Но зато теперь сильный попутный ветер вознаградил нас за эту потерю времени: мы летели со скоростью 150 верст в час, и я решил не делать остановки на станции Дно, а лететь прямо в Петербург. Эти последние 480 верст были покрыты в три часа, и в 9 часов 35 минут вечера я спустился на свой родной Гатчинский аэродром, где впервые учился летать».
Очевидцы так описывали прилет Нестерова в Гатчину:
«Прилет Нестерова был совершенно неожиданным для гатчинских летчиков, и на аэродроме находилось всего несколько офицеров, заканчивавших свои обычные полеты. В начале десятого часа вечера присутствующие были удивлены шумом мотора приближавшегося по воздуху аэроплана. Аэродром уже погружался в темноту, когда к самым ангарам красивым спиральным спуском, показывающим особое мастерство летчика, приземлился самолет с двумя людьми на борту.
— Гатчина? — послышался голос с самолета.
— Да, Гатчинский аэродром… — ответили неожиданным гостям. — А вы откуда?
— Я штабс-капитан Нестеров… прилетел из Киева… — с изумлением услышали подходившие к самолету гатчинцы.
— Как?.. Каким образом?.. — засыпали они вопросами Петра Николаевича. И немедленно, поручив самолет попечению школьных механиков, повели усталых Нестерова и Нелидова ужинать, а потом заботливо уложили спать».
Несмотря на, казалось бы, столь утомительный перелет, Петр Николаевич спал недолго. В 3 часа утра он был уже на ногах и вместе с Нелидовым детально просматривал самолет и мотор. Здесь его атаковали корреспонденты петербургских газет, тут же сочинившие версию, что «Нестеров в воздухе обогнал телеграмму о своем вылете», хотя он вовсе и не давал никакой телеграммы.
Весь этот необычайный перелет занял 18 часов, из которых собственно полета было 8 часов, а 10 часов ушло на задержки при посадках. Средняя скорость полета составляла 125 верст в час, средняя высота перелета — 600 метров. Общая дальность по прямой — 1150 верст.
Для того времени это было прямо-таки неправдоподобным достижением. Оно вызвало не менее многочисленные отклики, чем «мертвая петля», но на этот раз единодушно восторженные. Теперь и высокое начальство и рядовые летчики по достоинству оценили происшедшее событие. Оно всколыхнуло национальную гордость, и не было газеты, которая не расхваливала бы Нестерова на все лады.
Вот отрывки из некоторых, наиболее характерных статей, опубликованных в те дни в Петербурге по поводу перелета Нестерова:
«В Петербурге слет «аристократов воздуха». Пуарэ, Раевский, Пегу околдовали столицу. Вы только представьте себе: 250 тысяч народу смотрели эквилибристику Пегу! Сто мертвых петель — это, конечно, захватывающее зрелище…
А в те же самые часы, когда миллионы глаз и рук восторженно приветствовали триумфатора-француза, другой изумительный «король воздуха» летел из Киева в Гатчину. Ему не делали ни встреч, ни оваций. О его еще небывалом в России полете никто даже не знал — по крайней мере в Петербурге. Помните ли вы перелеты Андреади и Дыбовского из Севастополя в Петербург или аэроклубный конкурс, на котором 600-верстную дистанцию между двумя нашими столицами никто не сумел одолеть в 48 часов? Или, наконец, недавнее путешествие Бриндежона де-Мулинэ из Парижа в Россию — боже мой, сколько тогда писали, сколько шумели! Сколько было контрольных станций в пути, сколько вспомогательных пунктов! Какое неимоверное количество людей следило за каждой верстой пройденного расстояния!
…Штабс-капитан Нестеров проснулся утром в Киеве, а к заходу солнца, никого не тревожа, без шума, без чьей бы то ни было помощи долетел до столицы. Это произвело необыкновенное впечатление. Как-то разом все сто петель, сделанные в тот же день французом Пегу, потускнели, превратились в «петельки». И разом же петербуржцы вспомнили, что Нестеров первым в мире сделал и «мертвую петлю» в воздухе…
…Я не уверен, — пишет автор статьи, — установил ли киевский летчик мировой рекорд своим 8-часовым перелетом из Киева в Питер. В смысле расстояния, может быть, и нет. Но что касается скромности, то здесь сомнений быть не может, — такого «теневого» рекорда, такого рекордного отсутствия толпы и рисовки авиационный мир еще не знает… Еще вечером Пегу был героем дня, а утром… восторгами и вниманием овладел наш киевский летчик. Брошенная им фраза: «Я потому прилетел в Гатчину, что не хотел опускаться на чужом аэродроме», привела всех в восхищение. Трудно сказать, чего тут больше: скромности или равнодушия к тем неистовым овациям толпы, которые ждали бы киевского гостя, если бы он явился к полетам Пегу. Попробуйте сыскать среди авиаторов второго, который, подобно капитану Нестерову, отказался бы от торжества встречи!»
Другая газета писала:
«Еще в прошлом году лейтенант Дыбовский и недавно погибший штабс-капитан Андреади потратили на перелет Севастополь — Петербург первый — 41, второй 37 дней. Нестеров покрыл путь в 1250 верст в 18 часов, отдыхая в пути 10 часов и затратив на перелет около 8 часов.
Без шума, никого не оповещая, штабс-капитан Нестеров в 3 часа 40 минут утра, имея пассажиром своего механика унтер-офицера Нелидова, на своем «Ньюпоре» полетел в Петербург. По обязанности Нестеров сообщил о своем намерении начальнику авиационной роты. Товарищам по роте он не сказал ни слова…»
12 мая в Гатчину приехали поздравить Петра Николаевича сам начальник Офицерской воздухоплавательной школы генерал А. М. Кованько с другими генералами и офицерами. Днем к прилету Нестерова было приурочено торжественное открытие летнего полетного сезона в Гатчинской авиационной школе.
Вечером гатчинцы устроили своему бывшему однокашнику товарищеский обед, превратившийся в сплошное чествование Петра Николаевича.
Каждый из выступавших с приветственными речами старался найти и высказать еще и еще новые оценки громадного значения выполненного перелета. Нестеров покорил даже «ненавистника авиации» — генерала Кованько, который в своем выступлении горячо поздравил летчика и провозгласил «ура» в честь того, что этот замечательный перелет выполнен русским человеком.
Под конец банкета собравшиеся потребовали, чтобы выступил и виновник торжества.
— Ваше превосходительство, господа офицеры, — произнес, поднявшись со своего места, Петр Николаевич, — я не буду говорить о том, как я тронут вашим вниманием и добрыми пожеланиями. Прошу верить, что я благодарен всем вам от всей души. Мое горячее желание, чтобы такой перелет, как мой, — вы все сами понимаете, какое он имеет значение для нашей военной авиации, — каждый из вас смог бы совершить не хуже меня… Но я хочу воспользоваться случаем и вернуться к вопросу о «мертвой петле». Ведь для нас, военных летчиков, петли все еще под запретом, тогда как невоенные летчики петлят сколько им захочется. Это приносит только вред военной авиации… Говорят, что это запрещение временное, та «как, мол, наши аппараты не считаются вполне безопасными для совершения петель, но я-то ведь летаю как раз на таком «не вполне безопасном» аэроплане, и ничего со мною не случилось, даже когда я, нарушив запрет, сделал в марте вторую петлю, в верхней точке которой потерял скорость…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
