– А вы еще когда-нибудь терпели крушение? – спросил Дан.
– Терпел, и не раз. Увы! Порой мне кажется, что вся моя долгая жизнь – одно сплошное кораблекрушение. Да-да…
И он замолчал, уставившись на латинскую надпись – точь-в-точь как старый Хобден смотрел иногда в огонь.
– А были у вас еще какие-нибудь приключения с тюленями? – не выдержала наконец Уна.
– Ах да, тюлени! Прошу прощения. О них-то я и веду рассказ. Да-да! Прошло двенадцать… нет, пятнадцать лет – и я вновь отправился к южным саксонцам, на этот раз прямо из Нортумбрии, и не морем, а посуху. Я надеялся чем-нибудь помочь этим несчастным дикарям: ну хотя бы отучить их убивать друг друга и самих себя.
– Они что, сами себя убивали? Но почему?! – изумилась Уна. Она слушала, подперев ладонью подбородок.
– Да потому что язычники. Когда они уставали от жизни (можно подумать, мы все от нее не устаем!), то просто прыгали в море. У них это называлось «уйти к Вóтану». И очень часто дело было не в голоде и не в холоде. Какой-нибудь старик мог сказать, что на сердце у него, мол, тяжко и сумрачно; или женщина жаловалась, что видит впереди лишь долгие пустые дни… И глядишь, не один, так другой уже плетется к прибрежным отмелям, и если бедняге не помешать – тут ему и конец! Приходилось бежать наперерез, а что поделаешь? Нельзя же позволить человеку наложить на себя руки только потому, что у него, видите ли, тяжело на сердце. Да-да! Удивительный народ эти южные саксонцы. Иной раз просто руки опускаются… А это что за мелодия?
Он снова прислушался к органу.
– Это она повторяет псалом к следующему воскресенью, – пояснила Уна, – «На Тебя, Господи, уповаю»… Но расскажите, пожалуйста, еще, как вы бегали по этим мокрым отмелям. Хотела бы я на вас посмотреть!
– И ты бы не прогадала: уж бегать-то я тогда умел! Король Этелуолш, тамошний правитель, предоставил в мое распоряжение пять или шесть приходов – и все на побережье: сплошная грязь и топь. И вот мы с Эдди в первый раз поехали осматривать свои владения, и вдруг смотрим – далеко впереди на илистой отмели бродит среди тюленей какой-то человек. Мой добрый Эдди недолюбливал тюленей, но привередничать было некогда, и он помчался вперед, как заяц.
– Зачем? – спросил Дан.
– Да затем же, зачем и я припустился следом. Мы-то подумали, что этот бедняга ждет прилива и хочет утопиться. Мы и сами, пока до него добрались, едва не утонули в прибрежных лагунах. В конце концов, мокрые, грязные и запыхавшиеся, мы предстали перед насмешливым взором незнакомца, который, впрочем, отвечал на наши расспросы весьма учтиво и на хорошей латыни. Нет, он вовсе не собирался «уйти к Вотану». Он просто удил рыбу на своем собственном участке побережья. Он показал нам аккуратно расставленные бакены и торфяные горки, разделявшие его владения и зéмли церкви. Он привел нас к себе домой, накормил хорошим обедом, напоил превосходным вином, дал нам провожатого до Чичестера – и вскоре стал моим лучшим другом: одним из немногих, с кем можно было отвести душу. Его родовое имя было – Мéон. Происхождения он был знатного, родился на западе королевства, образование получил, как и я, в Лионе, много путешествовал – побывал даже в Риме! – и оказался великолепным рассказчиком. Притом у нас обнаружилась уйма общих знакомых. Теперь он занимал небольшую должность при дворе Этелуолша – и, кажется, король его побаивался. Южные саксонцы не доверяют тем, кто слишком хорошо говорит… Ах да! Самое главное-то я и позабыл. У Меона был ручной тюлень-самец, старый, с поседевшей мордой. Мой друг подобрал его еще детенышем и дал ему кличку Пэдда: так звали священника в одном из моих приходов. Между ними и впрямь было некоторое сходство… Тюлень повсюду, точно пес, ходил за своим хозяином и чуть не сшиб с ног бедного Эдди при нашем первом знакомстве. Добряк Эдди его не выносил, а тот всякий раз при встрече обнюхивал его тощие ноги и сердито кашлял. Я сам не так уж любил животных и долгое время почти не замечал толстяка Пэдду, пока в один прекрасный день Эдди не явился ко мне с новостями: ему, мол, доподлинно известно, что Меон занимается колдовством!
Оказалось, каждый вечер перед сном он посылал Пэдду к морю «посмотреть, какая завтра будет погода». И когда тюлень возвращался, Меон говорил своим рабам: «Вытащите лодки на берег, Пэдда считает, что к утру может заштормить».
Я спросил об этом у него самого – как бы ненароком, – и Меон рассмеялся. Он сказал, что определяет завтрашнюю погоду просто по виду Пэддиной шкуры, да еще по тому, как он принюхивается. Так оно, видимо, и было. Когда сталкиваешься с чем-то непонятным, вовсе не обязательно сваливать это на злых духов! Или даже на добрых.
И он кивнул в сторону Пака. Тот весело закивал в ответ.
– Я и сам, – продолжал архиепископ, – стал невольною жертвой подобных заблуждений. Когда я уже пробыл в Селси некоторое время, король Этелуолш и королева Эбба приказали своим подданным принять крещение. Я не думаю, да и тогда не думал, что целый народ может искренне переменить веру по приказу короля. Похоже, дело было в другом: они тревожились об урожае. Вот уже два или три года в их краях не выпадало дождя, но едва мы закончили крестить, как разразился настоящий ливень. И все вокруг повторяли, что свершилось чудо.
– А это действительно было чудо? – спросил Дан.
– Жизнь вообще полна чудес… и все же мне представляется сомнительным, – архиепископ задумчиво повертел на пальце тяжелый перстень, – да, в высшей степени сомнительным, что чудо происходит всякий раз, когда нерадивые или недальновидные люди объявляют о своем намерении начать новую жизнь, если им за это заплатят.
Мой друг Меон прислал к священной купели своих рабов. Но сам он не пришел – и, заехав к нему в очередной раз вернуть прочитанный манускрипт, я позволил себе спросить почему. Он ответил со всей откровенностью. Поступок короля Этелуолша – это, дескать, попытка язычника подольститься через архиепископа, то есть через меня, к христианскому богу. И он не желает в этом участвовать!
«Но, друг мой, – воскликнул я, – коли на то пошло, вы ведь образованный человек и в Вотана и прочих чудищ, уж конечно, верите не больше, чем Пэдда!»
Старый тюлень развалился на воловьей шкуре позади хозяйского кресла.
«Даже если и так, – нахмурился Меон, – с какой стати я должен оскорблять веру моих предков? Я отправил креститься сто с лишним своих бездельников – вам что, недостаточно?»
«Нет, – сказал я. – Мне нужны именно вы».
«Мы ему нужны! Ты слышишь, Пэдда? И что ты об этом думаешь?» Он стал тормошить тюленя и дергать его за усы, пока тот не заревел.
«Пэдда говорит: нет! – дурачился Меон. – Он пока еще не хочет креститься. Он говорит: останьтесь-ка лучше у нас пообедать, а завтра поедем вместе ловить рыбу. Потому что вам пора отдохнуть и развеяться».
«Пора бы этому зверю знать свое место!» – проворчал я, и Эдди со мной согласился.
«Он знает, – засмеялся Меон. – Его место – возле моего сердца. Он никогда не солжет, никогда меня не разлюбит. Даже если я отправлюсь умирать на отмель – верно, Пэдда?»
«Аф! Аф!» – отозвался Пэдда и подставил голову, чтоб ему почесали макушку.
Тут Меон принялся дразнить Эдди:
«Пэдда говорит: а вот если бы господин архиепископ умирал на отмели, тогда бы Эдди подобрал сутану да пустился наутек. Эдди умеет быстро бегать – верно, Пэдда? В прошлое воскресенье бедный, мокрый Пэдда зашел в церковь послушать музыку, а Эдди как выбежит вон!»
Бедняга Эдди сжался и покраснел.
«Твой Пэдда – лживое отродье дьявола!» – воскликнул он и тотчас попросил у меня прощения за бранные слова. Я простил его.
«Ну что ж, – вздохнул Меон. – Ты не так уж и глуп для хорошего музыканта. Но вот он перед тобой, мой Пэдда. Спой ему псалом – и посмотришь, как он это выдержит. Маленькая арфа вон там, у камина».
Эдди, который и впрямь был превосходным музыкантом, пел и играл для нас добрых полчаса. Пэдда слез со своей подстилки, устроился напротив него и внимательно слушал, опираясь на передние ласты и запрокинув голову. Да-да! Это было забавное зрелище. Меон, сдерживая смех, спросил у Эдди: признает ли он, что ошибался?
Но Эдди не так-то легко разубедить. Он поглядел на меня и ничего не ответил.
«Может, хочешь окропить его святой водой, – прищурился Меон, – и посмотреть, не вылетит ли он в каминную трубу? А почему бы, например, не окрестить его?»
Добрый Эдди ужаснулся такому кощунству. Мне и самому показалось, что эта шутка в дурном вкусе.
«Так нечестно, – заявил Меон. – Вы обзываете его демоном и чьим-то там отродьем только за то, что он любит музыку и предан своему хозяину, но дайте ему хотя бы возможность оправдаться! Послушайте, предлагаю вам сделку: я согласен принять крещение, если Пэдду тоже окрестят. В нем, по крайней мере, больше человеческого, чем в любом из моих рабов».
