ней слишком редко, чтобы создавать защиту от нее — и разумная безжалостность в сочетании с тем, что я могу назвать только прагматичным состраданием. — Он покачал головой. — Такое сочетание способностей было бы редкостью для человека вдвое старше вас. Ваш отец, очевидно, был даже лучшим учителем, чем я когда-либо предполагал.
— Верю, что так оно и было, — мягко согласился Кэйлеб.
— А еще есть императрица, — продолжил Нарман с причудливой улыбкой. — Подозреваю, что на самом деле по-своему она даже более опасна, чем вы. Она, безусловно, одна из двух самых умных женщин, которых я когда-либо встречал в своей жизни, и тот факт, что ей удалось не просто выжить, но и фактически укрепить власть чисхолмской короны, несмотря на все усилия своры дворян в четыре или пять раз старше ее, только подчеркивает ее собственные возможности. Честно говоря, вы двое вместе просто пугаете, если вы простите мою откровенность.
— Не только извиню это, но приму это как комплимент.
— Наверное, следует. И, — Нарман задумчиво поджал губы, — у этого есть и другой аспект. Тот, который не приходил мне в голову, пока у меня не появилась возможность встретиться с вами обоими и составить о вас впечатление из первых рук.
— И о каком аспекте идет речь? — спросил Кэйлеб, когда эмерэлдец замолчал.
— По крайней мере, я склонен думать, что какое-то время ваши противники вполне могут недооценивать вас просто потому, что вы молоды. Они собираются предположить, что каким бы умным вы ни были, вы все равно станете жертвой импульсивности вашей юности. На самом деле, я должен признать, что это была моя первая мысль, когда я услышал подробности ультиматума, который вы предъявили графу Тирску после Крэг-Рич. Судя по тому, как мне о них доложили, вы были совершенно… кровожадным в перечислении последствий, с которыми он столкнется, если отвергнет ваши условия капитуляции. Они показались мне чем-то вроде, гм, экстравагантных намерений, которые можно было бы ожидать, скажем так, из-за юношеской неопытности.
— Хорошо, — усмехнулся Кэйлеб. — Они и должны были казаться такими.
— В самом деле, ваше величество?
— О, не поймите меня неправильно, Нарман. Если бы он отклонил мои условия, я бы возобновил обстрел… и больше не было бы предложений о пощаде, пока все его корабли до последнего не сгорели или не пошли ко дну. Никогда не думайте, что я бы этого не сделал. — Нарман Бейц посмотрел в уже не блестящие карие глаза, которые стали твердыми, как замороженные агаты, и узнал правду, когда услышал ее. — И также признаю, что я хотел сделать последствия нападения на мое королевство кристально ясными не только для графа, но и для всего мира. Следующий правитель, которого храмовая четверка подкупит или заставит напасть на Чарис, никогда не сможет притвориться, что он заранее не знал, как именно отреагирует Чарис. И на случай, если кто-то пропустил это после моего разговора с Тирском, подозреваю, что они поймут подтверждение моей точки зрения после нашего послания королю Жэймсу.
— Но я также подумал, что таким людям, как Клинтан и Тринейр, не повредит думать, что они слышали высокомерие молодого человека. Мой отец однажды сказал мне, что это чудесно и всегда ценно — быть любимым своими друзьями, но очень важно, чтобы тебя боялись твои враги. И после страха следующая самая важная вещь, о которой беспокоятся ваши враги, — это то, что они вас недооценивают. Лучше вообще никогда не подвергаться нападению, но если на вас собираются напасть, то чем более самоуверен ваш враг, тем лучше.
Нарман несколько секунд пристально смотрел на молодого человека, который стал его императором, а затем склонил голову в знак уважения. — С каждым днем я чувствую себя все лучше и лучше из-за того, что в итоге проиграл вам и вашему отцу, ваше величество.
— Действительно? Потому что я такой замечательный и милый парень?
— Нет, не совсем, — сухо сказал Нарман, и Кэйлеб весело фыркнул. Затем эмерэлдец продолжил: — Причина, по которой я решил, что чувствую себя не так уж плохо, в конце концов, заключается в том, что, по крайней мере, я не проиграл кому-то, кто просто наткнулся на возможность надрать мою хорошо набитую задницу между моими коварными ушами.
* * *
Палящее солнце стояло высоко над головой, когда «Эмприс оф Чарис» вышла из-за волнореза города Кармин.
Столица Зибедии не выглядела особенно впечатляющей для того, кто вырос в Теллесберге, — решил Кэйлеб, — но он должен был признать, что сама якорная стоянка была великолепна. Полностью защищенная заливом Тэлизмен и заливом Ханна, не говоря уже о защищенных массивах суши островов Грасс и Шоул, она обеспечивала превосходную защиту от непогоды, что было немаловажным преимуществом в этих широтах, особенно во время сезона ураганов. И подходы к порту были такими же хорошими, с глубокой водой и очень небольшим количеством опасностей для судоходства, если не подходить совсем близко к городу.
Конечно, тот факт, что он также находился всего в пятидесяти милях к северу от экватора, создавал климат, в котором даже чарисиец чувствовал себя так, словно его поджаривают на вертеле, когда он выходил под прямые лучи полуденного солнца.
Береговая линия гавани достаточно хорошо охранялась береговыми батареями, но великий герцог Зибедия, к сожалению, пренебрег укреплениями островов, усеивающих подходы к его столице. Было несколько мест, где батареи, по крайней мере, доставили бы серьезные неудобства атакующему флоту, но там не было установлено ни одного орудия.
Что, если задуматься об этом, возможно, никак не обязано пренебрежению Зибедии, — размышлял он. — В конце концов, Гектор знает великого герцога даже лучше, чем Нарман. Вероятно, он хотел быть чертовски уверен, что его флоту не придется пробиваться мимо этих батарей, если возникнут какие-нибудь мелкие неприятности. И, полагаю, вспомнить это тоже было бы неплохо для меня.
Остальные десять галеонов, которые Кэйлеб привел с собой, расположились в защитных позициях вокруг «Эмприс оф Чарис», с заряженными пушками и готовыми экипажами. Возможно, это не самая дипломатичная позиция из возможных, но Кэйлеба это на самом деле не волновало. На орудиях его собственного флагмана не было людей, и это была
