Наши пути разошлись, когда мне было пятнадцать лет, и я уехала учиться в медицинское училище на медсестру. Вначале мы писали друг другу, а потом письма стали приходить реже, а потом и вовсе иссякли. Я писала, но ответа не получала. Уже догадывалась, что это всё дело рук Алисы. Она глупо ревновала своего мужа к ребёнку, которого он когда-то подобрал в лесу.
Я выросла красавицей, но Михаил относился ко мне как к младшей сестре. Этого не замечала только треклятая Алиса. Честно говоря, я до сих пор виню её, что мы тогда потеряли столько лет, что из-за неё я пропустила рождение племянников.
Я возвращалась в родную деревню, только их дом был пуст, а письмо с новым адресом до меня, естественно, не дошло. Думаю, оно вряд ли было отправлено, о чём Михаил, скорее всего, не знал.
Наши пути разошлись окончательно, больше писем я не писала.
Жила долгое время в большом городе, работая медсестрой в хирургическом отделении, продолжая изучать и практиковать своё умение по тем книгам и тетрадям, что остались от Михаила.
Жила тогда в коммуналке, поэтому изучала всё только в больнице в ночные смены, которые тогда я только и брала. И создавала свой Гримуар.
Вообще, есть методика и правила, по которому такая мощная вещь должна создаваться Ведьмой, но я об этом не знала, просто записывала свои собственные заклинания и рецепты на основании записей бабок Михаила. Видоизменяла, дополняла, каким-то шестым чувством я тогда догадалась наполнять мою книгу.
Жизнь шла своим чередом, а потом грянула война.
Не стоит рассказывать всё, что тогда происходило, всем было невообразимо тяжело. Самое важное событие произошло ближе к концу, когда в полевом госпитале во время перевязки я познакомилась с Родионом, раненым солдатом, в которого влюбилась безумно.
Свадьбу мы сыграли очень быстро, спустя пару месяцев после Победы, а потом я забеременела. Никогда в жизни ни до ни после не была так счастлива, как тогда, когда сообщила Родиону, что мы ждём дочь.
Он удивился, что я знала о том, что это именно девочка, а я просто ответила, что чувствую так, хотя твёрдо знала.
Всё самое плохое происходит после полуночи.
Тогда я уже была на втором месяце, когда в нашу дверь постучали. Это Родион вернулся с дежурства раньше. Ему позвонили с новостями, что его матери очень плохо, а в больнице не было мест.
Естественно я сорвалась с места, и мы поехали на служебной машине в дом к его матери.
Она слегла с тяжёлой формой тифа, антибиотики не помогали. Я как медсестра и как ведьма чётко видела, что эта женщина умирает. На Родиона было страшно смотреть, мать — единственная оставшееся родня, остальных забрала война.
Я безумно любила этого мужчину и решилась на отчаянный шаг.
— Быстро, закрой дверь, — прошипела ему, поднимая с колен у постели его матери.
— Ты сможешь ей помочь, родная? — С надеждой спросил он, закрывая на ключ дверь в комнате его мамы.
— Да, только никто ничего не должен видеть.
Тогда я впервые воспользовалась заклинанием из условно чёрной магии. У меня было слишком мало опыта, чтобы осознавать, какие именно последствия это может вызвать, и я сильно переживала за мою единственную семью.
Заклинание создавалось на крови ведьмы и того, на кого заклинание накладывалось, а к чёрной магии относилось потому, что я вмешивалась в жизнь и души других людей. Я должна была вырвать незначительную часть жизни у других и передать матери Родиона. Эти части были настолько маленькие, что для душ людей это по сути царапина, которая затянется и не останется и следа. Чем больше людей рядом, тем лучше, хорошо, что мы были в коммуналке, где все друг у друга жили на головах.
Заклинание требовало огромнейшей Силы, я даже сомневалась, что у меня столько есть, но у меня получилось.
Под удивленный и испуганный взгляд Родиона я вновь и вновь повторяла приказ переселения частиц жизней в одну женщину, чья жизнь почти угасла.
Где-то в подсознании я слышала чей-то крик. Кажется, это кричала моя бабушка, слишком давно я не слышала её голоса.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Под утро всё было кончено. Мать Родиона должна прожить ещё долгую жизнь, болезнь и смерть отступили.
Опустошенная я лежала рядом на подстилке из ветоши, устало улыбалась, глядя на Родиона. Я спасла мать любимого, а он… Просто молча вышел из комнаты.
Я его понимала, это было удивительно, ему нужно время обдумать, тем более, он сбежал с работы, чтобы помочь маме.
В комнату начали ломиться любопытные соседки, с ними у меня не осталось сил разговаривать, осматривать, делать уколы, поэтому я просто сбежала домой и уснула крепким сном.
Опять ночь, опять стук в дверь. На этот раз холодный голос приказал срочно открыть дверь. В проёме стояло двое в форме, а за ними Родион с отсутствующим взглядом.
— Дорогой, что происходит? — Испуганно спросила его, глядя прямо в глаза.
— Вы обвиняетесь в совершении антисоветских действия, направленные на разрушение сложившейся власти, — он продолжал что-то говорить, я слышала его как сквозь вату.
Мой муж донёс на меня. Я ношу его ребёнка, который теперь не родится, из-за него.
Мне предложили взять вещи, но все знали, что они не нужны. Оледеневшая я молча спустилась на улицу, молча села в машину и уехала.
Ничего хорошего не происходит после полуночи.
Я ожидала увидеть тюрьму, но меня привезли в огромный особняк чуть дальше от центра, где занялись моим оформлением. Это продолжалось часами, а я на все вопросы отвечала «нет». Нет, не делала, нет, не знаю, нет, не слышала.
Хотелось разрыдаться, спросить у мужа за что? Что будет с ребёнком? Что будет со мной? Хотя уже догадывалась.
Когда передо мной возникли тетради бабок Михаила, мне вспомнились его слова, о том, что вообще никому нельзя доверять. Никогда.
В тот момент в глазах защипало ещё больше, но я старалась держаться. Я не верила, что стойкость на что-то повлияет, просто было чистое упрямство.
Вскоре меня повели в камеру. Уже возле двери, обернувшись на Родиона, который меня сопровождал, я коротко спросила:
— За что? — Я всматривалась в любимые глаза, в надежде, что он скажет, что всё исправит, что случайность, что это не он. Но видела лишь презрительный блеск и поняла одно — я потеряла мужа.
— Ты предала нас всех, — выплюнул он с отвращением.
Не выдержала взгляда, сдалась. Почувствовала, как меня сильно толкнули в спину, отчего просто кучей свалилась на холодный пол и разрыдалась от отчаяния.
За дверью я слышала голоса, один показался знакомым, но он вскоре ушёл. А я продолжала плакать, пока не наступило какое-то отупение.
Я пролежала так много часов, пока не почувствовал острую боль внизу живота и что-то тёплое между ног.
Света было безумно мало, но не почувствовать запах крови было просто невозможно.
— Помогите, — прохрипела, подползая к двери, — помогите, пожалуйста!
Я чувствовала, что там кто-то стоит, только достучаться до него могла.
— Помогите, пожалуйста, — уже во всю рыдала я в ужасе, что я сейчас потеряю дочь, — мне нужна помощь! У меня кровь, пожалуйста.
Я колотила со всей силы, кричала, надрывая горло, пытаясь как можно сильнее сжать ноги.
— Умоляю, — захлебывалась слезами, — я теряю ребёнка.
— Таких как ты больше не должно быть, — услышала наконец глухой Родиона голос из-за двери.
Я просила его о помощи, молила, чтобы он спас нашу дочь, все безрезультатно.
Обессиленная свернулась калачиком на холодном полу. Я отчётливо помню, как угасала жизнь моей девочки, как зародившаяся душа пыталась цепляться за меня, но ускользала, как связь становилась всё слабее.
Я помню само мгновение её смерти. Тогда я ненавидела то, что я ведьма, потому что я видела смерть, саму суть. Откуда-то из глубины вырвался дикий крик, на человеческий он был мало похож.
Со стен отлетала краска, лопнуло мутное стекло на окне с решётками. Я кричала душой, молила дочь не уходить. И она осталась. Она и стала моей Силой.
