Мы прошли в нос. У открытых крышек торпедных аппаратов суетились старшина торпедистов и боцман. Они укладывали в пустые трубы аппаратов пакеты, кульки и злосчастные пальмы. Туда уложили и мои свертки. Крышки аппаратов закрылись.
Сапиро довольно улыбался.
- Ну как, здорово придумал?
Я был смущен всей этой махинацией, но успокаивала мысль, что в торпедных аппаратах не только мои покупки. Наш механик П. И. Печеник, минер А. Т. Заостровцев и многие другие воспользовались услугой торпедистов.
На рассвете дивизион вышел в море, произвел ряд эволюции по сигналам комдива. После посещения красивого, вечно зеленого Батуми настроение у всех было бодрое, жизнерадостное. Погода стояла отличная, на небе ни облачка, море тихое.
На флагманской лодке замелькали флажки. Читаем семафор, адресованный нам: "Командиру. Занять позицию пять миль западу маяка Поти. Атаковать противника. После атаки следовать Поти. Комдив".
Все, кто находился на мостике, невесело переглянулись.
Через некоторое время дизели застопорили, и по лодке разнесся властный голос командира:
- Приготовиться к погружению. Стрелять будем воздухом из носовых торпедных аппаратов.
Минер осторожно предложил командиру "для практики" стрелять кормовыми, но командир как ножом отрезал:
- Сперва носовыми!
Сапиро не находил себе места. В конце концов он не выдержал, отозвал в сторону комиссара Тимофеева и шепнул ему на ухо:
- Стрелять носовыми нельзя.
- Почему? - удивился комиссар.- Ну-ка посмотрим.
Он спустился вниз и приказал открыть крышки торпедных аппаратов. Под дружный матросский смех Сапиро стал вытаскивать содержимое труб.
Пришел командир. Он кипел, чертыхался. С трудом Тимофеев уговорил его пока за борт ничего не выбрасывать. Но попало нам изрядно. Нашего командира возмутил не сам факт приобретения "сувениров", а отношение к боевому оружию.
- Это же надо, вместо торпед напихали в аппараты всякого хлама!
Возвращались мы в базу чудесным осенним днем. На море ни малейшей ряби, а солнце немилосердно жгло. Даже в легком рабочем кителе было нестерпимо жарко.
Неожиданно мы увидели, что справа от нас прямо на лодку быстро мчится, оставляя на поверхности пенящий след, не то перископ, не то торпеда. Мы понимали, что ни того, ни другого быть не может. И все-таки на мостике все оцепенели. Только подойдя ближе, мы разглядели, что это дельфины. Они неслись стремительно, и их плавники действительно издали походили на перископы.
Я вспомнил этот случай много позже, уже во время войны. В первые ее дни наших сигнальщиков обуяла подлинная "перископомания". Всякий всплеск на воде они готовы были принять за перископ вражеской подводной лодки. Не сразу мы излечились от этой болезни. Считалось, что лучше лишний раз сыграть тревогу, чем прозевать настоящий перископ.
Многие проблемы волновали в ту пору нас, молодых подводников. И, в частности, взрывы аккумуляторных батарей. Несовершенные приборы подчас не всегда обнаруживали опасное скопление водорода в аккумуляторных ямах. Достаточно было искры... Взрывы сопровождались пожарами. Но мы продолжали плавать, постепенно искореняя причины аварий.
Но вот кончились теплые месяцы, и море опустело. Корабли попрятались в бухтах. На флоте начался ремонт кораблей и период массовых отпусков. В море никто выйти не мог. Флот в зимнее время становился небоеспособным.
Почему-то тогда никто не думал о том, что воевать, возможно, придется и зимой, что война не признает времен года. Чем это объяснялось? Возможно, приверженностью к старому, привычному: испокон веков флот не плавал зимой.
Сегодня наши корабли - подводные и надводные - выходят в моря и океаны и летом, и в зимнюю стужу. Это уже стало в порядке вещей. Тогда же, на заре нашей флотской юности, мы зимой превращались в людей сухопутных.
(...) На моих глазах рос подводный флот нашей страны. Когда я, будучи слушателем академии, приехал стажироваться на Черное море, здесь уже был не дивизион, а две бригады подводных лодок. Новые, Отечественной постройки, они были совершенными для того времени и делились в основном на три группы: малые - "малютки", средние - "щуки", большие - "декабристы", и подводные минные заградители типа "Ленинец". Появились у нас и свои плавучие базы.
Это уже были настоящие подводные силы. Они блестяще показали себя в годы Великой Отечественной войны.
Стажировался я в должности начальника штаба бригады. В те годы слушателю академии на стажировке следовало "заработать" отличную аттестацию, которая влияла на всю дальнейшую службу. Зная это, нас нагружали по макушку. Я проводил политзанятия с краснофлотцами, делал доклады по военным вопросам на командирских занятиях, редактировал стенную газету, возглавлял кружок парусного спорта. И все это, конечно, сверх ответственных обязанностей начальника штаба.
Подводных лодок в бригаде было много, они распределялись по дивизионам.
Ко мне приглядывались не только командир бригады Г. В. Васильев, но и сам командующий флотом И. К. Кожанов, интересовавшийся работой слушателей академии. Позже я узнал, что меня наметили оставить после академии начальником штаба в этой же бригаде. В конце концов так и вышло.
Бригада все расширяла свое хозяйство. Стало известно, что для нас строится береговая база. Удивляло одно: для нее подобрали единственный на Черном море замерзающий порт. Подводники забили тревогу, даже обратились в ЦК партии. Но пока вопрос утрясался, база строилась. Разобрались во всем, лишь когда работы приближались к концу. Пришлось все переигрывать. Базу передали морским летчикам, а подводные лодки снова вернулись в Севастополь.
Боевая подготовка проходила по-прежнему строго по плану, но очень осторожно. Погружались лодки лишь в специально отведенных неглубоких местах, все на тех же полигонах "Аз" и "Буки". Особенно придирчиво отрабатывались действия по срочному погружению, дифферентовке, покладке на грунт.
Командир бригады Григорий Васильевич Васильев - опытный подводник, плававший на лодках еще в царское время, был требователен и неутомим. Энергия в нем била через край, и, возможно потому он мог шумно вспылить, но, как человек добрый, быстро отходил. Ценным его качеством была забота о подчиненных и готовность всегда помочь в беде любому бойцу и командиру. Все это знали и шли к нему со своими проблемами. А вот с начальством Григорий Васильевич разговаривать не умел, был излишне застенчив. Как человек дисциплинированный, он молча слушал не всегда справедливые замечания, никогда не возражал, но потом расстраивался и горько переживал.
Однажды без предупреждения к нам прибыл командующий флотом Кожанов. Без особых на то оснований он стал возмущаться медленным освоением "малюток". При этом присутствовали командир дивизиона Крестовский и я. Мы видели, как краснел наш комбриг и даже не пытался оправдываться. Мы с Крестовским переглядывались, не зная, чем помочь своему начальнику. Командующий это заметил.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
