Новость, что ей в мужья предназначен наследник престола накхов, была лишь первой из ожидающих ее неприятных перемен. Невысокий, смуглый, мрачный воин, будто излучающий опасность, показался ей не просто отталкивающим, а жутким. Она умоляла отца изменить решение, но тот был непреклонен. А в разговорах с Ширамом лишь кивала или отмалчивалась, стараясь лишний раз не глядеть в его хищное лицо.
И тогда появился Аоранг – преданный, бесконечно ею восхищенный, во всем покорный. Необычный воспитанник Тулума своей бесстрашной откровенностью и добрым сердцем вызвал в душе Аюны сильный и живой отклик. Но теперь, глядя на Станимира, царевна вдруг подумала, что ее нежные чувства к Аорангу были лишь попыткой ускользнуть с назначенного ей пути.
То, что происходило в столице после возвращения Великой Охоты, и вовсе казалось царевне ужасным сном. Ширам полностью оправдал первое впечатление. Он сеял вокруг себя смерть и не ведал почтения к царской крови. Все, что было потом, – бегство из накхской твердыни, встреча с Кираном, осознание того, что мир вокруг рушится из-за нее, – окончательно выбило землю из-под ног Аюны. Она отринула всякие мечты о счастье, смирилась с возвращением в пасть Первородного Змея ради блага Аратты…
И тут венды!
Аюна вспомнила дорогу… Шереха с его убийцами…
А все же как могло случиться, чтобы веселый и заботливый Станимир послал за ней такого гнусного людоеда?
Вечерело. Дорога, по которой двигалось вендское воинство, неспешно взбиралась на широкую кручу. Из темневшей поблизости дубовой рощи вышли несколько охотников, волокущих подстреленного оленя. Завидев Станимира, они, видно, узнали его, поскольку сразу начали махать руками, приветствуя князя. Вождь остановил скакуна, спрыгнул наземь, обнял старшего из охотников и заговорил с ними, беззаботно улыбаясь. Незнакомцы рассмеялись, а Станимир вновь поднялся в седло.
– Это что же, твои подданные? – спросила Аюна.
– Нет. Это туричи – большой, сильный род. Вечером они зовут нас на пир к себе в селение, обещают попотчевать олениной. Я сказал, что мы так голодны, что понадобятся самое меньшее еще два оленя…
Аюна тоже рассмеялась, а потом задумалась:
– Выходит, деревни, куда мы заезжали в последние дни, – не твои?
Станимир поглядел на нее с удивлением:
– Что значит – мои? Конечно нет! Я из рода лютвягов, ехать до наших земель еще очень далеко. Однако сейчас почти все лесные венды признают меня военным предводителем. Если речь пойдет о том, чтобы собирать войско, они без промедления приведут людей под мое знамя.
«Зачем тебе собирать такое большое войско?» – хотела спросить Аюна, но тут кони достигли наконец вершины большого холма.
Станимир натянул поводья и указал вдаль:
– Погляди, о солнцеликая! Видишь, там вдалеке бревенчатые стены? Вон она, крепость рода Тура. Охотники, которых мы сегодня встретили, как раз оттуда. Конечно, нас очень много, но Шерех – племянник их вождя и мой побратим. Туричи будут только рады принять нас…
– Нас – или тебя? – не слушая его объяснений, уточнила Аюна.
– Разве я не понятно сказал?
– Понятно, однако я бы хотела прояснить… Я – твоя пленница?
– Исварха Светозарный! Как ты могла такое подумать?!
– Знаешь, – искоса взглянула на него царевна, – когда Шерех захватил меня и моих людей, у меня было много времени для раздумий…
На лице Станимира появилось страдальческое выражение.
– Не злись на Шереха. Он груб и жесток, но верен, как никто. Конечно, ты не пленница – ты моя гостья. Я счастлив, что могу показать тебе вендские земли. Не те измышления, которые сочиняли при дворе государя. Не дикарей в пестрых шкурах, а настоящих вендов. Скоро ты поймешь, о чем я… – Станимир наклонился в седле и вперил в царевну проникновенный взгляд. – И поверь – с того мига, как три года назад я увидел тебя в Лазурном дворце, я считаю, что небо не создало девушки столь же прекрасной, как ты. Отец-Солнце щедро наделил тебя своими дарами. Я даже представить не могу душегуба, который осмелился бы сделать тебя пленницей. Будь моей гостьей, солнцеликая Аюна! И прошу, не хмурься. Твоя улыбка дарит счастье всем, кто способен ее видеть. А уж мне-то…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
«Так и думала, – прикрыв глаза, с замиранием сердца подумала Аюна. – А Шерех – просто неотесанное бревно! Ну ничего, я ему еще припомню…»
– Кстати, скажи, моя госпожа, – не припомнишь ли, как звали накха, который пел, пока Шерех сдирал с него кожу?
Царевна вздрогнула и открыла глаза:
– Н-нет…
– Очень жаль.
– Почему? – спросила она, пораженная вопросом князя. – Зачем тебе его имя?
– Я бы назвал так моего следующего сына. Имя сильного врага – лучший оберег!
– Вот как? – протянула царевна. – А у тебя много сыновей?
– Да. И дочерей, – с гордостью отвечал Станимир.
– Гм… И жен?
– Как же иначе? Я вождь… Но ты не думай об этом, солнцеликая, – добавил он. – У нас говорят – не стоит мерзнуть на вчерашнем морозе…
Аюна кивнула с пониманием, хотя этакие новости не слишком ей понравились. Но конечно, у дикарского вождя должно быть много женщин. У ее бывшего нареченного, Ширама, тоже шесть жен, и ее это нисколько не беспокоило. «Дочери Солнца нет дела до босоногих лесовичек, – подумала она. – Есть они, и есть я! Станимир прав – здесь даже и думать не о чем».
* * *
В тот вечер ей преподнесли кожаный доспех. Аюна приняла его с некоторым изумлением. Потом сделала знак Суви, которая заученно открыла ларец с подарками, заготовленными для будущей накхской родни. Царевна достала оттуда золоченую застежку и протянула старейшине туричей. Тот расплылся в улыбке и тут же начал вплетать заколку для плаща в свою длинную седую бороду.
– Что он делает? – прошептала царевна, украдкой бросив вопрошающий взгляд на Станимира. – Он не знает, для чего застежки? Вон же у него на плаще костяная…
– Бороды для вендов священны, – пояснил вождь лютвягов. – Украшая бороду, старейшина показывает, насколько высоко ценит твое расположение.
– Скажи ему, что я благодарна за великолепный дар, – с должной вежливостью сказала Аюна, про себя подумав, что из всех даров, которые она получила в землях вендов, кожаный доспех – самый бесполезный.
Станимир принялся переводить слова Аюны старейшине. Прочие туричи тоже выглядели довольными, что гостье пришелся по нраву их подарок. Однако стоявший поблизости Шерех бросил на девушку взгляд, полный чего-то худшего, чем просто неприязнь.
– Почему Шерех так ненавидит меня? – спросила Аюна князя, когда они вышли из общинного дома в сухой холод ясной осенней ночи.
– Не тебя, – задумчиво ответил Станимир. – Он – из тех, чьи отцы погибли на священном холме. После гибели вождей в землях вендов началась смута. Их детям пришлось несладко… Нынешний глава туричей – дядя Шереха. Сам же он вышел из своего рода и присоединился к нам, лютвягам.
– Разве так можно?
– Это было очень непросто для него… – Станимир запнулся, будто прикидывая, что говорить, а что – нет. – Шереху пришлось пройти суровые испытания, чтобы стать угодным Медейне.
– Кому?
– Богине, которая правит лютвягами.
Аюна приготовилась слушать про богиню, но ее собеседник не прибавил больше ни слова.
* * *
Служанки Аюны хлопотали вокруг постели, стараясь придать незатейливой лежанке вид, достойный дочери Солнца. Тем временем царевна, позвав Суви, вышла из жарко натопленной избы на крыльцо. Поплотнее запахнувшись в подаренный ей прежде плащ на куньих шкурках, она подняла глаза к небу, усеянному великим множеством ярких звезд. Казалось, Исварха щедро разбросал по всему пространству горсти мерцающего скатного жемчуга.
Где-то невдалеке послышался переливчатый звон струн, и низкий мужской голос начал выводить слова торжественной песни.
Аюна прислушалась, затаив дыхание. Конечно, сказитель вел свое повествование на здешнем наречии, но Аюне казалось, что ей многое понятно без слов. Грозные, воинственные видения проносились перед ней, против воли горяча ей кровь и заставляя сердце колотиться чаще. «Какая жалость, что я не знаю языка вендов, – впервые подумала она. – Надо будет непременно его выучить! Надеюсь, Станимир поможет мне в этом…»
