полностью и до конца свои чувства и переживания, но все же.
– Только как-то все, что вертелось после похорон, неожиданно резко завершилось, – заговорила снова Ева. – Родственники разъехались, вернувшись к своим делам и семьям, потом закончилась моя учеба, и в какой-то момент я вдруг почувствовала и поняла в полной мере, как-то так объемно, что ли, что мамы больше нет. – Она снова замолчала, но быстро справилась с собой и повторила: – Ее нет, а я осталась одна. Все эти четыре года у меня была только мама, а у нее только я, а тут вдруг одна…
Она опять помолчала, явно пропуская через себя, но не озвучивая своих переживаний, и Павел поймал себя на мысли, что ужасно ей сочувствует, сердечно так, до глубины души.
– Не вижу ничего плохого и трагического в одиночестве как таковом, – продолжила Ева после небольшой заминки, – но я все-таки не настолько интроверт, чтобы ловить от него кайф. К тому же когда долгое время находишься в постоянной мобилизации и напряжении и вдруг все резко заканчивается, да еще в связи с потерей дорогого и любимого тебе человека, это… сложно, – подобрала она слово. – Это не плохо и, понятное дело, не хорошо, просто это называется жизнь. Знаешь, как один буддистский мудрец сказал: «Если вы несчастны – это ваш выбор, если счастливы – это тоже ваш выбор». Я поняла, что мне требуется реальная перезагрузка, потому что я не хочу, чтобы было как у Бродского: «Оглядываясь, видишь только руины…» Я не хочу «руины», я хочу испытывать радость и благодарность, пусть и грусть, но теплую, светлую, когда прикасаюсь к вещам и всему тому, что оставили после себя мои родные. Я приехала сюда, чтобы погрустить, может проплакаться вместе с этим домом, ему же тоже грустно, а мне все это время было недосуг даже поплакать, пожалеть себя, разрешить себе побыть несчастной, совсем недолго, для того чтобы светло попрощаться с мамой и с прошлой своей жизнью. А потом отпустить эту печаль и все болезненные чувства. Переформатировать сознание, принять новые реалии жизни и разрешить себе быть счастливой, жить дальше и выстраивать новые цели. А ничего так не помогает в процессе глубокого осознания себя и своих проблем, как хорошая рыбалка и настоящий честный отпуск, когда можно никуда не бежать, не спешить и не торопиться. А еще выспаться наконец. Хорошо так выспаться, за все эти четыре года.
– В таком случае, – с преувеличенно серьезным видом заметил Павел, – курс взаимной профилактики нам непременно следует углубить и продлить. Я так считаю.
– Правильно считаешь, Пал Андреич, – легко рассмеялась Ева, глядя в его волчьи, необыкновенные глаза.
В этот момент она была ему очень благодарна – за то, что он понял, почувствовал ее недосказанные и не озвученные до всей душевной глубины переживания, ее болезненные точки и «кнопки», связанные с уходом мамы. И чутко уловил тот момент, когда надо было помочь ей выйти из неожиданно откровенного признания.
Ева убрала ото лба руку с морозным комком, а Павел безошибочно-остро считал и принял ее устремленность к нему и, медленно наклонившись, накрыл ее губы поцелуем.
И снова полыхнуло возбуждение, опалив одновременно их обоих, и мягкий, успокаивающий и поддерживающий поцелуй превратился в страстный, распаляющий и увлекающий в стремительное соединение на грани болезненных ощущений – сильное, мощное, сжигающее все сомнения и сердечную боль, исцеляющее и великолепное…
И они выскочили на свою вершину, в этот раз не глядя в глаза друг друга, а обнимаясь самыми тесными объятиями, на какие были способны, в которых оба нуждались…
А «спланировав» вниз, чувствуя великолепное «послевкусие» от оргазма, продолжавшее звенеть в каждой мышце, так и не отпустив друг друга, не разомкнув переплетенных рук и ног, они и не заметили, как их нега-дрема перетекла в сон.
Первым проснулся Павел. От голода и прохлады.
Давно уже было темно, а свет горел только в подвале, крышка которого так и оставалась все это время открытой, да и не были они укрыты ничем, отчего стало немного зябко. Осторожно выбравшись из объятий спящей девушки, Орловский поднялся с дивана, безошибочно нашел на полу свои сброшенные домашние брюки милитари, натянул их на ноги и совершенно неслышным шагом направился в свою комнату.
Ева проснулась, чувствуя, как от давно подзабытой и оттого непривычной нагрузки немного «звенят» мышцы, и вместе с тем разлитую по всему телу приятную негу, которую дополняло уютное тепло, окутавшее ее. И уловила тонкий, но нерезкий аромат рыбного блюда. Перевернувшись на спину, она сладко потянулась, как довольная кошечка, и только сейчас обнаружила, что, оказывается, спала на откуда-то взявшейся подушке и укрытая одеялом.
– Привет, – каким-то чудным образом услышавший, как она завозилась, возник на переходе между кухней и гостиной одетый в брюки и футболку Орловский и, довольно улыбаясь, наблюдал за ее пробуждением.
– Привет, – улыбнулась ему открыто и светло Ева. – Я долго спала?
– Не очень, часа полтора, – ответил он, подошел, сел на край дивана, наклонился и поцеловал ее в ушибленное место на лбу.
– Что там? – спохватилась Ева, вспомнив об ударе, и потерла лоб.
– А знаешь, все не так страшно, как могло бы быть, – уверил ее Павел, – синяк есть, но не очень сильный, и шишка небольшая. Симпатичная такая, маленькая шишечка. Все в рамочках, – и спросил: – Ужинать будем? Я уху сварил.
– Ужинать будем, – решительно объявила Ева и, снова улыбнувшись, поблагодарила: – Спасибо.
– Конкретизируй?
– А за все сразу, – тихим колокольчиком рассмеялась она и перечислила: – За шикарную, улетную «профилактику», за подушку и одеяло и, разумеется, за уху.
– Пожалуйста, – принял ее благодарность Орловский и, коротко поцеловав в губы, выпрямился и попросил: – Вставай, будем стол накрывать, ужинать и болтать.
– Твоя очередь рассказывать о себе! – напомнила Орловскому Ева, энергичным движением откидывая с себя одеяло и поднимаясь с дивана.
– У тебя не сачканешь, – посмеялся Павел, – это я уже понял.
Во время ужина они по умолчанию не затрагивали никаких серьезных тем – говорили о запланированной поездке на озера, о том, что Ева созвонилась с Верой Ивановной, постоянной жительницей поселка, которая уже много лет помогала их семейству в уборке дома, и они договорились о генеральной уборке на этой неделе, а та еще и обещала привлечь к этому серьезному делу двух своих подружек из деревни.
– Не большой ли клининговый десант получается? – удивился задуманному Евой размаху Орловский. – Мы же с тобой тоже подключимся.
– Нормально. Давно в доме настоящую генералку не проводили, бабушка бы меня серьезно отчитала, – коротко-мимолетно улыбнулась Ева. – Она у меня была на тему
