днями сидела у постели своего сына, отравленного газом и больного туберкулезом. Был шанс на спасение, если он сумеет выбраться на западное побережье. Женщина не могла поехать с ним, но в конце концов мы получили разрешение прислать сиделку.
Еще один мальчик из Техаса без ноги очень хотел вернуться домой. Наконец, с помощью «Дочерей Конфедерации», некоторые из которых были нашими самыми верными работниками, он добился исполнения своего желания и, думаю, смог обеспечивать себя самостоятельно.
Это лишь примеры многих случаев, затрагивающих жизнь отдельных людей, которые обращались к нам в те дни, и, насколько я могу судить, они многому нас научили. Некоторые истории были омерзительны. Все они были наполнены смесью героизма в человеческой природе и сопутствующих ей слабостей.
После этой работы я стала более терпимой, гораздо менее уверенной в своих убеждениях и методах действий, но более решительной в попытках достичь определенных целей. Я обрела некоторую уверенность в своей способности управлять делами и поняла, что в выполнении хорошей работы есть своя радость. Я узнала чуть больше о человеческом сердце.
Один за другим уплывали все мальчики дяди Теда. Двое сыновей тетушки Коринн вступили в ряды армии, а Монро Робинсон отправился за океан, как и другой кузен, Джеймс Альфред Рузвельт. Гарри Хукер, один из бывших партнеров моего мужа по юридической фирме в Нью-Йорке, отплыл со своим подразделением.
Снова и снова мой брат пытался получить назначение на работу за границей. Снова и снова ему отказывали, убеждая, что он нужен там, где находится. Холл дергал за все возможные нити, умолял моего мужа использовать свое влияние, выедал весь мозг дяде Теду, потому что не мог пересечь океан. Несмотря на наши аргументы о том, что он приносил куда больше пользы, обучая новичков, он был недоволен. Холл всегда считал, что, если бы кто-нибудь из нас приложил чуть больше усилий, мы могли бы исполнить его заветное желание.
Все это время я непрерывно вязала и работала. Если бы я только могла предложить свою помощь в зарубежных делах! Я очень завидовала другой Элеоноре Рузвельт, жене полковника Теодора Рузвельта, которая перешла на службу раньше своего мужа и, несмотря на запрет женам офицеров ехать во Францию, работала там в столовой.
Мой муж занимался военно-морскими операциями и должен был поддерживать тесную связь с членами английского и французского посольств. Постепенно министерства иностранных дел Англии и Франции начали чувствовать, что их представители недостаточно активны, и сэр Сесил Спринг-Райс был отозван своим правительством, к большому сожалению его многочисленных друзей в этой стране, которые поняли, что он и его жена оказывают большую услугу делу союзников.
В январе 1918 года их сменили лорд и леди Рединг. В Вашингтоне все признавали выдающиеся способности этого дипломата и любили их обоих.
Мсье Жюссеран оставался французским послом до окончания войны, но в 1918 году приехал специальный посланник, мсье Андре Тардье, для решения некоторых финансовых вопросов. Насколько я помню, это было не совсем счастливое соглашение. Мсье Тардье был способным человеком, но, возможно, не обладал темпераментом, который нравился французскому послу. Тем не менее миссию успешно выполнили, и мсье Тардье вернулся во Францию.
Зима 1917–1918 годов прошла и осталась в моей памяти калейдоскопом работы, развлечений и домашних обязанностей, и всего этого было настолько много, что иногда я задавалась вопросом, смогу ли прожить так еще один день. Однако силы приходили вместе с мыслью о Европе, и после небольшого сна можно было начать новый день. Когда наступило лето, я решила, что большую часть времени проведу в Вашингтоне, чтобы помогать в столовой, потому что должно было уехать так много людей.
На Гудзоне было жарко, но я чувствовала, что дети уже достаточно взрослые, чтобы это выдержать, тем более моя свекровь построила большую пристройку к старому дому, и в комнатах детей было не так жарко, как раньше, из-за новой изоляции. Я взяла их с няней в Гайд-парк на лето и осталась с ними на некоторое время, чтобы они обустроились.
Я готовилась к возвращению в Вашингтон, так как обещала дежурить в июле. В июне мой муж получил известие, что ему предстоит отправиться в Европу. Франклин в устной и письменной форме обращался к разным людям с тех пор, как мы вступили в войну, стремясь получить военную форму. Он заявил: «Хоть это и означает, что мне придется выполнять гораздо меньше важной работы для Военно-морского флота, чем если бы я продолжал руководить организацией и контролировать деятельность не только в самом министерстве, но и на базах меценатов, в транспортной службе и на множестве верфей, это будет настоящая служба».
Затем последовал приказ отправиться за океан и доложить об операциях и нуждах многих американских военно-морских и авиационных баз и кораблей в европейских водах. Франклину пообещали, что, когда это будет сделано, ему разрешат вернуться в Европу капитаном-лейтенантом.
Он отплыл на эскадренном миноносце «Дайер» 9 июля 1918 года. «Дайер» сопровождал несколько транспортных средств с войсками во Францию. Франклин, естественно, был очень взволнован предстоящей поездкой, а чувство, что он едет на фронт, доставляло ему большое удовольствие.
Ни его мать, ни я не могли проводить его, потому что они отплыли по тайному приказу. И тогда я поняла, что это будет для свекрови страшным испытанием, ведь сын был центром ее мира. К счастью, у нее были внуки, которые не давали ей скучать, а в Гайд-парке и Покипси нашлось много развлечений.
Я вернулась в Вашингтон и проводила целые дни и большую часть ночей в столовой. Мне больше нечего было делать. Многие члены клуба отсутствовали, и в жару, к которой я не привыкла, мне не терпелось чем-нибудь заняться. Нигде не было так жарко, как в маленькой лачуге из гофрированной жести с жестяной крышей и печью в старой армейской кухне. Мы, конечно, были заняты, потому что войска отправляли так быстро, как только могли их обучать, и теперь мы знали, что союзники нуждаются в живой силе не меньше, чем в наших финансовых ресурсах или помощи флота.
Для меня не было ничего необычного в том, что я работала с девяти утра до часа или двух ночи и возвращалась к десяти. Ночи были жаркими, и уснуть получалось только сильно измотавшись. Когда мой месяц подошел к концу, я отправилась в Гайд-парк, чтобы побыть с детьми и свекровью.
В начале сентября мы стали ожидать известий о возвращении моего мужа домой, но еще до этого, 12 сентября 1918 года, я получила известие, что мой дядя, Дуглас Робинсон, умер.
Наконец мы узнали, что Франклин отплыл из Бреста, чтобы вернуться домой. Примерно за день до прибытия корабля мы со свекровью получили известие из военно-морского ведомства, что у Франклина воспаление легких и мы
