лицо покойного было сосредоточенно, рот слегка приоткрыт. Казалось, он готовился выступить с заключительным словом, просто момент не подошел. Сложенные на груди руки прикрывал самодельный венок из еловых лап, украшенный елочными игрушками, и все это венчала черная полоса ткани с неровной надписью желтыми печатными буквами: «Незабвенному папе от дочери». Наверное, фломастером писано. Ногам Карла Ивановича в шерстяных носках места не хватило, и они покоились прямо поверх гроба, «поглядывая» в разные стороны. Домашние тапочки аккуратно стояли у изголовья покойного. Рядом с изящным бокалом старинного тонкого фарфора. Честное слово, не помню, был ли в помещении отопительный котел. Наверное, был, но выпал из моего поля зрения.
– Ну хватит ей дурью маяться!
Скорее всего, Наташкины слова относились ко мне, не утруждаясь выходом из-за стола, подруга призывала меня опомниться.
– Хватит, – молча согласилась я с ней, по-прежнему не чувствуя под собой ног. Надо закрыть глаза. Когда открою, окажусь дома, в Москве. Само собой, без воды. Зато и без Карла Ивановича. Квартиру после потопа теперь надолго отмыли, нет худа без добра…
– Ир, ты что тут расселась? Кто это там спит? Оператор котельной? А что это он ноги протянул? Гос-с-споди… – Наташкин голос понизился до шепота – боялась разбудить покойного. Подруга схватилась руками за горло и совсем не своим голосом попросила меня… По-хорошему: – Подвинься, я рядом рухну.
Но не рухнула. А я не подвинулась. Знала, чего от нее дальше ждать. Орать вполне можно и стоя. Минуту назад я готова была ослепнуть, но ведь не оглохнуть.
Наташкин визг разнесся по всему дому. Мы с покойным крупно вздрогнули, после чего он опять затих, а я продолжила трястись, точно в лихорадке, с ужасом наблюдая, как венок с мертвого тела потихоньку сползает на пол.
– Мама! – пискнула высоко над ухом Машуня, с риском для моей жизни повисая на Наташке. Ту и саму ноги не держали. Подруга закачалась, как тонкая рябина, и инстинктивно обхватила дверной косяк. Может быть, даже из дуба. Пальцы ее рук побелели. Это в достаточной степени отвлекло меня от созерцания покойного, и я тихонько поправила Машуню, заявив, что стыдно путать родителей в лицо. На полу больше «папа», нежели «мама». Но призывать «папу» откликнуться, пожалуй, не стоит. А сзади уже слышался испуганный лепет Василисы Михайловны. Вне сомнения, ни подруга, ни дубовый косяк не выдержат очередной «вешалки». А я – тем более. Ощутив мгновенный прилив жизненных сил, осторожно отползла подальше, стараясь не задеть ноги покойного, заметив попутно, что его толстые шерстяные носки связаны не иначе как из собачьей шерсти.
– Василиса Михайловна, вам сюда нельзя! – с силой поводя плечами и стряхивая с себя Машуню, заявила Наташка. В попытке опереться о стену, та невольно споткнулась о собственную ногу и вывалилась в дверной проем. Похоже, Машке было все равно, на ком висеть, и она вцепилась в маму, потребовавшую разъяснений, почему отец спит в неположенном месте.
– А ему не все равно, где спать? – лязгнув зубами, поинтересовалась Наташка и тут же попросила у меня помощи. Самостоятельно отцепиться от дверного косяка она не могла – пальцы не разжимались, а выдирать его и тащить с собой в ее планы не входило. Соображала, что только своя ноша не тянет.
Я осторожно поднялась. Опираясь спиной о стену, боком добралась до Наташки, отметив по пути прямой угол и, не выпуская из поля зрения не столько покойника, сколько свою на нем шапку, принялась по одному отгибать пальцы от косяка. Для удобства и самоуспокоения сосредоточилась на счете. Досчитав до тринадцати, озадачилась. Не сразу поняла, что Наташкины пальчики отличались редким упрямством. Едва я прерывала их прямой контакт с деревом, как они тут же снова в него вцеплялись.
Не знаю, сколько времени продолжалось бы это увлекательное занятие, но Машуня опомнилась, охнула и предприняла попытку протиснуться к отцу в узкую щель, неосознанно дарованную Натальей и проемом двери. Подруга не сразу поняла стремление Машуни и задом оказывала упорное сопротивление. Чувствуя, что не справляется, отлепилась от косяка и со словами «мы сами поправим твой венок» снова вышвырнула дочь своего отца вон, а точнее, в объятия матери.
Усопший оказался в достаточной мере интеллигентен и скромен. Решив никого не обременять заботой о своем бренном теле, натянул поверх шапки сползший венок, перевернулся на бок и принял позу эмбриона. Одна из боковых стенок гроба с жалобным скрипом отвалилась. Наташка потеряла бдительность и ошалело вытянулась в струнку. Я легко оттеснила ее назад, вышла следом и закрыла за собой дверь, объяснив это тем, что покойный настоятельно нуждается в покое. Положение, так сказать, обязывает. Что еще говорила, не помню. Да меня и не слышали – я не могла переорать Василису Михайловну, несмотря на физическую слабость, сулившую мужу долгое и мучительное воскрешение.
– Ведь сколько лет в рот не брал, а? – перешла она ко второму этапу выступления. – Это все твой Ренат! Чтоб ему…
– Не смей! – Машуня с ненавистью взглянула на мать. – Это ты довела отца до такой жизни!
– Ну, хватит! – решительно вмешалась Наташка. – Меня совершенно не интересует, кто из вас кого довел и куда именно – то ли до жизни, то ли до смерти. Ириша, я думаю, папа Карло скорее пьян, чем мертв. И это радует. Одним покойником меньше. Судя по всему, он действительно большой оригинал и шутник. А Мария Карловна в него уродилась. Такой симпатичный веночек ему соорудила! Видала, как он им с головой накрылся? Наверное, для тепла. Твоя шапка ни фига не греет. А о прикрытии-то он заранее не позаботился. Это я про крышку гроба.
Машуня прекратила испепелять глазами мать, развернулась к Наташке, похлопала глазами и возмущенно спросила:
– Я-а-а-а?! – Затем бесцеремонно наступила мне на ногу и, даже не заметив этого, пролетела в котельную.
Тем же способом туда проникла Василиса Михайловна. Я только слегка поморщилась от боли и сдвинулась в сторону силком оттесненной к стене Наташки. Мы с ней безропотно ждали продолжения.
– Это не мой венок, – растерянно заявила Машуня. Василиса Михайловна с недоверием изучала желтую надпись.
– Конечно, он теперь папин, – легко согласилась Наташка. – Кстати, не мешало бы привести отца родного в чувство. Не побоюсь плагиата – пусть «ответит за базар» и идет спать в нормальных условиях. Где он только этот гробик не по размеру выкопал?
– Наверное, тот, что был предназначен мне, прихватил. – Машуня тщетно старалась улыбнутся. Получалось страшно. – Влез без очереди, как ветеран…
Я промолчала, решив не тревожить присутствующих своими мыслями по этому поводу. Со всей очевидностью, домовина, как и бокал, была украдена в пустой развалюхе. Чуть раньше в ней наверняка отдыхала Катерина, которая, впрочем, в тот момент одновременно находилась здесь, у Гусевых. Раздвоение личности! Какое счастье! Мое психическое состояние в норме, мой кошмар материален. Вот только две Катерины в одно время и в разных местах… Будем считать, что именно она сошла с ума.
Чувствуя, что голова отказывается соображать дальше – ну постоянно мне что-то или кто-то мешает, я помотала ей из стороны в сторону. Затем спокойно выслушала град упреков от подруги, решившей, что я возражаю против переселения удачно воскресшего Карла Ивановича в подобающие живому человеку условия.
– Да ни в коем разе! Сейчас быстренько усопшего, слава Богу, своим сном, и перетащим, – поспешила я поддержать предложение Наташки.
– Интересно, зачем он туда забрался? – совершенно искренне удивилась Машуня. И нервно улыбнулась.
Лицо Василисы Михайловны не выражало никаких эмоций.
– Вогнали мужика в гроб, а теперь интересуются, что он там делает – проворчала Наташка, в свою очередь наступая мне на ногу. (Ну почему каждый считает своим долгом меня обезножить?!) Только в отличие от Машуни и ее мамы подруга чертыхнулась, да меня же и обругала «толкушкой». Я отошла подальше, закрыв распахнутую настежь дверь. Не хватало еще тут кота и собаки.
Взглянув на тапки мужа, Василиса Михайловна слабо охнула, попятилась, дико повела глазами, развернулась на полоборота и грохнулась в обморок. Уж чего-чего, а такого фортеля от нее никто не ожидал, поэтому и не подстраховали… Наташку. Падая, Василиса Михайловна ухитрилась невидящим оком определить наиболее выгодный способ приземления и ткнулась в мою ничего не подозревающую подругу. Подруга полетела дальше – к бывшему покойному, а Василиса мягко шлепнулась на пол, к ногам окончательно растерявшейся дочери. Одна из ног намеревалась прийти на помощь отцу, вторая еще не успела присоединиться. Вот в промежутке между ними Василиса Михайловна и улеглась. Машуня, похоже, не знала, что ей делать. Стояла, раскорячившись, и молчала, страдальчески взирая то на мать, то на отца.
