Ксавье де Монтепен
Чревовещатель
I
Рошвиль, главный городок округа с населением всего в восемьсот человек, обладал неповторимой прелестью. Он находился на расстоянии двадцати километров от станции Малоне, в живописной долине, орошаемой чистым и прозрачным ручейком, в котором водились крупные форели и раки. Долина как-то внезапно расширялась и округлялась в форме древнего амфитеатра, словно для того, чтобы городок показал во всей красе свои низенькие домики с поросшими мхом кровлями, свои яблочные сады, из обильных плодов которых здесь готовили прекраснейший сидр, и свои луга, на которых паслись славные жирные быки.
В четырехстах метрах от последнего рошвильского дома располагался большой сад или, скорее, целый парк. В нем на площади от четырех до пяти гектаров росли древние липы, великаны каштаны, а лужайки были покрыты прекрасными цветами. Парк этот окружала стена высотой от двух до двух с половиной метров. Железная, украшенная бронзой решетка служила воротами в парк. Через отверстия в этой решетке можно было рассмотреть дом, который находился в конце длинной, усаженной двойным рядом огромных яблонь аллеи. Это было двухэтажное здание старинной постройки с высокой крутой кровлей, увенчанной чем-то вроде башенки с флюгером в форме охотника, стреляющего по зайцу.
Несмотря на то что этот дом не имел ничего общего с рыцарскими сооружениями, его всегда называли замком; достоверно известно, что он некогда принадлежал господам Рошвилям, чей род совсем уже угас. О существовании довольно обширных хозяйственных пристроек можно было только догадываться: они скрывались за окружавшей их роскошной растительностью.
Утро двадцать пятого сентября 1874 года было чудесным. Радостные лучи солнца, полускрытого облаками, заливали пожелтевшие поля, луга и леса теплым светом. Веселый добродушный здоровяк остановился перед воротами замка и позвонил в колокольчик. Познакомимся с наружностью незнакомца. Двадцати пяти лет от роду, очень смуглый, с усами и недельной бородой, незнакомец был в серой блузе, широкой соломенной шляпе и в высоких сапогах из желтой кожи. На левом плече у него висела тяжелая, с виду охотничья, сумка, а на правом — старинное двуствольное ружье. За ним следовала большая легавая собака с поджарым животом.
В ту самую минуту, как незнакомец позвонил в дверь, на церковной колокольне, находившейся прямо напротив замка, на другом конце городка, пробило восемь часов. Прибавим кстати, что Рошвиль уже три года принадлежал господину Домера, богатому владельцу судов в Гавре. Бездетный вдовец, господин Домера всю свою любовь перенес на племянников — сирот, не имевших никакого состояния, Леонтину и Жоржа Праделей. Как ни был господин Домера поглощен своими торговыми делами, он ежегодно проводил по нескольку недель в Рошвиле с тех пор, как стал его владельцем. В отсутствие господина Домера присматривать за замком было поручено Жаку Ландри, старому моряку, и его дочери, Мариетте Ландри, крестнице господина Домера, прекрасному и доброму созданию. Жорж Прадель, двадцатипятилетний племянник господина Домера, был теперь лейтенантом зуавов и с 1871 года находился со своим полком в Африке, в Алжирской провинции.
Леонтина была гораздо младше брата. Ей едва исполнилось семнадцать, и она только что окончила свое образование в одном из крупных парижских пансионов. Обрадованная своим освобождением из пансиона, она с большим удовольствием взялась заведовать домом своего дяди в Ингувилле, откуда господин Домера выезжал весьма редко. Вернемся теперь к решетке Рошвильского замка.
Усатого молодца, с виду похожего на браконьера, звали Сильвен. Позвонив в колокольчик, он стал ждать, когда ему отопрут. Его большая поджарая собака растянулась в пыли у его ног и, положив морду на вытянутые лапы, закрыла глаза. Но вдруг ее охватило какое-то непонятное беспокойство. Она резко вскочила и принюхалась, а затем бросилась к решетке и просунула голову между прутьев. Шерсть на спине собаки взъерошилась — верный признак тревоги. Из груди животного вырвалось какое-то хриплое, протяжное, зловещее рычание.
Сильвен вздрогнул и нахмурил брови. Когда собака опять заворчала, он с силой толкнул ее ногой и выругался:
– Тысяча чертей, Раважо!.. Замолчишь ты или нет?.. И кто только подсунул мне такую дрянную и глупую собаку, которая рычит среди белого дня? Где это видано?.. Ну же, бездельник!.. Назад или я тебя!..
Собака повиновалась приказу хозяина или, скорее, угрожающему жесту, который сопровождал его слова. Она опять улеглась, повернув морду к решетке. Шерсть на ней взъерошилась еще больше, ноздри дрожали, а глаза были неподвижно устремлены в одну точку. Не смея рычать, она только как-то судорожно вздрагивала и глухо стонала. Прошла минута, но в яблочной аллее не было заметно ни малейшего движения.
– Ну же!.. — нетерпеливо проворчал Сильвен. — Наверно, Жак и Мариетта сегодня очень плотно завтракают! Однако я позвонил так, что мог бы разбудить глухих!.. — И он позвонил опять, крайне настойчиво.
В то же самое время к решетчатой калитке замка направлялась группа из трех лиц. Первым шел мальчик лет пятнадцати в белом переднике и с большой корзиной на непричесанной голове. За ним следовала девушка с корзинкой в руке — в ней виднелась свежая рыба с голубоватыми и серебристыми чешуйками. Шествие заключал деревенский фактор,[1] которого легко было узнать по особенной форме обуви и по красному воротнику голубой блузы. Эти трое остановились в четырех шагах от Сильвена, который, видя, что и второй его звонок остался без ответа, нетерпеливо стучал ногой.
– Можно подумать, что вы здесь с самого раннего утра, господин охотник! — со смехом обратилась к нему девушка. — И почему же у вас такое недовольное и злое лицо?.. Мы еще издали услышали, как вы бранитесь…
– Почему? — грубо и резко прервал ее Сильвен. — Да потому, что я жду уже пять минут, и мне это неприятно!.. Маленькая Жервеза, которую взяли в замок для помощи по хозяйству, вчера вечером приходила ко мне заказать дичь к столу Мариетты. Едва забрезжил свет, как я отправился на охоту. И вот заяц и пять куропаток. Я обещал Жервезе прийти в восемь часов, а сейчас ровно восемь. Я звонил громко, очень громко — но меня заставляют любоваться закрытой дверью! Вы находите это смешным?
Девушка, которую звали Колетт, с лукавой усмешкой ответила ему:
– Выйдя от вас, Жервеза зашла и к моему отцу за рыбой. Отец поставил вершу[2] и забросил сети. Вот трехфунтовый линь и две форели, а в моей корзине четыре дюжины крупных раков, каких не часто удается наловить! Мариетта наверняка будет довольна.
– А у меня с собой кусок баранины в шесть фунтов и большой шмат бычьего филе, — с гордостью проговорил мальчик в белом переднике. — Жервеза сказала хозяину, что Мариетта приказала прислать самый что ни на есть отборный кусок.
– Ах, черт возьми! — воскликнул Сильвен. — Самый настоящий пир!.. Не буржуа ли в замке?
– Жервеза говорила, что Мариетта кого-то ждет. Быть может, господин Домера приехал.
Теперь заговорил деревенский фактор, который до сих пор не раскрывал рта.
– Очень может быть, — сказал он. — Я вчера принес письмо от него, из Парижа, к Жаку Ландри… О! Я знаю его почерк и печать!.. И я вас попрошу даже, мои друзья, так как нам решительно не хотят отворять, взять у меня вот это письмо и передать его по назначению. Оно только что пришло из Гавра… Мне столько домов нужно обойти! И если я буду по десять минут ждать у каждой двери, то начальство непременно заподозрит меня в том, что я вместо исполнения своих обязанностей разгуливаю по кабачкам, и пожалуется высшему начальству…
– Правда, правда, дядюшка Этьен!.. — ответил ему Сильвен. — Давайте письмо и не беспокойтесь — оно будет передано по назначению.
– Большое вам спасибо, милейший, и до свидания!.. — И деревенский фактор приподнял свою соломенную шляпу, вытряхнул пепел из трубки и быстрым шагом направился дальше.
В замке по-прежнему царило молчание, и яблочная аллея оставалась пустой.
– Они, черт возьми, просто насмехаются над нами! — сердито закричал Сильвен. — Тысяча чертей! Но подождите, я могу поклясться чем угодно, что заставлю их услышать!.. — И он опять принялся звонить и звонил секунд двадцать-тридцать с неистовой силой.
Когда он перестал звонить, до всех троих смутно долетел какой-то слабый, неопределенный шум.
– Слышали? — воскликнул Сильвен.
– Да, — ответила Колетт. — Мне кажется, да, я слышала что-то… но что же?
– Пожалуй, это был стон, — пробормотал мальчик, принесший мясо.
В ту же самую минуту Раважо, большая сухопарая собака, вскочила с места, прыгнула к решетке и, просунув морду между перекладинами, вновь издала то зловещее рычание, которое так не понравилось ее господину незадолго до этого.
