Для проформы было расстреляно несколько несчастных заложников. Кто-то ведь должен был понести наказание.
На рассвете первые машины танковой гренадерской дивизии «Эстланд» въехали в Ноймюнстер. Теперь танкисты знали, что местом их назначения является Париж и что дело это очень срочное. Однако они несколько удивились, обнаружив, что единственные транспортные средства, какие ждут их на железнодорожной станции, — это десяток французских товарных вагонов весьма почтенного возраста. Дороги были на много километров забиты танками Девятнадцатой дивизии, тоже двигавшейся в Ноймюнстер. А с востока полным ходом шла Двести тридцать третья танковая дивизия[106]. Все дороги Ютландии были забиты танками, бронеавтомобилями и солдатами. Все направлялись в Ноймюнстер, всем было нужно в Париж, и все это было необходимо перевезти на десятке французских товарных вагонов.
— «Саботаж!» — неистово вопили депеши рейхсфюрера.
Расстреляли еще несколько заложников. Расстреляли служащих, управлявших железнодорожной станцией Ноймюнстер. Рейхсфюрер на время успокоился, но проблема сохранялась. Две бронетанковые дивизии, четырнадцать тысяч машин и весь личный состав застряли на Ютландии с десятком французских товарных вагонов!
9
Двенадцатилетний мальчик три недели ждал в тюрьме Фресне приведения в исполнение смертного приговора. Преступление, приведшее его туда, на первый взгляд, выглядело лишь детским озорством, но, с другой стороны, могло быть и преднамеренным актом сопротивления противнику. Немцы, разумеется, предпочли увидеть в нем последнее. На углу бульвара Сен-Мишель и площади Сорбонны мальчик украл револьвер у немецкого солдата, за что должен был поплатиться жизнью.
Обезумевшая мать добивалась всеми средствами отмены приговора и, наконец, дошла до самой высокой власти: генерала фон Хольтица. Ей самой не позволили докучать генералу. Дело ее представил офицер связи, доктор Шванц. И, как следовало ожидать, успеха не добился.
— Зачем приходить ко мне с такими пустяками? — выкрикнул покоритель Роттердама и Севастополя, гневно швырнув документы на стол. — Для таких дел существуют надлежащие инстанции: обращайтесь туда! Раз мальчишку приговорили к смерти, надо полагать, для этого существовала весьма основательная причина? Во всяком случае, я занят гораздо более важными делами. Заберите дело и не отнимайте у меня время.
Женщина не могла обратиться больше ни к кому, и на другой день мальчика расстреляли в Венсенском лесу. Чего ради человеку калибра генерала Хольтица заботиться об участи какого-то ребенка? Это не путь к славе. Потомки не вспомнят генерала, который спас от расстрела мальчишку. Но того, кто уничтожил один из прекраснейших городов мира, вспоминать будут всегда.
МОЖНО ЛИ СПАСТИ ПАРИЖ?
Генерал фон Хольтиц вернулся в Париж. Город был мрачным, угрюмым; под гладкой поверхностью жизни таился дух скрытой угрозы. Дезертирство из немецкой армии принимало катастрофические размеры. И, соответственно, возрастало количество репрессий. За один только вечер было расстреляно более сорока человек, заподозренных в работе на Сопротивление. Первыми гибли коммунисты.
Однажды рано утром к фон Хольтицу явились два офицера с передовой. Один, генерал-майор, был в черном мундире бронетанковых войск, с повязкой на глазу; другой был молодым гауптманом-сапером, специалистом по минированию. Оба были мастерами в искусстве уничтожения. Как только они вошли в комнату генерала, на дверь было повешено объявление: «ВХОД СТРОГО ВОСПРЕЩЕН». За дверью решалось будущее Парижа.
Одновременно с этим совершенно секретным совещанием другое, еще более секретное, проходило в квартире на авеню Виктора Гюго между неким гауптманом Бауэром, офицером из ведомства адмирала Канариса, и дипломатом, носившим псевдоним «Фарен». Гауптман Бауэр озабоченно посвящал дипломата в положение дел, как оно ему представлялось; дипломат столь же озабоченно слушал.
— Мсье Фарён, — говорил офицер очень негромко и очень быстро, — весь город взлетит на воздух, если не произойдет чего-то весьма неожиданного, чтобы это предотвратить. Вам совершенно необходимо повидаться с фон Хольтицем, пока не поздно.
Дипломат утер несколько капелек пота на лбу. И выпил две рюмки коньяка перед тем, как ответить.
— Кто этот генерал фон Хольтиц? Откуда он? Я никогда о нем не слышал.
— Вы слышали о нем — просто не запомнили фамилию. Полагаю, вы слышали о Роттердаме? О Севастополе? Так вот, — гауптман с мрачным видом кивнул, — это фон Хольтиц.
— Вы хотите сказать…
— Я хочу сказать, что этот человек — выдающийся мастер в искусстве разрушения. Иначе почему для этого дела избрали именно его? Он принадлежит к той же военной школе, что и генерал-фельдмаршал Модель: слепое повиновение в любых обстоятельствах. Дайте ему топор, прикажите отрубить свою правую руку, и Он это сделает, если у вас более высокое звание.
Дипломат почесал горло.
— Что… э… что говорят об этом на Бендлерштрассе[107]?
— Почти ничего.
— В таком случае, почему мы… почему вы…
Глаза гауптмана блеснули за темными стеклами очков.
— Не говорят ничего только потому, что немногие оставшиеся до того напуганы, что боятся раскрыть рот! Остальные… уехали.
— Уехали? Куда.
— Туда же, куда поедем и мы, если не будем предельно осторожны — в Плётцензее.
У дипломата отвисла челюсть.
— Повешены? — хрипло спросил он.
— Разумеется, повешены! Теперь послушайте, мсье Фарен, и скажите, что вы об этом думаете: в Париж только что прибыл новый танковый полк. Расквартирован в казармах принца Эжена в Версале[108]. Командир его принадлежит к тому типу людей, с какими нам придется иметь дело: генерал-майор, дважды понижен в звании, командует самой необузданной группой танкистов в мире. И я говорю это не ради красного словца. Уверяю вас, если об этом станет известно в Берлине, адмирал Канарис тут же даст деру. Даже не помедлит, чтобы захватить с собой бабушку…
— Что же вы предлагаете? — нервозно спросил дипломат. — Что я могу тут поделать? И вообще, зачем этот полк перевели сюда?
Бауэр пожал плечами.
— Что может быть разрушительнее танка? Особенно из Двадцать седьмого полка особого назначения…
Позвольте сказать вам еще кое-что о нем. Полк состоит из шести батальонов, командует им генерал-майор Мерсель. Как я уже говорил, его дважды понижали в звании. Все его солдаты, уже находясь в армии, получали тюремные сроки. Изнасилования, грабежи, убийства, кражи — назовите любое преступление и не ошибетесь. Мягко говоря, это совершенно недисциплинированная свора головорезов… Можете представить, что будет, если их выпустить на улицы Парижа?
— Да.
— Резня без разбору…
— Да.
Фарен медленно подошел к окну, снова держа в руке рюмку коньяка. Постоял, молча глядя на улицу.
— Кровавая баня, — произнес он наконец. — Вы, конечно, правы. Это нужно как-то предотвратить.
— Рад, что вы согласны.
— Как это будет… — Фарен заколебался. — Как это будет выглядеть, если мы устроим полицейские баррикады? Посмотрите сюда, гауптман Бауэр. — Он указал в окно на идущего по улице сержанта полиции. — Оборона Парижа — почему нет? Полицейские вместе с участниками Сопротивления… это можно организовать.
— Не сомневаюсь, что можно, мсье Фарен. Но при этом я опасаюсь, что тем самым мы можем сыграть на руку Гитлеру. У меня есть сведения, что в Париж отправлен батальон из карательной бригады Дирлевангера[109]. В этой бригаде каждый человек — прощенный преступник; прощенный не потому, что его дело рассмотрено в новом свете, а благодаря тому неожиданному решению фюрера, что даже от преступников может быть польза. Мне известно, что этот батальон направляется в Париж с целью спровоцировать то, о чем вы сейчас говорили. — Бауэр опечаленно покачал головой. — Полиция и Сопротивление… Мысль соблазнительная, но как долго они продержатся против мощи немецкой армии? Какое сопротивление смогут они оказать? Боюсь, что недостаточное.
— И что же вы предлагаете, гауптман?
— Насколько я понимаю, у нас есть только два пути. Первый — задерживать как можно дольше войска и технику, которых ждет фон Хольтиц; второй — как можно быстрее привлечь в Париж американские бронетанковые дивизии.
Фарен вздохнул.
— Хотел бы я сейчас оказаться в Лондоне.
— Охотно верю, — сказал со смешком Бауэр. — Париж не самое уютное место на земле, так ведь? Заметьте, что Германия тоже не земной рай. Адмирал уже сжигает все документы. И знаете, кто назначен обербефельшабером[110] на западе? Генерал-фельдмаршал Вальтер Модель! Этот человек способен учуять предательство за сотню километров. Думаю, даже Гитлер не особенно расположен к нему.
