с Ларькиным. Сердце у Ильи в это время не ёкало, он преспокойно спал на другой окраине Москвы. Впрочем, не совсем спокойно, потому что сон ему приснился очень мрачный. Приснилось, что ему делают операцию на сердце. Только сердце почему-то вынимают целиком. А он смотрит откуда-то сверху и чуть со стороны, как хирург в черной маске вынимает у него из груди дергающийся мускульный мешок и передает ассистентке, и та уносит его куда-то. В ассистентке Большаков узнал Ирину. А страшный хирург сшивает аорту, перехватывает другие сосуды и, не поставив взамен хотя бы пламенный мотор, небрежно перетряхивает органы, чтобы заполнить пустоту, и делает знак медсестре — мол, и так сойдет, зашивайте.
Утром на Илью обрушилось ощущение утраты. Чего-то недоставало, в устройстве мира образовалась неприятная пустота, и нужно было куда-то срочно бежать (скорее всего, к Рубцовой); чтобы заполнить эту пустоту. Ему потребовалось несколько минут, чтобы понять, что случилось, тогда он на какое-то время словно оглох, окаменел, неподвижно сидя на своей жесткой кровати в офицерской малосемейке. Это была ещё не боль, это был шок. Не хватало кислорода. Возникали какие-то смутные образы и сравнения: метеорит, пробивший дыру в стене космической станции, со свистом уходящий в никуда воздух, и предметы кружатся по комнате, захваченные могучим вихрем. А ещё ощущение льющейся крови, звон в ушах. Светящиеся червячки перед глазами — и кровь уходит, уходит литрами через невидимую, но страшную рану...
Потребовались все его познания в йоге, биоэнергетике и магии астома, чтобы найти и залатать эту дыру. Большаков отдышался, заставил себя позавтракать и несколько часов сидел, трясясь, как от переохлаждения, безуспешно пытаясь медитировать. Ждал, когда организм хотя бы частично восстановит утраченную энергию. И только потом пришла боль — ад в тоскливо- зелёных тонах, из которого хотелось сбежать, проснуться, чтобы всё было по-другому, но никак не удавалось.
В тот день почему-то все грасовцы опоздали на работу, и всё-таки Илья пришел позже всех. Майор Борисов, рассудивший, что если даже он сегодня задержался на десять минут, то старшему лейтенанту Большакову сам бог велел прийти в полдвенадцатого, не стал никого упрекать. К тому же непривычно хмурый зам уже доложил ему о своих подвигах, и выводы майор сделал правильные.
Только увидав Большакова, Рубцова поняла, что натворила. Отдача была страшной, теперь наступила её очередь метаться и корчиться. Так взрослые переживают, причинив боль ребёнку — но это лишь слабое подобие того, что она испытывала.
Так продолжалось уже целую неделю. Рубцова попросила установить один из персональных компьютеров у неё в библиотеке и почти не показывалась теперь на территории Большакова. Разделявшие Ирину и Илью благословенные стены «бункера» хотя бы отчасти облегчали их страдания. Но всё же пространство между ними, казалось, звенело от напряжения.
Ощущавший это лучше других Виталий, проходя по коридору между дверями библиотеки и компьютерного центра, подавлял в себе желание преодолеть этот участок ползком, словно под обстрелом. Его отношения с Большаковым тоже, мягко говоря, разладились.
***
Но всё-таки Большаков предложил Ирине встречать Новый год вместе с ним в Хлебниковом. И она пришла. Однако совсем не так, как он надеялся, не по-людски. Припёрлась — другого слова не подберёшь — на несколько минут вместе с Ларькиным, словно для того, чтобы окончательно испортить Илье праздничную ночь. Скорее всего, именно за этим. Считая его виноватым в том, что её собственный Новый год не удался. По крайней мере, другого объяснения никто так и не смог подобрать.
Второе число не прошло для них бесследно. Илья понял, что вся середина его праздничного алгоритма ни к черту не годится. Если не Ирина, то сразу баиньки… по-другому он уже не мог, и дело было не в дежурстве. От дежурства доброхотка Рубцова даже пыталась его освободить, подослав к нему Ларькина с предложением поменяться днями. Илья вычислил её планы и отказался. Ему здесь хорошо, все остальные варианты будут не в кайф.
Он договорился с собой ждать Рубцову до девяти вечера, а на всякий случай приготовил себе запасной выход: в стильной, оснащенной колесиками канцелярской тумбочке помещался ровно ящик пива. Илья забил тумбочку до отказа, но первую бутылку почал уже в девятнадцать десять. Запасы, сделанные им на случай удачи, не пригодились, и он старался о них не вспоминать. До девяти Большаков употреблял своё успокаивающее сдержанно, и бутылка, которую он со вздохом открыл в двадцать один ноль-ноль, была всего лишь четвертой. Дальше дело пошло с ускорением, но не успел Илья разогнаться, как на экране появилась знакомая женская фигурка. Ирина решительной походкой двигалась к зданию. За ней показался громоздкий силуэт капитана.
— Боже, — простонал Илья, — именно этого я и боялся. Не отворю, на хрен, пущай мерзнут.
Но когда вошедшие попали в зону действия датчиков и на экране показались цифры 2 и 5, рука Большакова помимо его воли поползла к нужной кнопочке. Он понял, кто ею управляет, приказал руке остановиться, но. та не подчинилась. Сосредоточиться мешало выпитое пиво. Илья вспомнил инструкции капитана, мысленно заблокировал парализованный участок сознания, чтобы зомбирование не затрагивало другие центры, и отпихнул его от управления. В сознании словно провернулся барабан огромного револьвера, на место пораженного участка всплыл свежий и, что немаловажно, трезвый. Илья без усилия вернул руку на подлокотник кресла и мысленно Показал Рубцовой язык.
— Илюшка, открывай! — послышался невинный голосок из динамика переговорного устройства.
«Боишься?» — возник в его сознании вопрос, заданный совершенно иным, раздраженным тоном.
«На слабо берёшь? — хмыкнул он в ответ. — Ладно, черт с вами, заходите».
И отомкнул магнитный замок.
Содержание файла 2232.txt
Записан 4 января 2000 г.
«Назовем это любовью. Условно. Другого термина все равно не подобрать. Любовь без возможности идеализировать предмет воздыханий. Но разве такое бывает?
Идеализация всё-таки присутствует, но период между очарованием и разочарованием виртуально мал. Получается не прекращающееся, самоподдерживающееся разочарование.
Подумал вот что: с моей стороны сплошной эгоизм. Какая тут любовь? Я недоволен тем, как она себя ведёт, и хочу, чтобы она стала лучше. Но что такое «хороший», вообще, что мы хотим сказать этим словом? «Плюс» в моральной системе координат? Стало уже общим местом, что одиночный человек не может полагать себя самого в качестве основы, исходной точки отсчета для такой системы. Но мне это ровным счетом ничего не говорило, пока я не нашел то слово, которое мы подразумеваем, когда называем человека хорошим. Это слово — «удобный». Он удобен для меня, который это сказал. То есть я могу
