Следовательно, значительные части повествования Каина можно подтвердить с помощью документов. Но в общей структуре можно констатировать определённый принцип отбора. Согласно этим документам, биография Каина расчленяется на четыре ясно отличаемых друг от друга раздела: 1. Детство крепостного у Филатьева (более подробное документальное подтверждение отсутствует), 2. Мошенничества Каина до начала службы в полиции (подтверждено только далеко неполным признанием Каина и общим признанием его «мошенничеств»), 3. Деятельность сыщика (подтверждена наиболее детально) и 4. Арест, осуждение и ссылка (равным образом детально подтвержденные). В противоположность этому рассказ от первого лица концентрируется на втором и третьем фрагментах, т. е., с одной стороны, очень обстоятельно характеризует мошенническую деятельность перед заявлением о поступлении в сыщики, едва известную из документов, а с другой – в нескольких словах отделывается от богато документированных лет тюрьмы и процесса.
Рассказчика интересуют в первую очередь авантюры и проделки мошенника и сыщика, изложенные в рамках жизнеописания, но без строгой хронологии. Во всём повествовании названы только две даты: год рождения 1714 (на основании дел, вероятно, ошибочно) и год записи, 1764 (что для самой хронологии несущественно и свидетельствует лишь о том, что запись последовала при ретроспективном взгляде, через несколько лет после осуждения). Все остальные (весьма многочисленные) указания времени дают только сведения о времени дня и года или о временных интервалах между отдельными эпизодами, но не делают возможной сплошную хронологию. Следовательно, временная структура соответствует той, что свойственна и «Пригожей поварихе». Можно определить год рождения рассказчика от первого лица и известно, что он рассказывает, оглядываясь назад, но отдельные эпизоды не фиксируются точно во времени, хотя в результате часто вкрапленных «нейтральных» определений времени возникает впечатление точной хронологии[545].
Фактическое временное членение жизнеописания сознательно упрощается. Из доказанных в делах четырёх разбойничьих набегов Каина на Макарьев (до его деятельности сыщика) в повествовании упоминаются только два, к тому же ещё явственно отличаются друг от друга, так как первый представляется самостоятельным начинанием Каина, второй – как его участие в разбойничьих набегах «атамана» Зари[546]. Рассказчик неоднократно проламывает (в противоположность строго линейной манере повествования Мартоны) хронологическую последовательность и сближает в одной точке тематически родственное, например, двукратное свидание Каина с дворовой девушкой Филатьева (которое ещё в «краткой» редакции, в соответствии с хронологией, описывалось в двух различных местах[547]) или все эпизоды, касающиеся сватовства и свадьбы Каина (которые по данным самого рассказчика, отчасти весьма далеко отстоят друг от друга во времени)[548].
В результате тематической группировки изменяется и композиция целого. Вместо четырёх больших разделов, следовавших из фактической биографии Каина, теперь вырисовываются пять, которые стилистически также явственно отличаются друг от друга: 1. Подробно описанные приключения от побега из дома Филатьева до похода в Макарьев, 2. Отчасти уже менее точно рассказанные «предприятия» на Волге и Оке, 3. Скупые и подобные протоколу сообщения о первых результатах деятельности сыщика, 4. Снова подробный рассказ о сватовстве, свадьбе и народном гуляньи, и в конце концов 5. Кратко отреферированные сообщения об актах произвола Каина до ареста и осуждения. Это членение не противоречит хронологии жизнеописания, но оно упрощает и организует текст и ставит цезуры иначе, чем они проистекали бы, например, из архивного материала (причём внутри отдельных частей дополнительно создаются повествовательные акценты, как, например, кража со взломом в городском доме Филатьева в качестве сути его ранних авантюр).
В противоположность указаниям времени рассказчик при обозначениях места и действующих лиц слишком уж входит в подробности (в этом далеко превосходя «Пригожую повариху»). Пусть его данные в некоторых случаях также отличаются от содержащихся в делах, решающим остается, особенно с литературной точки зрения, предоставление вообще такого большого объёма информации, и рассказчик придает величайшее значение уточнению исторических деталей и характеристик места действия. Кража со взломом в доме Филатьева – особенно наглядный пример и этой тенденции повествования. Если упоминается встреча с девушкой и описано проникновение в соседний двор с помощью петуха, то это ещё непосредственно относится к замыслу предприятия. Но рассказчик не удовлетворяется такими характеристиками, важными для развертывания действия, он постоянно прибавляет местные детали, не имеющие значения для понимания события как такового. Он не просто говорит, что встретил девушку, но и добавляет, что это произошло «на Красной площади». Он не просто рассказывает, что попал в соседний двор, но и добавляет, что соседний дом принадлежал Татищеву. Для осуществления взлома это точно так же неважно, как и то обстоятельство, что пять сообщников Каина на этот раз пришли не из Китай-города, а от Ильинских ворот во внешней части города, так называемом «Белом городе». Последующий побег и сокрытие добычи тоже уснащены подобными местными деталями. Добычу бросают не просто в лужу, а в лужу перед домом Чернышева. Лошадей и экипаж крадут не с какого-нибудь двора, а у графа Шубина, что на другой стороне Москвы-реки; приводят не какую– нибудь женщину не пойми откуда, а работницу фабрики Милютина. И, наконец, оставляют на улице не просто карету, а «берлин» графа Шубина перед «Денежным двором»[549].
Если здесь (как и вообще в эпизодах до начала деятельности сыщика) всё-таки взаимодействуют ещё более остроумные авантюры и исторические или местные детальные характеристики, то позже в рассказе приводится множество личных имен, указаний места и дат временами полностью подавляя напряженный рассказ авантюриста-одиночки. В этом недвусмысленном подчёркивании исторической достоверности приводимых данных рассказ Каина отличается даже от столь богато украшенных историческим материалом плутовских романов, как «Гусман», «Симплициссимус» или «Молль Флендерс».
Здесь напрашивалось бы сравнение с жизнеописаниями Джонатана Уайлда и Доминика Картуша. Уайлд даже, наподобие Каина, преступник и в то же время полицейский агент. Но в его различных жизнеописаниях второй момент не играет существенной роли. Он предстает в первую очередь «гениальным» преступникам. Только эта черта и сохранилась в «Джонатане Уайлде Великом» Филдинга от исторической фигуры, в то время как историко-биографические факты отступают на задний план и из биографии уголовного преступника возникает пародия на культ преступного «величия». И так как в России была известна только эта версия, в тематике и форме принципиально отличающаяся от рассказа Каина от первого лица, о жизнеописании Уайлда как оригинале речи не идёт.
Гораздо важнее история Картуша, и сравнение здесь тем уместнее, что история Каина уже в названии называет Каина «русским Картушем» (обозначение, ещё отсутствовавшее в названии краткой редакции 1775 г.)[550]. «Подлинное описание жизни французского мошенника Картуша и его сотоварищей» (таково русское название) было переведено с немецкого на русский капитаном Матвеем Нееловым и впервые вышло печатным изданием в 1771 г.[551] Речь идёт, следовательно, о переводе перевода, а именно о немецкоязычной редакции «Leben des Erzspitzbuben Cartouche, nebst dem Leben seiner Cameraden; aus dem Franzosischen, Kopenhagen 1767»[552].
Картуш, как и Каин – историческая фигура. Луи Доминик Картуш, родившийся в 1693 г., подобно Ивану Осипову-Каину, который был примерно на два десятилетия моложе, наводил страх на столицу Франции собственными действиями и акциями своей банды, пока он не было арестован и 27.11.1721 казнен в Париже. Его слава уже при жизни разбойника вышла за границы страны, и во Франции Картуш стал воплощением «гениального» преступника. Череп этого мертвеца стоит сегодня, после того, как он и ранее уже выставлялся на обозрение в качестве раритета[553], символизируя образец черепа преступника, рядом с черепом философа Декарта в Парижском Musee de l'Homme (Музее человека. – Франц., прим. пер). И, подобно Каину, вскоре после осуждения Картуша «жизнеописание» преступника начинает появляться в печати. При этом точно так же, как и применительно к Каину, отмечаются две различные формы литературного изображения: сообщение анонимного автора (написанное в третьем лице) и мемуары, написанные от первого лица якобы самим Картушем[554].
Уже благодаря своей общей композиции как авантюрного жизнеописания мошенника, которое сам этот мошенник и рассказывает, «Мемуары» подобны рассказу Каина от первого лица. Но параллели имеются и в деталях. Начало скупо и без прикрас. Затем следует изображение первых мошеннических проделок, подобное тому, как пишет Каин. Картуш, как и Каин, обстоятельно рассказывает об отдельных действиях, превращая эти рассказы в остроумные авантюрные повествования в стиле шванка, причём точно называются имена людей, местные детали и т. д. Мошенничества служат здесь и доказательством изобретательности, сноровки и находчивости мошенника. Для сообщения Картуша характерно, что рассказчик явно старается расхвалить и «героизировать» сам себя. Он бесстрашен и внушает страх, он становится главарем большой банды, состоящнй из многих «бригад», и гордо рассказывает, что слава обогнала его, дойдя до Англии (куда он временно перенес свою деятельность)[555]. Не менее горд он своими успехами у женщин, о чём часто и обстоятельно сообщает[556]. Не зря название одной из позднейших изданий таково: «Les amours et la vie de Cartouche, ou Aventures singulieres et galantes»[557]. Покаяние или намерение морального увещевания чужды этому рассказу от первого лица. Прицепленный к заключению безличный «Conclusion» (Вывод. – Англ., прим. пер.) устанавливает не более чем несколько морализирующий акцент, обрисовывая наказание и добавляя, что жизнь Картуша – доказательство того, как плохо он использовал свои большие дарования, которые, пойди он иной дорогой, могли бы сделать его подлинно великим человеком.
