«А теперь, сын мой, – обратился я к Меону, – не пора ли мне окрестить тебя?»
«Еще не время, – ответил он. – Сперва нужно добраться до дому. Никакой бог, на небесах или на земле, не сможет сказать, что я пришел к нему или покинул его потому, что промок и продрог. Сейчас я отправлю Пэдду за лодкой. Как по-твоему, Эдди, это колдовство?»
«Вовсе нет, – вздохнул Эдди. – Просто Пэдда разыщет кого-нибудь из твоих людей и станет хватать их за подолы и тянуть к берегу… Точно так же хватал он и меня в то воскресенье в церкви – должно быть, просил, чтоб ему спели. Но я тогда испугался и ничего не понял».
«Зато теперь ты понимаешь», – сказал Меон и махнул Пэдде рукой. Тот бросился в воду и помчался прочь, оставляя на море пенный след, точно боевая ладья. Шел дождь, и мы скоро потеряли его из виду.
Прошло еще несколько часов, прежде чем нас подобрали. Нелегко было причалить к нашему скалистому островку, да еще в такое ненастье. Наконец люди Меона втащили меня в лодку – я так закоченел, что не мог двигаться, – а Пэдда всю дорогу плыл за нами, радостно тявкая и кувыркаясь в волнах…
– Умница Пэдда, – пробормотал Дан.
– И только после того, как мы переоделись и отдохнули, – продолжал архиепископ, – и все слуги Меона собрались в доме, он изъявил готовность принять крещение.
– А Пэдду тоже окрестили? – спросила Уна.
– Нет, конечно, это была просто шутка. Но он сидел на своей подстилке посреди горницы и, помаргивая, наблюдал, как совершают обряд. И когда Эдди, обмакнув пальцы в святую воду, украдкой начертил крест на его влажной морде, Пэдда поцеловал ему руку. А всего неделю назад Эдди нипочем бы до него не дотронулся. Вот уж действительно чудо! Но, кроме шуток, я был несказанно рад окрестить Меона. Великолепная, редкостная душа… И ни разу не пожалел он о своем решении, ни разу не обернулся назад!
Архиепископ вздохнул и прикрыл глаза.
– Прошу прощения, сэр, – приподнялся Пак, – но это еще не все. Помните, что сказал Меон в самом конце? – И не дожидаясь ответа, он повернулся к детям: – Меон созвал в усадьбу всех своих рыбаков, пастухов, и пахарей, и домашних слуг… «Слушайте! – сказал он им. – Ровно двое суток назад я спросил господина епископа: хорошо ли будет, если человек в минуту опасности предаст веру своих отцов? И его преосвященство сказал: нет, это будет нехорошо. Да не вопите же так, вы ведь теперь христиане! Спросите гребцов на красной боевой ладье – и они вам расскажут, как близки мы все трое были к смерти, когда Пэдда привел их на островок. Но даже там – на голой, мокрой скале – на краю гибели! – христианский епископ сказал мне, язычнику: останься верен отцовским богам. И теперь я говорю вам: вера, которая осуждает предательство, даже если ценой предательства ты спасешь свою душу, – это правильная вера. И вот я уверовал в христианского Бога, и в епископа Уилфрида, и в его святую Церковь.
По приказу короля все вы приняли крещение, и я не пошлю вас креститься заново. Но предупреждаю: если еще хоть одна старуха отправится к Вотану, или девушки тайком затеют пляски в честь Бальдра, или кто-нибудь станет поминать Тора, Локи и прочих, я сам, своими руками, накажу ослушника. Я научу вас хранить верность христианскому Богу! Теперь ступайте на берег, только без шума – я велел зажарить для вас пару быков».
Ну, тут они завопили «Ур-ра!» – что означает «С нами Тор!» – а вы, сэр, насколько я помню, засмеялись?
– Ты помнишь больше моего, – улыбнулся архиепископ. – Поистине, то был счастливый день. И я многому научился там, на скалах, где обнаружил нас Пэдда… Да-да! Нужно быть добрым со всякой Божьей тварью – и терпеливым с ее хозяином. Но понимаешь это слишком поздно.
Он поднялся, и шитые золотом рукава сутаны тяжело зашуршали.
Орган запыхтел, будто пробуя вздохнуть поглубже.
– Вот сейчас, сэр, – зашептал Дан, – будет самая торжественная песня! Для нее нужно накачать побольше воздуха… Она поется по-латыни.
– Святая Церковь не знает иного наречия, – отозвался архиепископ.
– Это не настоящий церковный гимн, – пояснила Уна. – Это она играет так, для удовольствия, когда закончит свои упражнения. Она вообще-то не органистка, просто приезжает сюда позаниматься – из самого Альберт-Холла.
– О, что за дивный голос! – воскликнул архиепископ.
Голос был высокий и чистый, он точно вырвался из-под темного свода разрозненных звуков, и каждое слово звенело ясно и отчетливо:
Dies Irae, dies illa,Solvet saeclum in favilla,Teste David cum Sibylla.
Архиепископ подался вперед и затаил дыхание.
Теперь снова звучал один орган.
– Он как будто втягивает в себя весь свет из окон, – прошептала Уна.
– А мне кажется, это кони ржут во время битвы, – шепнул ей Дан.
Голос почти закричал:
Tuba mirum spargens sonumPer sepulchra regionum.
Все ниже, все глубже опускался звук органа, но еще басистее самой басовой ноты прозвучал гулкий голос Пака, пророкотавший последнюю строку:
Coget omnes ante thronum.
И пока они удивленно озирались по сторонам – звук был такой, будто заколебалась ближайшая колонна, – маленькая фигурка повернулась и вышла из церкви через южный портал.
– А теперь будет грустная часть, но она такая красивая… – Тут Уна обнаружила, что обращается к пустому креслу.
– С кем это ты говоришь? – обернулся к ней Дан. – Да еще так вежливо!
– Сама не знаю… я думала… – растерялась Уна. – Вот смешно!
– И ничего смешного. Давай слушай свое любимое место, – проворчал Дан.
Теперь музыка звучала мягко, она как будто наполнилась легкими, воздушными нотками, порхавшими друг за дружкой в широком потоке главной мелодии. Но голос – голос был еще прекраснее музыки!
Recordare Jesu pie,Quod sum causa Tuae viae,Ne me perdas illâ die!
И все смолкло. Дети вышли на середину церкви.
– Это вы? – окликнула их приезжая леди, закрывая крышку органа. – Я так и подумала, что вы здесь, и нарочно это сыграла.
– Огромное спасибо! – сказал Дан. – А мы так и думали, что вы сыграете, и нарочно остались ждать. Ну, пошли, Уна, не то опоздаем к обеду.
ПЕСНЯ ГРЕБЦОВ НА КРАСНОЙ БОЕВОЙ ЛАДЬЕ
Спускай! Толкай от причала!Греби! Навались дружней!Давно нас так не качало,Едва справляемся с ней!Ревут ветра на просторе,Ни зги не видать нигде,И все ж мы выходим в море:Наш господин в беде.
А мы и в лихую годинуНенастья или войныВерны своему господинуИ клятве своей верны.
Должно быть, сердится Один —И боги, все как один,Должно быть, стал неугоденИм дерзкий наш господин.Должно быть, себе на горе,Бывалые моряки,В отлив мы выходим в мореСвоим богам вопреки.
На гребень волны студеной —И под гору, с высоты,И ветер пеной соленойНам хлещет в глаза и рты.В размокшем своем корытеВзлетаем под небосвод…Эй, там, на руле! Держите!Иначе перевернет!
Сам Тор свой огненный молотЗаносит в небе ночном —И надвое мрак расколот,И грозно грохочет гром,И с каждой промашкой злееРычит небесный кузнец…Гребите, рук не жалея,Иначе нам всем конец!
Эй, Тор, повелитель грома,Напрасно не грохочи!Могли бы сидеть мы домаВ кромешной этой ночи.Ни славы и ни поживыНе словим в морской воде —Лишь помним, покуда живы,Что наш господин в беде.
А мы и в лихую годину —От кормчего до гребца —Верны своему господину,Как водится, до конца.
Яритесь, древние боги,Вздымайте злую волну,Но мы не свернем с дороги,Пока не пойдем ко дну.Молиться да трусить – полно!Беритесь за черпаки!Эй, кто говорит, что волныУже не так высоки?
… С одежды вода стекает,Ладони растерты в кровь,Зато ураган стихаетИ небо светлеет вновь.Вот ночка! Не держат ноги!Но крепок в бочонке мед,И с ветром нам по дороге,И парус не подведет.
Не зря в лихую годинуВ неверной морской далиМы были верны господину —И боги нам помогли!
Доктор медицины
ПЕСНЯ АСТРОЛОГА
В полночные светыВглядись же хоть раз —Сверкают планеты,Хранящие нас.Неужто с врагамиНам не совладать,Коль с нами – над нами! —Небесная рать?
Все наши желанья,И думы, и сныОгнем мирозданьяМеж звезд зажжены.И дух наш, и тело,И образ, и путьОт тех же пределовНаследуют суть.
Кто волей свободнойСпесивится всласть,Звезды путеводнойНе чувствовал Власть,Звезды недвижимойНе понял Закон,Свободою мнимойНавек ослеплен.
Содвинутся горы —Знай, это Земля,Из общего хораВладыке внемля,Его приближеньеУслышит опятьИ дрожь восхищеньяНе сможет унять.
Подымутся воды,Прихлынут ручьи,Стремя на свободуПотоки свои, —Бороться напрасно,Преграды им нет,Их ярость подвластнаЛишь ходу Планет.
Из хаоса нитейНад бездной временВ цепочку событийТвой жребий вплетен.И нить его ПряхаТак держит в горсти,Чтоб ношу без страхаТы мог пронести.
Сомненья терзают —Ты помни одно:Лишь тот отнимает,Кем было дано,Кто, голос твой слыша,Всему судит срокИ Милостью свышеПодводит итог!
Так будь же смелее —Предвечный с тобой!Гляди веселееИ весело пой:Неужто с врагамиНам не совладать,Коль с нами – над нами! —Небесная рать?
Однажды вечером, после чая, решено было играть за домом в прятки с велосипедными фонариками. Дан повесил свой фонарь на яблоню возле ограды, а сам пригнулся под кустом крыжовника, готовый сорваться с места, как только Уна его обнаружит. Ее фонарь закачался, приближаясь, – и вдруг исчез: Уна спрятала его под плащом. Дан замер, прислушиваясь к ее шагам, и тут на другом конце огорода кто-то громко кашлянул. Оба подумали, что это Филлипс, их садовник.
