Узнав меня, Огурцов типографского отстранил (тот безропотно отшагнул к стеночке), принялся неожиданно обрадованно меня тормошить и расспрашивать. Между делом высыпал несколько предложений: продать полторы тысячи пар джинсов из расчета двадцати процентов комиссионных, от чего я отказался сразу; пойти к нему мастером в пошивочную, что я тоже отверг без раздумий; взяться вместо Огурцова за печать вот таких плакатов; последнее предложение завязло в объяснениях: «У вас лицо-то есть?» — торопливо спрашивал Огурцов, а я никак не мог взять в толк, о каком лице идет речь: оказалось в конце концов — о юридическом. Огурцов спешил привлечь меня в свою деятельность — кривясь от нетерпения, толковал о сети реализации, стоимости тиражей, днях оборота и процентах прибыли. Я напряженно отшучивался. Тут, слава богу, появился главный инженер, которого я, собственно, и дожидался. На прощанье Огурцов протянул визитку и сказал с неясным сожалением: «Давай звони, поработаем». Уходя, я слышал, как он снова набросился на типографского: «Что ты смотришь? Ты предмет искусства изучаешь?! Ты на качество, на качество взгляни! Это качество? Колбасу в такое качество заворачивать!..»
Прошло шесть или семь лет, и однажды теплым воскресным утром меня остановили на Кутузовском проспекте. Чертыхаясь, я выбрался из машины и пошел навстречу сержанту. Плотный и розовощекий, он холодно, с прищуром, смотрел — и вовсе не на меня, а по-прежнему в сторону дороги, где время от времени проезжали машины.
«Документики», — сказал сержант. Величественное безразличие, обращаемое ко мне, резко контрастировало с тем пристальным вниманием, что уделялось им довольно пустынной в эту пору проезжей части, и окончательно переводило сержанта в разряд явлений стихийных, на которые человек в силу ограниченности своих возможностей не может оказать сколько-нибудь значительного воздействия. «Пожалуйста», — вздохнул я, протягивая права, как вдруг он взорвался целым вихрем суетливого движения и шума: побежал, оглушительно засвистел, стал махать палкой — и все для того, чтобы остановить баклажанного цвета джип, летящий со стороны гостиницы «Украина». Джип вильнул, затормозил — напоследок со скрипом и заносом — и взвыл задней передачей, подъезжая.
— Ну что ты машешь? — брюзгливо спросил большой и довольно упитанный человек в черных очках. — На хрена вас тут столько понатыкали?! Через каждые пятьсот метров!
— Превышение скорости, товарищ водитель, — сдержанно ответил сержант.
Казалось, он был несколько покороблен развязностью нарушителя.
— Что?! — изумился человек в очках. — Какое на хрен превышение?
Как ты можешь знать, что превышение? Где радар?
— Пожалуйста, — ответил сержант, еще больше подбираясь. — Вот.
— Знаю я ваши радары! У вас же ни один радар толком не работает… тоже мне — радары!.. Где?
— Да вот же, — сержант указал на индикатор. — Девяносто пять километров!
— Ну а я что говорю? Я и говорю, что не работает! — захохотал тот. — Ты что, командир! Я сто двадцать шел — минимум! Минимум, понял? Ты видел, как я шел? Видел? А ты говоришь — девяносто пять! Где логика? Тараканов твоим радаром ловить, а не нарушителей! Понял? Хрена ли ты меня таким радаром ловишь? Таким радаром знаешь чего? Ковыряться кой-где таким радаром, вот чего!
Ну уморил!..
Снял очки и повернулся. Это был Огурцов.
— А ты тут что? — спросил он, не удивившись.
— Да вот, — я пожал плечами. — Превысил…
— На чем?
— Вон… бежевая, — с безразличием затаенной гордости ответил я, махнув в сторону Асечки.
— На этом?! — показывая пальцем, спросил Огурцов и, помолчав, снова повернулся к сержанту: — Ты что, командир? У тебя совесть-то есть? Ты не видишь, на чем человек ездит? Заря автомобилизации! Да как он мог превысить, паря? Его с какой горы катить нужно, чтобы он превысил? Ты вот что, командир… ты отдай правишки-то да и… Не взял еще? Ну все, командир! Всех благ! Так держать, как говорится!..
Сержант смущался, пожимал плечами, чуть только не брал под козырек, а когда отъезжали, сердечно помахал жезлом.
Тормознули у ближайших ларьков. Огурцов был не один — в машине осталась сидеть какая-то красотка, скучно смотревшая в сторону и на третьей фразе разговора вполголоса аттестованная Огурцовым как «моя волчара».
— Ловят нас, мужиков-то, — весело сообщил он при этом. — Не успеваешь продохнуть. Небось даже карась какой-нибудь, если один раз с крючка сорвался, хрена потом к червяку подплывет. Ему мозгов хватает. А мы все лезем на ту же приманку. Чудно…
Сам-то как? Все по тому же делу горбатишься?
— По тому же, — кивнул я.
— Отлично! — обрадовался Огурцов. — Есть для тебя работа!
— Да я работаю…
— Перестань, — отмахнулся Огурцов. — Что ты работаешь? Я вижу, как ты работаешь. Как работаешь, так и ездишь. Нужно так работать, чтоб зарабатывать. Нет, ну просто обидно смотреть. Ты же головастый, Серега! Знаешь, какая шваль безмозглая крутится в делах? Три на пять правильно умножат — уже победа. Разума над этим… как его… Короче, там, конечно, одним умом не обойтись… хватка нужна, чутье… дороже ума стоит. Но все равно. Что ты сидишь как гнилой пень? ВНИПНИ! Внипенек! Ты чего?
Ты думаешь, это вечно будет? Ни хрена не вечно. Скоро устаканится — и все, уже не пролезешь. Ты давай, давай сейчас шевелись. Нароешь бабок, а уж потом своими бирюльками… цацками этими… уж я забыл, как и называлось-то, честное слово!..
— Да почему бирюльками, — сдержанно возразил я. — Ничего подобного. У нас контракты с тремя фирмами, и мы скоро…
— Ладно тебе! — снова отмахнулся Огурцов, великодушно предоставляя мне, как оппоненту, возможность не говорить глупости. — Высосут из вас соки эти фирмы, и вся любовь. Ну даже если не высосут, не украдут ничего — что тогда? Твоими железками-программками и в Америке-то не миллионы люди зарабатывают. Нет, ну на жизнь-то зарабатывают, конечно, зарабатывают! — Он поднял руки, немного уступая. — Так то в Америке! А ты не в Америке. И делать нам в Америке нечего…
Все, все, все, мне некогда! Дай я скажу и поеду, а ты тут будешь рассуждать. Смотри сюда. Имеется эн объектов, случайно разбросанных на площади эс. Требуется автоматизировать обмен информацией между каждым из них и центром цэ. Сорок шесть бензоколонок! Ежечасные сводки о движении товара, раз в сутки — отчет. Все по локальной сети. А? Такая немудреная задачка для парочки-троечки головастых мужичков. Это не на день, как понимаешь. И не на год. Поддержка, расширение… Если возьмешься, включу в совет директоров. Получишь акции. Это кроме зарплаты.
— Да я же не специалист по таким делам, — поморщился я. — Ты пойми, Василий, я…
— Отсылаю в пункт первый, — равнодушно сказал Огурцов. — Про рассуждения. Порассуждай. А потом давай звони, поработаем.
Протянул визитку и пошел к машине. Банку безразлично кинул на тротуар — трудно было в урну ее бросить, что ли?..
Джип рванул с места в карьер, а я, помнится, допил воду, размышляя: а не позвонить ли и в самом деле Огурцову?
Но так и не позвонил, и уже трудно вспомнить почему. Должно быть, как всегда: сначала все как-то руки не доходили, а когда недели через полторы хватился визитки, ее уже не было: куда-то запропастилась, черт ее знает…
Еще лет через пять я стоял у подъезда. Клиент запаздывал. Было довольно холодно. Я поставил последний срок — еще пять минут, и все, — когда во двор медленно, будто крадучись, въехал черный «мерседес». Откуда-то едва слышно доносилась музыка, и поэтому было особенно заметно, как бесшумно — только мягко поскрипывал снег под широкими колесами — он прокатился мимо. Снежинки безмолвно кружились и скользили по его лакированному телу.
Полыхнули стоп-сигналы. Обе задние дверцы раскрылись. Из правой, крутя головой, выскочил бодигард. Из левой между тем с кряхтением выбирался какой-то крупный господин в черном пальто… без шапки… вот повернулся, блеснув залысинами…
— Это ты, что ли, показываешь? — недоуменно спросил Огурцов, озираясь. — С тобой секретарша договаривалась? Понятно… Ну тогда в этот раз я работы тебе, Серега, не предлагаю. Работу ты нашел себе лучше некуда. — Он хмыкнул. — Молодец… Ладно, что ж… давай показывай.
Располнел; да и взгляд был загнанный.
Та квартира не подошла; через пару дней я показал ему коммуналку на Пречистенке. Еще через три дня получил аванс…
Я въехал во двор, забитый дорогими машинами, кое-как притиснулся. Шагая к подъезду, поднял голову. Окна третьего этажа полыхали в полную силу.
— К Огурцову, — сообщил я вопросительно смотревшему охраннику. — Двадцать седьмая…
— Фамилия?
Парень потыркал клавиши переговорного устройства, сказал несколько слов, услышал ответ. И нажал кнопку, впуская.
Дверь квартиры почему-то была открыта.
