Суан шелохнулась в темноте.
– Я всегда считала, что палантин – нелегкая ноша, – тихонько промолвила она. – Все решения даются Амерлин нелегко, а уверена она бывает лишь в очень немногих. Делай то, что должна, а ошибешься – придется расплачиваться. Впрочем, иногда приходится платить и когда ты права.
Эгвейн тихонько рассмеялась.
– Кажется, я это слышала и раньше. – Смех ее истаял. – Проследи, чтобы… уходя, он не причинил никому вреда, Суан.
– Как велишь, Мать.
* * *
– Это ужасно, – прошептала Нисао. – Этого вполне достаточно, чтобы спровадить тебя в ссылку, Мирелле. И меня с тобой заодно. Четыреста лет назад такое, возможно, считалось обычным делом, но ныне другие времена. Некоторые назвали бы это преступлением.
Мирелле порадовалась, что луна уже не светит и темнота скрывает ее гримасу. Она была достаточно сведуща в Целительстве, но Нисао учила ее врачевать болезни души, против которых Сила помочь не могла. У Мирелле не было уверенности, что этот случай можно определить как недуг, зато имелось твердое намерение использовать все, что может сработать. Нисао вольна говорить что угодно, но она, Мирелле, скорее отрубит себе руку, чем упустит такую возможность углубить свои познания.
Она отчетливо ощущала в ночи его приближение. И не только сейчас, когда они отъехали далеко в сторону от солдат и находились в окружении одних лишь редких деревьев. Она ощущала его с того самого момента, как между ним и ею установилась связь. Узы Стража перешли от одной Айз Седай к другой без его согласия – именно об этом Нисао говорила как о преступлении. Впрочем, в одном Нисао права – случившееся желательно сохранить в тайне, и чем дольше, тем лучше. Мирелле чувствовала все его раны – и почти зажившие, и совсем свежие. Некоторые из них были воспалены. Он не искал обходных путей, не уклонялся от схваток и двигался прямо к ней, словно катящийся с вершины горы валун. Она чувствовала его, словно вместе с ним проделала этот долгий путь через Кайриэн, Андор, Муранди и теперь Алтару. Прямой, как стрела, путь, пролегавший по землям, охваченным усобицами и мятежами, по дорогам, полным разбойников и Принявших Дракона. Он прокладывал этот путь мечом, и даже ему не под силу было совершить его, избежав ранений. По правде сказать, следовало удивляться тому, что он еще жив.
Сначала до Мирелле донесся размеренный стук копыт, и только потом ей удалось разглядеть в ночи рослого вороного коня. Всадник, должно быть, благодаря плащу, тоже казался черным, как сама ночь. Конь остановился шагах в пятидесяти от нее.
– Тебе не стоило посылать на поиски Нугела и Кроя, – хрипло промолвил невидимый всадник. – Я едва не убил их, прежде чем понял, кто они такие. А ты, Авар, можешь не прятаться за деревом.
Справа от Мирелле шелохнулась ночная тьма. На Аваре тоже был плащ, и он никак не ожидал, что его увидят.
– Это безумие, – прошептала Нисао.
– Тише, – шикнула на нее Мирелле и позвала: – Иди ко мне.
Конь остался стоять на месте – волкодав, оплакивающий погибшую хозяйку, не сразу привыкает к новой. Мирелле осторожно сплела поток Духа и коснулась той части его естества, в которой была заключена их связь. Приходилось действовать весьма осторожно, чтобы он ни о чем не догадался, – одному Творцу ведомо, чем это в противном случае кончится.
– Иди ко мне, – повторила Мирелле. На сей раз конь двинулся вперед, а потом всадник соскочил на землю и последние шаги прошел пешком. В тусклом лунном свете его худощавое лицо казалось высеченным из камня. Возвышаясь как башня, он подошел к Мирелле, и та, взглянув в холодные голубые глаза Лана Мандрагорана, увидела в них смерть.
Помоги мне Свет, взмолилась Мирелле, гадая, что же ей делать, чтобы он достаточно долго оставался в живых.
Глава 53
ПРАЗДНЕСТВО СВЕТА
Улицы Кайриэна были запружены танцующими людьми, что донельзя раздражало Перрина, с трудом прокладывавшего себе путь сквозь толпу. Какая-то пухленькая, низкорослая женщина, смеясь, попыталась втянуть его в вереницу, пристроившуюся за лихо наигрывавшим на флейте полуголым носатым малым. Перрин лишь покачал головой, но женщина тут же отстала – то ли ее напугали его желтые глаза, то ли не понравилось мрачное выражение лица. Она вновь присоединилась к змеящейся веренице, но продолжала оглядываться на Перрина, пока их не разделила толпа. Другая женщина, седеющая, но все еще красивая, неожиданно обвила шею Перрина гибкими руками и жадно прильнула к его губам. Перрин мягко приподнял незнакомку под мышки и поставил ее в сторонку, чему она весьма удивилась. Парни и девушки примерно его возраста, выделывая немыслимые коленца, принялась хватать Перрина за полы кафтана, стараясь затянуть его в хоровод. Перрину пришлось оттолкнуть самого назойливого и по-волчьи рыкнуть на остальных. Весельчаки опешили, но уже в следующий миг продолжили плясать и кривляться – некоторые пытались подражать его рычанию. Шел первый день Празднества Света – самый короткий день в году, последний день старого года. Праздник этот отмечали повсюду, в Двуречье сегодня наверняка тоже устроили танцы, но такого беспутства, как в Кайриэне, Перрин не мог себе представить. Похоже, за два дня Празднества кайриэнцы хотели полностью вознаградить себя за целый год добропорядочности и сдержанности. Все приличия были отброшены, барьеры между простонародьем и знатью забыты напрочь. Потные женщины в домотканых платьях крутили в вихре танца таких же потных мужчин в шелковых кафтанах с горизонтальными разрезами, конюхи и возницы вовсю отплясывали с расфранченными леди. Обнаженные по пояс мужчины щедро оделяли вином каждого встречного. Похоже, всякий мужчина мог поцеловать любую женщину – этому занятию кайриэнцы самозабвенно предавались у всех на виду. Перрин не знал, куда девать глаза. Некоторые знатные дамы с причудливыми высокими прическами были обнажены до талии под легкими шелковыми накидками, причем ни одна из них отнюдь не стремилась запахнуться. Что же до простолюдинок, то те обходились и без накидок – единственным их прикрытием являлись волосы, зачастую не очень длинные. Подобно мужчинам, они пили вино сами и наливали каждому желающему. Заливистый смех смешивался с какофонией флейт, барабанов, рогов, цитр, биттернов и цимбал. От подобного зрелища и Круг Женщин, и Совет Деревни Эмондова Луга наверняка хватил бы удар. Перрину же бесстыдство кайриэнцев лишь добавляло раздражения. Куда более он досадовал из-за необъяснимого отсутствия Ранда, исчезнувшего шесть дней назад. А Нандера сказала, несколько часов! Пропала и Мин – то ли отправилась с Рандом, то ли застряла в айильском лагере. Похоже, никто ничего не знал, а если и знал – объяснять не собирался. Хранительницы Мудрости, когда Перрин пытался припереть их к стенке, отделывались туманными отговорками на манер Айз Седай, а Сорилея напрямик заявила, что ему лучше заняться своей женой, а не совать нос в дела, вовсе не касающиеся мокроземцев. Как она прознала про нелады между ним и Фэйли, Перрин не знал, да и не слишком этим интересовался. Он чувствовал, что нужен Ранду, и ощущение это с каждым днем становилось все сильнее. Сейчас он возвращался из Рандовой школы – до последнего времени она служила ему прибежищем, но сегодня и там все предались разгулу и пьянству. Начальствующую над школой женщину по имени Идриен он с трудом и немалым для себя смущением оторвал от молодого человека, годящегося ей в сыновья, но услышал одно: если кто что и знает, так это Фил. Перрин отыскал и этого Фила, отплясывавшего с тремя девицами, которые годились ему во внучки, и понял, что цепляться к этому малому с расспросами – дело пустое. Фил вряд ли помнил собственное имя, что и немудрено в таких обстоятельствах. Ох уж этот Ранд, чтоб ему сгореть! Знал ведь и о видении Мин, и о том. что Перрин может ему понадобиться, и на тебе – улизнул, не сказав никому ни слова! Похоже, ему удалось вывести из себя даже Айз Седай. Как раз в это утро Перрин узнал, что они уже три дня как отбыли в Тар Валон, заявив, что дожидаться Ранда не имеет смысла. Что же все-таки затеял Ранд? От нестерпимого зуда Перрину хотелось кого-нибудь укусить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
