А чем, кстати, эти люди вооружены?
Так... автомат Калашникова, калибр 7,62-мм — теперь я это оружие вспомнил. Равно, как и всё с ним связанное.
— И що ж мы тут, люди добрые, бачимо?
Ещё один персонаж. Наголо бритый и длинноусый — прямо-таки опереточный запорожец! Этот сидит на обыкновенной табуретке и вертит в руках какие-то документы.
Вот он раскрывает один из них — знакомого вида красную книжицу.
— Филенко Александр Николаевич. Год рождения — 1992, Москва. Прописан там же, Открытое шоссе, дом... был прописан!
И он бросает паспорт себе под ноги.
— Гарипов Руслан Магомедович. Год рождения — 1981, село Шатой... Прописан там же, ну, это и без паспорта понять можно.
И эта книжица летит на землю.
А в руках уже паспорт несколько иного обличья.
— Охримчук Мыкола Станиславович. Год рождения — 1984, Луганск. Прописан... угу, понятно.
Этот паспорт он на землю не бросает и продолжает вертеть в руках.
— Ишь ты — Мыкола! Шо ж ты, украинец, вместе с москалём и чеченом вместе делаешь? Га? Куды ж вы москаля того тащили?
— Ранен он, — негромко отвечает стоящий слева парень. Ничего, типично украинского (как это принято изображать в книгах и в кино) в нём нет.
— Так и що? Ранен — подохнет, туда и дорога ему. Ты-то что с ними в одной компании потерял?
— К врачу его нужно...
— Будет ему врач!
Стоящие полукругом вооружённые парни ржут.
— О себе подумай! Пока есть, чем думать!
— И что я должен думать?
Усатый усмехается. Ему явно весело, он прямо-таки упивается своей властью.
— Глупый, да? У тебя, хлопче, есть один выход. Подсказать?
Охримчук молчит.
— Так вот! Хочешь жить — докажи, что ты истинный патриот!
— Как доказать?
— Мы тоби верёвку дадим. Ну, и поможем, само собой. Подвесишь на воротах этих двоих — оставим жизнь. И к себе возьмём. Не сразу, понятно, да и оружия пока не дадим. Но жить будешь. Ну?!
Парень мотает головой.
— Ни! Не можно это — то мои браты!
— Москаль да чечен — давно тоби братьями стали? Они браты — а мы тогда хто?
— Фашисты вы... — глухо отвечает Охримчук.
И только сейчас я замечаю на рукавах всех вооружённых повязки со странным изображением. На черно-красном фоне стилизованная свастика. Ну, не совсем свастика, но очень уж похоже... Такие татуировки были на воевавших в Чечне наёмниках. Против нас воевавших, само собой разумеется. Только накалывали их на коже и красно-черного фона там не имелось.
— От так? — неожиданно спокойно произносит главарь. — Добре... Гнат!
— Тут я, пан сотник!
Сотник? Где это в армии такие звания есть? Или тут тоже — сплошь реконструкторы подобрались? Ну, тогда они изображают что-то совсем непотребное...
— Пошукай в дому, — кивает в мою сторону бритоголовый. — Там я малость гвоздей бачив, сотку. Вот сюда их и тащи. Да молоток не забудь! Мы сейчас тут барельеф делать станем — аккурат на том заборчике! Развесим цих гавриков так, чтобы они друг другу в гляделки пялились — нехай так-то и висят, пока не сдохнут! Олекса!
— Тут я, пан сотник!
— Дуй к Семену! У него камера хорошая есть, я вчерась бачив. Нехай он сюда её тащит — снимем ролик!
Со щелчком встаёт на место последний пазл. Свастики, распятие, слова Охримчука — это нацисты!
Да, я понимаю всё, что они говорят. И? Немцев я тоже понимал, очень, кстати, неплохо. Даже разговаривал. А теперь, стало быть, фашисты говорят по-украински? Ну и что с того? Они стали белыми и пушистыми?
Не заметно.
Распять раненого?
Перед глазами встают распятый на кресте солдат в Чечне, распятый пленный на кресте на Волховском фронте. В одном месте это сделали боевики, в другом — немцы. И что — между этими случаями есть какая-то разница?
Нет.
И те фашисты — и другие.
И эти.
Всё. Вопросов больше нет.
Отступаю в сторону, прячась в стенной нише, за печью. Если Гнат пойдёт прямо, он будет ко мне левым боком. Свернёт — спиной.
Кинжал сам собой прыгает в руку.
Топот ног, злодей направо свернул. Отчего злодей? А кем его ещё называть прикажете? Помогаешь негодяю творить зло — сам такой.
Пара шагов и моя рука ложится на рот Гната, лишая того возможности заорать. А кинжал мягко входит ему в печень — этот удар у меня хорошо поставлен.
Дрыгнулся мужик, изогнулся... но, поздно...
Один готов.
Делаю несколько шагов в комнату с оружием. Минутка-другая у меня ещё есть.
Пистолет — на место, патрон дослать, кобуру расстегнуть.
Проверяю пулемёт — вроде бы всё в порядке. Не самый, конечно, айс, стрелять из него сейчас, мало ли сколько народу вокруг шастает? И что это за народ... тоже неизвестно.
Снова к выходу — опять осторожно выглядываем во двор. А там уже кипит "работа". К рукам двоих ребят — Охримчука и Филенко уже привязали длинные доски — это, чтобы они руки в стороны расставленными держали и не особо мешались при распятии. Сейчас большая часть гопы навалилась на чечена, оказавшегося неслабым таким бойцом — отмахивался он отчаянно и парочке человек подвесить успел основательно.
Сотник развалился на табуретке и, опершись спиной на стену, ухмыляясь наблюдал разворачивающееся перед ним зрелище, отпуская ехидные комментарии.
С тебя и начнём...
Прыжок, взмах приклада — получи!
Съехал бедолага на землю, даже и не пукнул лишний раз.
— Смирно!
И ухожу прыжком налево.
Старшинский рык — это, знаете ли...
Инстинктивно в струнку вытягиваешься, по себе помню.
Обалдевшие мерзюки отпускают Гарипова — тот мешком падает на землю.
И оборачиваются на окрик.
А там — никого нет. Только кулём валяется у стены "пан сотник".
Все пленные у вас, ребятки, за спиною, то есть, по отношению ко мне слева и под выстрелы не попадают. Чечен — так и вовсе на земле лежит.
Ду-ду-ду-ду-дах!
Ещё гуляет по двору эхо от выстрелов, а мордовороты уже оседают на землю. Почти на одной линии стояли, пули навылет шли, оттого и стрелял я немного.
"МГ-34" машина жуткая и сама по себе, а уж в подобном случае...
Пленники удивленно лупают глазами, пытаясь вникнуть в суть происходящего. Потом — всё потом!
Кидаю чечену кинжал.
— Давай, в темпе, верёвки режь! Вооружайтесь, мать вашу!
— Ты кто? — удивленно спрашивает он. А кинжал ещё в воздухе поймал. И сразу за рукоятку — молоток!
— Старшина Красовский! Ещё глупые вопросы есть? Нет? Выполнять!!!
А сам присаживаюсь на корточки у сотника. Пистолетным стволом разжимаю ему зубы. Немилосердно бью его по щекам — очнись!
— Га?
А ещё разок?
— Эй! — не очень-то у него это получатся — с пистолетным-то стволом во рту...
И ещё раз...
— Ты кто?
— Старшина Красовский, двести восемьдесят шестая стрелковая дивизия, отдельная разведрота.
— Э-э-э... не знаю такой.
— Ну и что? А ты что за фрукт?
— Не знаешь? — в его глазах явственно видно удивление.
Бац!
— Ой! Гнатюк я! Сотник Гнатюк!
— Та ещё собака, — опираясь на палку, подходит сзади Филенко. — Людей живьём сжигал... личность известная. Тут вся его сотня, вчера только появились.
— Сколько их?
— Человек шестьдесят... Впрочем, — он смотрит на лежащих во дворе головорезов, — уже меньше.
— Добавить что-нибудь хочешь? — обращаюсь я к бритоголовому.
— А... а что? Вин сказал всё...
— То есть, как язык, ты интереса не представляешь...
Кровью из разнесённого затылка забрызгало изрядный кусок стены — парабеллум не подвёл.
Встаю, и обтерев ствол, убираю пистолет в кобуру.
— Вооружились?
— Так точно! — в один голос отвечают парни.
— Вопросы есть?
— Старшина... — это Руслан.
— ??! — на моём лице написано удивление.
— Товарищ старшина!
— Другое дело! Что за вопрос?
— Вот... — он протягивает мне кинжал. Как и положено — рукояткой ко мне. — Откуда он у вас?!
— Товарищ подарил. Между прочим — тоже Гарипов! И тоже — Руслан!
— А-а-а... как давно?
— Да... — чешу я в затылке. — Не так, чтобы и очень... хотя, это как посмотреть...
Ну, да. Парни все восьмидесятых годов рождения, на вид им лет под тридцать — это ж какой нынче год будет? А по сравнению с сорок третьим... изрядный срок получается.
— Это прапрадеда Махмуда кинжал, там наш родовой знак есть!
— Ну и хорошо! Тот Руслан, между прочим, знатный боец был!
— Так он и сейчас ещё крепок.
Оф-ф-фигеть — не встать! Так это внук Гарипова? То-то я и смотрю — похож! Однако...
— Охримчук! У тебя дед воевал?
