была почти полной. Она была совершена без какой-либо дискуссии с наиболее заинтересованной страной», — писал он, признавая, что Мюнхен является следствием всей политики предшествующих лет, следствием неудач остановить Муссолини в Абиссинии, а Гитлера в Рейнской области. Еще более резкие, но справедливые оценки мюнхенскому сговору дают представители критического направления. «Мюнхен был пактом четырех держав, продиктованным осью», — писал в 1948 году Л. Нэмир. «Мюнхен был капитуляцией, которой Чемберлен в совместной декларации с Гитлером (декларация о взаимном отказе от войны, предложенная английским премьером через несколько часов после подписания мюнхенского соглашения. — Г. Р.) придал бутафорский фасад, замаскировав ее суть и значение», — пояснял Нэмир еще через два года.«…Миротворцы — Чемберлен и Даладье — без какого-либо обращения к Советскому Союзу капитулировали перед Гитлером и принудили чехов принять расчленение их государства» [66],- писал лейборист Г. Кол.
Многие исследователи внешней политики и международных отношений подчеркивают крайне позорный характер соглашения, подписанного Англией и Францией. «Каковы бы ни были причины, — справедливо подчеркивал в 1943 году Р. Рейнер, — результат оставался. Чехословакия, готовая драться за свое существование, была брошена на милость ее врага…». «Мюнхен был величайшим моральным поражением, понесенным Англией в XX столетии, и оно еще продолжает сказываться», — восклицал Р. Рейнольдс в 1954 году. «Даже через 24 года я не могу избежать чувства, что полная капитуляция перед Гитлером была унижением и позором для нашей страны» [67],- с горечью писал в 1962 году профессор Д. Савори.
«…Гитлер открыл путь для своего следующего шага, уже предусмотренного им, — общей ликвидации Чехословацкого государства. Он уничтожил французскую систему безопасности, отделил Россию от европейского урегулирования и изолировал Польшу. Таковы были плоды Мюнхена» [68],- делал вывод Уилер-Беннет из анализа мюнхенской сделки.
Однако лишь немногие буржуазные историки Англии говорят об антисоветской направленности мюнхенской политики. В 1941–1945 годах, когда СССР и Англия являлись союзниками в борьбе с гитлеризмом, а «умиротворение» официально осуждалось, об этом еще вспоминали. «Несомненно, — писал в брошюре «Россия и мы» В. Голланц в 1942 году, — что в течение всего периода, кульминацией которого явился Мюнхен, целью Чемберлена и миротворцев являлось не сопротивление германской агрессии, а направление ее с Запада на Восток…». Англия и Франция, отмечали в 1942 году Г. Китон и Р. Шлезингер, «давали понять Германии, что мы будем безразличны к ее экспансии в Восточной Европе за счет России… Это является единственно возможным объяснением самоубийственной политики помощи ей в расчленении Чехословакии» [69].
Картина резко изменилась с окончанием войны и особенно с началом «холодной войны» против сил социализма. В 50-60-х годах большинство буржуазных историков и публицистов Англии замалчивают антисоветскую основу Мюнхена, как, впрочем, и «умиротворения» в целом. Классовый подход к оценке событий не дает возможности большинству буржуазных исследователей увидеть в Мюнхене его подлинную, антисоветскую сущность.
Глава 3. Внешняя политика Англии накануне войны (март-август 1939 г.)
«Дипломатическая революция»: легенды и действительность.
Мюнхенское соглашение и англо-германская декларация от 30 сентября 1938 г., по существу выполнявшая функции договора о ненападении, казалось, открыли перед правящими кругами Англии возможность достижения «общего политического решения» с державами «оси». К тому же в январе-феврале 1939 года Лондон предпринял ряд новых шагов, направленных на сближение с Римом и Берлином. Даже события 15 марта 1939 г., когда немецкие войска вступили в Прагу и Чехословакия перестала существовать как независимое государство, не изменили взглядов Чемберлена. Выступая в тот же день в палате общин, английский премьер отметил, что правительство, несмотря ни на что, продолжит свою внешнеполитическую линию [1].
Однако через два дня Чемберлену пришлось изменить позицию. В речи, произнесенной 17 марта в Бирмингеме, он обвинил Гитлера в обмане и заявил, что Англия не допустит новой агрессии. Еще через несколько дней английское правительство приняло ряд мер, среди которых особое место заняли односторонние гарантии Польше, объявленные в парламенте 31 марта.
Ссылаясь на это и решения, принятые правительством в апреле [В апреле 1939 года английское правительство объявило о гарантиях Греции и Румынии и впервые в английской истории в мирное время ввело воинскую повинность[2]], многие буржуазные историки и публицисты Англии пишут о резком повороте во внешней политике, совершенном Чемберленом, его отказе от «умиротворения» и переходе на позиции создания «фронта мира» с участием СССР против агрессии. В английской буржуазной историографии сложилась и заняла видное место легенда о «дипломатической революции» марта — апреля 1939 года.
Советский историк В. И. Попов высказал предположение, что термин «революция» был выдвинут не без ведома «Чатам хауз» и Форин оффиса и, по-видимому, впервые был использован в работе английского историка Дж. Геторн-Харди «Краткая история международных отношений, 1920–1939» [3].
Насколько правильно это предположение? Когда и как сложилась легенда о «дипломатической революции»?
Сразу после выступления Чемберлена в палате общин 15 марта 1939 г. стали поступать данные об отрицательной реакции широких слоев английского народа как на агрессивный акт Гитлера, так и на заявление премьера. Большая часть прессы, в том числе газета «Таймс», осудила гитлеровскую агрессию. Даже сторонники Чемберлена в парламенте и часть министров требовали положить конец «умиротворению». Надо было что-то предпринимать. Галифакс раньше Чемберлена понял опасность. Именно он, как сообщают его биографы, убедил премьера изменить тактику [4].
Новую обстановку, складывающуюся после 15 марта 1939 г., обрисовал в томе воспоминаний «Подводя итоги» А. Иден. «Мы чувствовали, — писал он, — что если это действительно была позиция правительства, то мы не можем ее поддержать, даже молча. Несомненно, что такие настроения овладевали членами правительства как в парламенте, так и вне его. Страна очень тяжело переживала насилие над Чехословакией и ликвидацию Гитлером прежних обязательств… На следующий вечер премьер-министр произнес речь в Бирмингеме…». «Чемберлен, — писал впоследствии сын У. Черчилля Рандольф, — …быстро обнаружил, что у него полностью потерян контакт с английской общественностью. Все классы и партии были оскорблены действиями Гитлера, и он сразу же был вынужден признать, что его политика провалилась и нужны какие-то новые меры». Если бы Чемберлен настаивал на слепом следовании мюнхенскому курсу, отмечает Уилер-Беннет, «его личные позиции премьер-министра и лидера консервативной партии оказались бы в опасности». Подтверждает этот вывод биограф С. Криппса — видного деятеля левого крыла лейбористской партии — Э. Эсторик. Он сообщает, что У. Черчилль, беседуя с С. Криппсом 22 июня 1939 г., заметил, что, если бы в марте Чемберлен не изменил политики, Англию могло охватить движение за Народный фронт и он — Черчилль — поддержал бы его [5].
Все эти факты говорят об одном: изменение курса, хотя бы чисто внешнее, было крайне необходимо для правящей группировки, и она пошла на него,
