Но медлить нельзя, в этих условиях каждый час был на счету.
«Если бы для него была расчищена дорога от бункера к свободе, то и тогда у него не было бы силы ею воспользоваться», —
сказала о Гитлере тех дней Ганна Рейч. Но, разгромленный, неспособный к действию, он оттягивал свою гибель, с каждым часом оставляя все меньше надежды на спасение у тех, кого он задерживал.
Обстановка в бункере складывалась довольно причудливо. До вчерашнего дня следовало верноподданнически заверять о своей готовности умереть вместе с фюрером. Теперь, после раздачи символических портфелей, — о готовности продолжать проигранную войну во главе разбитой, занятой противником Германии.
Укоренившиеся послушание, благоговение перед приказом и тупой автоматизм продолжали еще кое в ком безотказно действовать.
Руководитель германского радиовещания Ганс Фриче дал показания в штабе фронта о своей беседе с генералом Бургдорфом, старшим адъютантом Гитлера.
Фриче 1 мая попросил Бургдорфа прийти к нему в бункер министерства пропаганды, чтобы обсудить вопрос о капитуляции берлинского гарнизона. «Бургдорф мне сказал:
«Перед смертью фюрер написал завещание, в котором категорически запретил предпринимать что-либо в вопросе капитуляции и приказал сражаться до последнего дыхания». Вследствие этого тон беседы между мной и Бургдорфом был довольно напряженным».
Смерть Гитлера внесла в напряженнейшую атмосферу его бункера внезапную нервную разрядку. Появились сигареты, которые не осмеливались курить при Гитлере. Воцарилось мрачное оживление — вино, сборы к побегу.
Раттенхубер:
«Фюрер мертв. Об этом уже знали все обитатели бункера. К моему удивлению, это событие не произвело на всех удручающего впечатления. Правда, кое-где по углам бункера раздавались выстрелы — это кончали с собой те, кто потерял уже всякую надежду на спасение. Но большинство было занято хлопотами по подготовке к бегству».
Гюнше: В то время как тела Гитлера и Евы Браун горели,
«я направился в комнату для совещаний. Там обсуждалась сложившаяся обстановка и приказ фюрера, следуя которому надо было после его смерти мелкими группами прорываться из Берлина. Я слышал, что рейхсляйтер Борман во что бы то ни стало хотел попытаться пробиться к гроссадмиралу Деницу, чтобы познакомить его с последними мыслями фюрера перед смертью. Я не знаю, о каких мыслях здесь шла речь. После этого я опять вышел из этой комнаты и зашел в соседнюю, чтобы немного отдохнуть».
Тут Гюнше вскоре услышал, что
«генералу Кребсу было поручено вступить в связь с русским маршалом Жуковым, чтобы добиться прекращения военных действий; таким образом, прорыв гарнизона Берлина откладывался. Затем я возвратился в свою комнату и после этого направился в распоряжение боевой группы бригаденфюрера СС Монке».
Эта группа была сформирована из караульных батальонов и из личного состава служб войск СС.
Генералу Кребсу поручалось сообщить советскому командованию о смерти Гитлера и просить о перемирии в Берлине, чтобы члены назначенного Гитлером правительства воссоединились с его главой Деницем, находившимся за пределами Берлина, совместно выработали дальнейшие решения и приступили бы к переговорам с Советским правительством. С этой миссией Кребс был направлен к маршалу Жукову, снабженный письмом Геббельса и подлинником завещания Гитлера, удостоверяющего новые высокие полномочия Деница — Геббельса.
Переданное Кребсом письмо Геббельса опубликовано маршалом Г. К. Жуковым, оно заканчивается так:
«Я уполномочил Бормана установить связь с вождем советского народа. Эта связь необходима для мирных переговоров между державами, у которых наибольшие потери».
Курьезна эта попытка найти точки соприкосновения.
Прошли еще часы в ожидании ответа — в ожидании возможности выбраться из Берлина.
В дневнике Бормана под датой 30.4.45 сказано о смерти Гитлера и Евы Браун.
А 1 мая, видимо, после возвращения Кребса, запись состоит из одной фразы:
«Попытка вырваться из окружения!»
На этом дневник обрывается.
Накануне в 18 часов Борман сообщил радиограммой гроссадмиралу Деницу о том, что фюрер назначил его, Деница, своим преемником вместо Геринга.
Дениц, не зная о смерти Гитлера, ответил:
«Мой фюрер! Моя преданность Вам безусловна. Я сделаю все возможное, чтобы вызволить Вас в Берлине. Однако, если судьба принудит меня править рейхом в качестве назначенного Вами преемника, я буду продолжать эту войну до конца».
1 мая в 7.40 утра Борман направил Деницу строго секретную радиограмму. Вот эта радиограмма, в его папке:
«Завещание вступило в силу. Я насколько возможно скоро прибуду к вам. До этого времени, по-моему, опубликование отложите».
В этот день позже, в 15 часов, он совместно с Геббельсом отправил Деницу последнюю радиограмму, сообщавшую о кончине фюрера, о произведенных им назначениях на руководящие посты.
«Завещание, по распоряжению фюрера, для Вас, для фельдмаршала Шернера и службы безопасности для предания гласности вынесено из Берлина. Рейхсляйтер Борман пытается сегодня прибыть к Вам, чтобы Вас ознакомить, с обстановкой. Форма и момент объявления войскам и предания гласности на Ваше усмотрение. Поступление подтвердите.
Геббельс. Борман».
«В буфете хлопали пробки, — пишет Раттенхубер, — и эсэсовцы алкоголем взбадривали себя перед отчаянным побегом под обстрелом русских».
Оставались лишь те, кто меньше других опасался расплаты. Все прочие бежали.
Фриче:
«1 мая ко мне в бункер при министерстве пропаганды пришел государственный секретарь Науман и сказал: «Прошло уже 24 часа, как фюрер умер, Геббельс находится при смерти». Я начал его расспрашивать об обстоятельствах смерти Гитлера и о Геббельсе, но он мне ответил: «У меня нет сейчас времени об этом рассказывать. Я сейчас же должен возвратиться обратно, «так как наши части будут сейчас предпринимать попытку прорыва из Берлина, и я хочу принять в этом участие».
Фосс:
«Бригаденфюрер СС Монке, несший оборону в районе имперской канцелярии, видя, что дальнейшее сопротивление бесполезно, по приказу командующего обороной Берлина собрал остатки своей бригады, около 500 человек. К нему присоединились уцелевшие чиновники, с тем чтобы с боем вырваться из окружения. Весь этот народ был собран около блиндажа № 3, что находится при имперской канцелярии… В их числе был и я».
Отказ, который принес Кребс, и переданные им слова Соколовского и Чуйкова: речь может идти, как это обусловлено союзниками, только о капитуляции, — были окончательной катастрофой для Геббельса. Он сказал вице-адмиралу Фоссу, что ему с его хромотой и детьми нечего пытаться выбраться, он обречен.
Не обошлось без жестов и лицемерия. В своем завещании Геббельс написал, что ослушивается приказа фюрера покинуть столицу и принять участие в назначенном им правительстве ради того лишь, чтобы быть вместе с фюрером в эти трудные дни в Берлине.
Но пока Гитлер был жив, он сам не отпустил от себя Геббельса. Решив остаться в Берлине 22 апреля, Гитлер, окружая себя преданными людьми, предложил Геббельсу, зная его беспрекословное послушание, вместе с женой и детьми переселиться в бункер.
Магда Геббельс говорила доктору Кунцу и Ганне Рейч о том, что она в эти дни умоляла Гитлера покинуть Берлин. Согласись своевременно Гитлер на это, и они с детьми смогли бы выбраться отсюда. Едва ли она могла не думать об этом. Есть свидетельство, что она просила мужа вывезти детей на бронетранспортерах, но это было уже неосуществимо.
Убийство детей в случае приблизившегося поражения Геббельс задумал давно и вменял послушной жене. Еще в августе 1943 года он посвятил в свое намерение преданного сотрудника фон Овена. Тот записал, что при этом
«его мысли были направлены на одну цель: на эффект перед историей».
Карьеризм — основа натуры Геббельса. До самого конца своего он без устали хлопочет, подсиживая своих соперников, выставляя их в невыгодном свете перед фюрером и в дневнике, а себя восхваляя по всякому поводу в расчете на то, что этот дневник-монстр — он читается как дурного пошиба автопародия — останется основополагающим документом, на основании которого история будет выставлять баллы распаленным тщеславием фанатикам.
В прощальном письме своему старшему сыну от первого брака — Гаральду, который находился в это время в плену у американцев, Магда Геббельс писала из «фюрербункера»:
«…Мир, который наступит после фюрера и национал-социализма, не стоит того, чтобы жить в нем, и поэтому я также взяла с собой детей сюда. Жаль оставлять их для жизни, которая наступит после нас, и милостивый бог поймет меня, если я сама дам им избавление».
