волнуясь, спрашивала Настя, пока я снимала кроссовки и закатывала чемодан в комнату.
– Соскучилась. А Лавров где?
– На работе. Это депутатство его до добра не доведет, слишком уж близко к сердцу он все принимает. Ты его не узнаешь – похудел килограммов на десять, не то что некоторые. Такое ощущение, что эти десять ночью перешли ко мне.
Она надула щеки, хлопнула себя по бокам, и у меня внутри защемило от воспоминаний – Настя всегда так делала, когда не могла похудеть и огорчалась по этому поводу. Странно, что за столько лет борьбы с лишним весом она так и не поняла, что ей это просто-напросто не нужно.
– Как хорошо, что ты приехала, – сказала Настя, рассматривая меня. – Изменилась…
– Я же три года такая, а все равно никак не привыкну пока, – призналась я, расстегивая замки на чемодане, чтобы достать халат и переодеться.
– Мне волосы твои совсем не нравятся.
– Мне тоже. Но ничего не поделаешь.
Короткая каштановая стрижка сменила мои рыжие от природы волосы, она не очень шла мне, но делала неузнаваемой, пришлось смириться.
Жаль, конечно, цвет у меня был редкий, такого не добьешься даже при помощи самых лучших красок. Но когда речь идет об опасности для жизни, цвет волос и их длина – последнее, о чем сожалеешь.
– Ты, конечно, не голодна, как обычно, но с удовольствием бы выпила коньячку? – спросила Настя, пока я переодевалась в ванной.
– Угадала.
– Тогда, может, не будем ждать Захара?
– Слушай, на дворе почти ночь, тебе не кажется, что ему пора бы вернуться? – выходя в кухню и усаживаясь за стол, спросила я.
– Он иногда приходит за полночь, ничего удивительного.
– Да? А я бы напрягалась, наверное. – Я взяла с подоконника пепельницу, закурила.
Настя крутилась по кухне, накрывая на стол, а я поражалась тому, что ничего вообще не изменилось. Как будто прошло не три года, а пара месяцев, как бывало раньше.
Настя, почти прежняя, расставляет тарелки и стаканы, Захар работает, пусть и не дома, я курю, сидя на любимом стуле в углу возле окна…
Неизвестно только, как отреагирует, вернувшись, на мое появление Захар. Такое ощущение, что Настя то ли не в курсе, то ли относится ко всему иначе, чем Лавров.
– Знаешь, я только теперь поняла, что, наверное, тоже стоило напрягаться, – нарезая огурец тонкими ломтиками, сказала Настя. – Мы так давно женаты, что перестали относиться друг к другу как к чему-то ценному, скорее – как к привычному. А так нельзя.
– Что, Лавров решился и завел роман?
Настя обернулась и потрясла головой:
– Ну, что ты… нет, конечно. Но мне на секунду показалось, что так и было.
– И ты испугалась?
– Не то слово. Очень страшно быть одной. Даже не так – страшно остаться одной после стольких лет, когда рядом кто-то был.
Я вздохнула.
Ничего не изменилось и, наверное, уже не изменится. Психолог в клинике, где я делала пластическую операцию, как-то рассказал мне о такой вещи, как тактильная депривация, и сказал, что это понятие вполне применимо и к отношениям тоже.
Потребность заткнуть дыры в себе кем-нибудь, все равно кем – лишь бы хоть на какое-то время не быть одной и не чувствовать себя решетом, сквозь которое, как вода, утекает жизнь.
Вот Настя как раз яркий пример. Она ведь и в тот злосчастный роман с Глебом кинулась как раз поэтому – хотела избавиться от внутреннего одиночества и потому охотно верила каждому слову, которое произносил этот проходимец.
Мне казалось, что эта история должна была научить ее чему-то, но нет. А это значит, что будет следующий Глеб – если Захар не перестанет так много работать и так мало уделять времени собственной жене.
– А ты так и не сказала, чего вдруг прилетела, – услышала я и вздрогнула:
– Что?
– У тебя что-то случилось? Три года ни слуху ни духу – и вдруг нарисовываешься на пороге, – откупоривая коньяк, повторила Настя. – Что произошло?
Ну, кажется, наш разговор состоится чуть раньше, чем мне бы хотелось, и без участия идейного вдохновителя, но ничего не поделаешь.
– Мне казалось, что случилось как раз у вас. А меня вынесли за скобки, словно эта ситуация ко мне не имеет никакого отношения. – Я взяла новую сигарету, щелкнула зажигалкой.
Настя села за стол напротив меня, разлила коньяк в рюмки, подняла свою:
– Давай-ка сперва выпьем, а потом будем разговаривать. В этот раз у меня тоже есть что тебе сказать.
Я пожала плечами.
Собственно, ради этих разговоров я и прилетела сюда, отлично понимая, что и свою жизнь подвергаю опасности, да и Насте с Захаром могу добавить проблем к тем, что уже у них имеются.
Мы выпили, я почувствовала, как стало горячо внутри, как зашумело в голове. Вкус коньяка мне никогда не нравился, нравилось ощущение, которое оставалось после него.
Настя отставила рюмку, страдальчески сморщилась – она крайне редко пила спиртное, считала калории.
– Знаешь, чего я никак не могу понять до сих пор? – спросила она, взяв мою тарелку и накладывая в нее салат и кусок запеченной семги с орехами и фасолью. – Как вы смогли так ловко договориться за моей спиной? Ну, с тобой все ясно – мы расстались далеко не на позитивной ноте, ты имела право обидеться, я понимаю. Но Захар?
– Захар не хотел, чтобы ты волновалась, – принимая из ее рук тарелку, сказала я. – Он прекрасно понимал, что ты кинешься давать советы, говорить, как лучше – ну, ты ведь сама за собой знаешь такую привычку, правда? А у него была четкая стратегия, продуманная до мелочей, и твои попытки внести в нее коррективы неминуемо закончились бы очередным скандалом. Ну, и потом… мы-то с ним отлично понимали, что вся эта история слегка небезопасна.
– Но тем не менее полезли сломя голову, да? Ты всегда была авантюристкой, Стаська, но Лавров‑то? Он ведь такой разумный, такой уравновешенный – как он-то мог на это все повестись? Как ты его уговорила?
– Я? Ты серьезно думаешь, что я уговаривала Захара? Не скрою – идея была моя, вернее, даже не идея, а пара написанных к тому моменту романов. Но все остальное разработал твой супруг в одно лицо, и я тут абсолютно ни при чем.
Судя по лицу подруги, Захар рассказал ей нечто другое, и теперь она пыталась сопоставить факты и понять, кто из нас с ней нечестен. Но моя совесть была чиста – я действительно только предложила, а Лавров сделал все остальное. Между прочим, и денег он тоже получал
