– Двести тысяч! Да еще полтораста тысяч червонцами. Я не в силах унести все с собой… К тому же мешки с золотом могут броситься кому-нибудь в глаза. Как же теперь быть?
Подумав несколько минут, Паскуаль решил, что он возьмет только банковские билеты, которые легко можно спрятать под платьем, а золото зароет где-нибудь в окрестностях и вернется за ним, когда будет удобно. «Теперь нужно выйти из замка, — подумал он, — спрятать мое богатство в надежном месте, пробраться в Малоне и сесть на первый поезд в Париж».
Паскуаль взял пачки банковых билетов и положил их друг рядом с другом под рубашку, прямо на тело. Это его немного толстило, но нисколько не мешало застегнуть жилет и куртку, а следовательно, не могло привлечь внимание любопытных. Затем он поднял золотые монеты, выпавшие из маленького мешка, завернул в бумагу, чтобы они не гремели, и набил ими карманы, положив столько, сколько могло войти. Оставался кожаный мешок. Бандит нашел в сундуке крепкий кожаный ремень, привязал его концы к мешку и взвалил тяжелую ношу себе на плечи.
Окончив эти приготовления, он посмотрел, не осталось ли на руках и на одежде кровавых пятен, погасил свечи, так как они уже были ему не нужны, и вышел из роковой комнаты через дверь, что вела прямо в парк. Он запер ее за собой, а ключ бросил в высокую траву.
Вечером, ужиная с Жаком Ландри, он очень ловко и как будто невзначай выведал расположение хозяйственных пристроек. Он знал теперь, что рядом с хлевами был сарай, в котором лежали земледельческие орудия. Быстро отыскав сарай и осветив его спичкой, он заметил на гвозде легкую лестницу. Тут же лежали заступы, лопаты, грабли и прочие орудия.
Паскуаль снял лестницу, взял заступ, а затем дошел до темной яблоневой аллеи. Вдруг он вздрогнул. В нескольких шагах от него в темноте блеснули два огненных зрачка и послышалось грозное ворчанье.
– Ах, черт возьми! — воскликнул Паскуаль. — Собака! Я про нее и забыл, придется от нее отделаться. Лучше бы встретить двух людей, чем эту проклятую собаку!
Паскуаль положил лестницу и заступ на землю, вынул из кармана ножик, еще красный от крови Мариетты, быстро раскрыл его и приготовился к обороне. Еще секунда — и было бы уже поздно. Мунито, как ягуар, одним прыжком бросился на преступника. Убийцу ждала неминуемая гибель, если бы собака успела схватить его за горло. Паскуаль же отступил назад, и Мунито наткнулся на лезвие, направленное на него, и, раненный, упал, испуская жалобный вой.
Но на этом борьба не кончилась. Храброе животное, изувеченное и истекающее кровью, бросилось на негодяя с прежней яростью. В темноте завязалась борьба между человеком и собакой. Паскуаль едва различал быстро двигающуюся тень и махал ножом почти наобум. Но ему помогал случай: ни один удар не пропал даром, что доказывали глухие стоны Мунито. Борьба продолжалась несколько минут, длинных, как вечность. Затем собака, получившая двадцать ударов ножом, обессилела от потери крови и упала, чтобы никогда больше не подняться. Ее злобное рычание перешло в стоны, а потом в агонию.
Паскуаль поднял лестницу и заступ и, уверенный, что теперь его никто уже не остановит, направился через сад к решетке, выходившей на дорогу. Он приставил к ней лестницу и начал подниматься. Наверху решетки он увидел гвозди, острые, как штыки. Тогда Паскуаль спустился вниз и перенес лестницу немного подальше, поднялся опять наверх, перебросил на дорогу сначала топор, а потом спрыгнул сам и грузно упал на землю под тяжестью мешка. Собравшись с силами, он поднял заступ и пошел по направлению к Малоне. На башне Рошвиля пробило два часа.
Паскуаль прошел через весь город, не встретив ни одной живой души. В нескольких километрах от него еще накануне вечером он заметил нечто похожее на лес. Теперь, подойдя ближе, он убедился, что его предположения были верны. Увидев под столетним вязом маленькую лужайку, Паскуаль остановился и позволил себе отдохнуть пару минут. Когда время, назначенное для отдыха, прошло, он вооружился заступом и в темноте вырыл довольно глубокую яму, бросил туда мешок, засыпал яму землей и утоптал ее ногами.
Потом Паскуаль лег на землю, зажег спичку и осмотрел свою работу. Он остался ею совершенно доволен. Поверхность земли была ровной, мох и сухие листья покрывали то место, где был зарыт мешок. Тогда Паскуаль поднялся, зажег другую спичку, вынул нож и срезал большой кусок коры столетнего дерева.
– Этого достаточно. Теперь я буду знать, где его найти.
Все было кончено. Убийца Мариетты, уже налегке, вышел из рощи и зашагал по дороге к Малоне. Он, впрочем, захватил с собой заступ, который бросил, пройдя около ста шагов, в яму. Он преодолел это расстояние так быстро, что Помпонетта, лошадь Фовеля, мэра Рошвиля, увидела бы в нем опасного конкурента. На станцию Малоне он пришел еще до рассвета. Паскуаль взял билет второго класса до Парижа и сел в вагон. Первым, кого он увидел, выйдя из вагона, был Ракен.
XXXVII
– Молчи! — прошептал Паскуаль, хватая за руку и уводя своего сообщника, который приготовился его расспрашивать. — Через минуту мы сможем наговориться вдоволь.
Оба бандита вышли со станции и сели в фиакр. Паскуаль назвал извозчику адрес трактира, в котором обыкновенно бывал, около заставы Рошенгуар, и фиакр тронулся.
– Ты что-то очень весел! — заметил Ракен. — Это хороший знак! Тебе удалось?
– Как нельзя лучше!
– Пришлось пустить в дело нож?
– Немного. Но это мелочи, я этого ожидал и был бы совершенно доволен, если бы не одно маленькое разочарование. Я не смог открыть все ящики и не нашел всех денег.
Ракен нахмурился.
– И много недостает? — пробормотал он.
– Порядочно. Ты знаешь, что в письме Домера говорилось о трехстах пятидесяти тысячах франков, а я нашел только около двухсот.
– Однако как это неприятно, черт возьми!
– Я совершенно с тобой согласен, но нам нужно быть философами: кусочек и так довольно лакомый. Теперь на мне вместо фланелевой куртки надето пятьдесят тысяч франков банковскими билетами. Я дам тебе из них двадцать, а остальные деньги, большой мешок с золотом, зарыты в надежном месте в одном из лесов Нормандии. Мы выждем некоторое время и в один прекрасный вечер отправимся туда вместе и отроем клад. Ну, доволен ты?
– Приходится поневоле быть довольным! — проворчал Ракен и прибавил про себя: «Ах, мошенник, надул меня! Я готов пари держать, что он нашел все деньги и три части из них взял себе. Я ему отплачу за это!»
– А теперь, — сказал Паскуаль, — займемся другим. Что ты сделал с Жоржем Праделем?
Ракен опять повеселел и ответил, потирая руки:
– С Жоржем Праделем? Я бы удивился, если бы он теперь встал нам поперек дороги!
– Разве он умер? — быстро спросил Паскуаль. — Ты его убил?
– Нет, я не взял на себя этот труд, другой сделал все за меня.
– Другой? Кто же?
– Муж.
– Даниель Метцер? Что ты! Это невозможно! Он слишком труслив, я ведь его хорошо знаю!
– Я с этим согласен, но, когда ты узнаешь о случившемся, ты изменишь мнение. — И Ракен рассказал Паскуалю все, что уже известно нашим читателям, и закончил вопросом: — Ну, что ты теперь скажешь?
– Я скажу, что ты совершенно прав! Наше дело сделано, мой милый: мы отомстили!
Так оба сообщника доехали до кабака, потребовали себе закуску и стали делить деньги. Тут мы их и оставим и возвратимся на бульвар Босежур, переступим порог маленького особняка, двери которого, уезжая, запер Даниель Метцер.
Когда Леонида втолкнула Жоржа в свой кабинет, тот очутился в непроницаемой темноте. Он стоял, боясь пошевельнуться, чтобы не задеть мебель и шумом не выдать себя. Затем он осмотрелся, насколько позволяла ему темнота, осторожно подошел к двери и приложил ухо к замочной скважине.
Испуг Леониды его нисколько не удивил. Так поздно войти в дом мог только сам Даниель Метцер. Но знал ли он, что Жорж Прадель находится в его доме? Что заставило его вернуться — уверенность или подозрения?
«Если он знает что-нибудь, — думал Жорж, — он не совладает с гневом, будет грозить жене, пожалуй, даже начнет ее бить! Если это будет так, то нечего и рассуждать о предосторожностях, при первом крике Леониды я вышибу дверь и задушу этого мерзавца, а там будь что будет!»
И лейтенант, затаив дыхание, стал прислушиваться еще внимательнее. Прошло несколько минут, и Жорж вздрогнул: в спальне разговаривали. До него доходили только слабые звуки голосов, слов нельзя было разобрать. Если читатели помнят коротенький разговор между Даниелем Метцером и его женой, они, следовательно, знают, что муж сдержал ревность и неподражаемо искусно сыграл свою роль, так что даже Леонида была обманута его видимым спокойствием.
«По всей вероятности, он ничего не знает, — решил Жорж, — иначе вышел бы из себя и дом огласился бы ругательствами».
