Глава сорок третья
Ответ кайсару от Хосрова с предложением дружбы и мира
Хосров на шелковой китайской ткани,Пером, пригодным для таких посланий,
Излил слова о дружбе и любви, —На языке писал он пехлеви:
«Пока я буду царствовать в Иране,Я не потребую от Рума дани,
Добытые войною городаКайсару возвращу я навсегда.
Еще скажу о девушке знатнейшей,На свет рожденной матерью чистейшей:
Я буду счастлив, с ней судьбу связав,Скрепив тем самым дружбу двух держав.
Когда назад отправишь ты посланцев, —Тобой, кайсар, обласканных иранцев, —
Когда на помощь войско мне пришлешь, —Пришли, в сопровождении вельмож,
И дочь свою, которой, по рассказам,Судьба дала и красоту, и разум.
С тобой свяжусь я узами родства.Так было — древние гласят слова —
При Каюмарсе, после — при Джемшиде, —На них соседи не были в обиде.
Ты благородных вспомни храбрецов:Пришел за Кай-Ковусом Кай-Хосров,
Сменялись венценосные владыки,А был их предком Кай-Кобад великий:
Так справедливо правил тот мудрец,Что волки стали братьями овец!
От тех властителей, сиявших миру,Ведет черта к Бобаку Ардаширу.
Его звезда зажглась на небесах.Он — предок мой, а я — законный шах.
Поэтому я слов не трачу даром, —Клянусь, что буду я всегда с кайсаром.
Мы не питаем к вам враждебных дум:Единство обрели Иран и Рум.
Теперь забудем о борьбе и мести,Во всех делах теперь мы будем вместе».
Кайсар, от шаха получив ответ,Созвал мужей сановных на совет,
К ученым обратился и к вельможам:«Иран и Рум едины: мы не можем
От наших обещаний отступить.Скажите, как нам надо поступить?»
«Ты — наш кайсар, покорство — наша доля.Повелевай: закон — твоя лишь воля.
Мы — жалкие рабы, ты — господин,Решаешь дело только ты один».
Так мудрые кайсару отвечали,Прогнав его заботы и печали.
Глава сорок четвертая
Харрод Бурзин открывает тайну волшебной статуи
Когда светильник солнечный исчез,Зажглась звезда на куполе небес,
Кайсар, желая испытать иранцев, —Познания и разум чужестранцев, —
Велел седобородому волхвуПодобную живому существу
Таинственную статую построить,Ей облик дивной женщины присвоить.
И вот воссела на престол жена,Красива, и нарядна, и скромна.
Вокруг нее — невольники и слуги,У ног ее — наперсницы, подруги.
Она молчит. Грустны ее глаза.Несмело по щеке бежит слеза.
Но щеки, словно яблоки, румяны,А косы длинны и благоуханны,
Ресницы — мягкие, как облака.И так она прекрасна и хрупка,
И так бессильно поднимает руку,Что хочется ее развеять муку…
Был взор ее таких исполнен чар,Что в восхищение пришел кайсар,
И щедро наградил он чародея,Ни жемчугов, ни денег не жалея.
Ушел искусник, гордый от похвал.Густахма властелин к себе призвал,
Сказал ему: «Послушай, муж великий,О дочери моей прекрасноликой.
Она росла, как вешний цвет мила.Пора ее замужества пришла.
Мечтал о ней мой родич, юный воин.Как бог велит, был этот брак устроен.
Я с ней простился, как отец и друг.Но только увидал ее супруг,
Бессильным стало молодое тело,Душа его на небо улетела.
С тех пор тоскою заболела дочь,И день ей черным кажется, как ночь,
Не слушает советов, утешений,Угрюм, как осень, день ее весенний.
Прошу я: потрудись! Мне жаль ее, —Найди слова, развей печаль ее,
И, может быть, — ты молод, строен, знатен, —Ей будет разговор с тобой приятен».
Сказал Густахм: «Я прогоню тоску,Ее недуг из сердца извлеку».
С душой открытой, полон жажды дела,К молчальнице приблизился он смело.
Сидела солнцеликая жена,Безмолвна, величава и грустна.
Но так как статуя была красива,Густахм заговорил красноречиво:
«Царевна, дочь могучего отца!Не жалуйся на промысел творца.
От смерти не уйти орлу на небеИ льву в лесу, — таков наш общий жребий».
Но на ветер ушли его слова,Несчастного не тронув существа.
Оно глядело пристально и грустно,Смахнув слезу с ресниц весьма искусно.
Густахм замолк, теряя речи дар.Призвав к себе, спросил его кайсар:
«Ты говорил ли с бедною царевной,Тоску прогнал ли речью задушевной?»
Тот отвечал: «Твоя безмолвна дочь,Не удалось мне страждущей помочь».
На утро властелин сказал Болую:«Как дочери тоску развеять злую?
Шапура, Андиёна ты возьми,И с этими достойными людьми
Мое дитя ты оживи беседой,О женихе прекрасном ей поведай:
А вдруг ее утешит ваш совет,А вдруг она сегодня даст ответ?
Душа моя от скорби раскололась:Хочу я дочери услышать голос!»
Три витязя, пред страждущей представ,О женихе, властителе держав,
Подробно рассказали солнцеликой,Но та была, как прежде, безъязыкой.
Пришли к царю: «Твоя безмолвна дочь,Мы боль ее не в силах превозмочь».
Не помогли вельможи властелину,И поспешил тогда кайсар к Бурзину.
Сказал: «Тоскую, дочь свою любя.Одна, Харрод, надежда — на тебя.
С ее недугом четверо боролось, —Быть может, ты ее услышишь голос».
Харрод Бурзин к безмолвной подошел,Узрел ее лицо, венец, престол,
Окинул всю ее пытливым взглядом,Присматриваясь к слугам и нарядам.
Приветствие учтиво произнес.Молчала та, роняя капли слез.
Задумался вельможа многочтимый:«Она молчит: погиб ее любимый,
Молчит из-за жестокости судьбы, —Но почему молчат ее рабы?
Зачем молчат наперсницы и слуги,Когда она тоскует о супруге?
Зачем рукой не хочет шевельнуть,Когда ей слезы падают на грудь —
Все время на одно и то же место?Ужели безутешная невеста
Застыла, поглощенная тоской,Не шевельнет рукой или ногой?
Она грустна поныне, как вначале:Движенья жизни нет в ее печали!»
Расхохотался от души Бурзин,Сказал кайсару: «Мудрый властелин,
Ты говоришь, что дочь ты замуж выдал?Не дочь твоя грустит, а жалкий идол!
То статуя руками колдунаНа посрамленье нам сотворена.
Ты насмех порешил поднять иранцев,Чтоб пристыдил Хосров своих посланцев!»
Сказал кайсар: «Твой разум — благодать,Визирем первым ты достоин стать!
Есть у меня в одном покое чудо.Увидишь в первый раз такое чудо,
Увидев, не поймешь: то истукан,Иль вечный сотворил его Яздан?»
Харрод, внимая речи той хвалебной,Отправился тотчас в покой волшебный.
Там, с луком и колчаном, полным стрел,Огромный всадник в воздухе висел.
Сказал Харрод: «Уловки бесполезны,Седок, висящий в воздухе, — железный,
А тот покой из камня состоит,И камень называется: магнит.
Его индусские открыли маги,В чьих книгах — мысли о добре и благе».
Глава сорок пятая
