— Так каков же правильный ответ, Эдди? — спросила Эйми. — Где находится Цейлон?
— Это остров неподалеку от берегов Африки, — уверенно и твердо заявил Стив. — Точно знаю, мы в школе проходили.
Лэард оглядел присутствующих — у каждого на лице застыло озадаченное выражение. У всех, кроме Стива. Лэард откашлялся и хрипло сказал:
— Мальчик прав.
— Сейчас принесу атлас и покажу! — с гордостью заявил Стив и помчался наверх.
Лэард поднялся, чувствуя слабость в коленках.
— Мне, пожалуй, пора.
— Так скоро? — удивился Гарри. — Что ж, в любом случае от души желаю найти целые горы урана. — Он избегал смотреть жене в глаза. — Да я правую руку готов отдать на отсечение, лишь бы оказаться там с вами.
— Настанет день, дети вырастут, — начала Эйми, — может, и мы будем тогда еще не слишком старыми и съездим посмотреть Нью–Йорк, и Париж, и разные другие интересные места. И, чем черт не шутит, осядем на старости лет в Багомбо.
— От души надеюсь, — сказал Лэард.
И чуть ли не пулей вылетел из дверей, а потом торопливо зашагал по дорожке, которая показалась бесконечной, к ожидавшему его такси.
— Поехали! — бросил он водителю.
— А они там вам что–то кричат, — сказал таксист. И опустил стекло, чтоб Лэарду было слышно.
— Эй, майор! — орал Стив. — Мама была права, а все мы ошибались! Цейлон рядом с Индией!..
Семья, в которую Лэард только что внес нешуточный разлад, вновь объединилась, дружно столпилась на крылечке, провожая гостя.
— Пилла! — весело кричал Гарри. — Сибба ту бэнг–бэнг. Либбин хру донна стейк!
— Толли! — вторила мужу Эйми. — Пакка сахн небул рокка та. Си нотте лони джин та тоник!
Машина наконец отъехала.
В тот же вечер Лэард сделал из своего гостиничного номера междугородний звонок. Звонил он своей второй жене Сельме, проживавшей в маленьком домике в Левиттауне, что на Лонг–Айленде, в Нью–Йорке — словом, далеко–далеко отсюда.
— Ну, каковы успехи у Артура? — спросил он. — Стал читать лучше?
— Учительница считает, что он совсем не тупой. Просто ленивый, — ответила Сельма. — И еще говорит, что он вполне может догнать класс, но только, если захочет.
— Потолкую с ним по душам, когда приеду домой, — сказал Лэард. — Ну а близнецы? Хоть дают тебе поспать немножко?
— Ведут себя маленько потише, если их разделить. Иначе заводят друг друга. — Сельма громко зевнула. — Ну а как твое путешествие?
— Помнишь, как все говорили, что картофельные чипсы в Дьюбук продаваться ни за что не будут?
— Да.
— Так вот, ничего подобного, — заявил Лэард. — Я их всех сделал. Просто переворот в истории этого штата. Я весь этот вшивый городок еще поставлю на уши!
— Скажи–ка, — осторожно начала Сельма, — а ты… Ты ведь собираешься звонить ей , да, Эдди?
— Не–а, — лениво ответил Лэард. — К чему ворошить прошлое?
— Неужели тебе не интересно знать, как она и что?
— Не–а. Да мы и тогда едва знали друг друга. Люди меняются, меняются. — Он прищелкнул пальцами. — Ой, чуть не забыл! А что сказал дантист насчет зубов Доны?
Сельма вздохнула.
— Сказал, ей нужно поставить скобки.
— Так поставь. Займись этим, Сельма. Ладно, давай прощаться. Надеюсь, жизнь теперь у нас повернется к лучшему. Да, кстати, я купил себе новый костюм.
— Давно пора, — сказала Сельма. — Бог знает сколько в старом проходил. Ну и как он, хорошо на тебе сидит?
— Вроде бы да, — ответил Лэард. — Я люблю тебя, Сельма.
— Люблю тебя, Эдди. Спокойной ночи.
— Страшно по тебе соскучился, — сказал Лэард. — Спокойной ночи.
Нежно–голубой дракон
Худой молодой человек с испачканными руками вышел из агентства по продаже автомобилей, где он работал, и, перейдя размякший асфальт главной улицы приморской деревушки, вошел на почту. Когда–то деревушка была портом китобойных судов. Теперь ее жители обслуживали хозяев и арендаторов особняков на пляже.
Молодой человек отправил несколько писем и купил марок для босса. Затем по своим делам зашел в соседнюю аптеку. Когда он входил в аптеку, из нее вышли два дачника его возраста, мужчина и женщина. Он хмуро глянул на них, как будто их здоровье, их богатство и ленивая самоуверенность несли в себе насмешку над ним.
Он попросил аптекаря, который хорошо его знал, оплатить ему его собственный чек на пять долларов. Чек был выписан на его счет в банке соседнего города. В деревушке банка не было. Его звали Кайе. Кайе перевел свои деньги с накопительного счета на чековый. Чек, который Кайе протянул аптекарю, был первым, который Кайе вообще выписывал. Это был чек номер один. Кайе вовсе не были нужны пять долларов. Он хотел быть уверенным, что чек, выписанный им, представляет собой настоящие деньги, что им можно расплачиваться.
— Мое имя написано там, наверху, — сказал он.
— Я вижу, — сказал аптекарь. — Ты выходишь в люди.
— Не беспокойтесь, — сказал Кайе, — все в порядке.
Да что там в порядке! Кайе подумал, что аптекарь упал бы в обморок, если бы знал, что значит этот чек.
— Почему я должен беспокоиться по поводу чека от самого честного и работящего парня нашего города? — Аптекарь поправил себя: — Счет в банке делает тебя таким же значительным человеком, как Дж. П. Морган.
— На какой машине он ездит? — спросил Кайе.
— Кто?
— Дж. П. Морган.
— Он умер. Ты что, судишь о человеке по машине, на которой он ездит? — Аптекарю было семьдесят лет, он очень устал и искал человека, который купил бы его магазин. — Ты, должно быть, весьма невысокого обо мне мнения, я ведь езжу на подержанном «Шеви». — Он протянул Кайе пять купюр по доллару.
Кайе немедленно назвал модель «Шеви»:
— Малибу.
— Похоже, что работа у Даггетта сделала тебя психом по части машин.
Даггетт был хозяином агентства напротив, где он торговал спортивными машинами. И у него был еще магазин в Нью–Йорке.
— Где ты еще работаешь, кроме Даггетта?
— На бензозаправке. И обслуживаю столы по уик–эндам на Шканцах.
Кайе был сиротой, он жил в меблированных комнатах. Его отец служил у подрядчика по садовым работам, мать была горничной в «Хауард Джонсон» на выезде из города. Они погибли при столкновении лоб в лоб, прямо перед «Хауард Джонсон», когда Кайе было шестнадцать лет. Полиция сказала, что катастрофа произошла по их вине. У его родителей не было денег, их подержанный «Плимут Фьюри» был полностью разбит, так что даже машины не осталось.
— Кайе, я тревожусь за тебя, — сказал аптекарь. — Только работа и никакой радости. Все еще не накопил на машину?
В деревне все знали, что Кайе так много работает, чтобы купить машину. У него не было девушки.
— Слышали когда–нибудь о «Мариттима–фраскати»?
— Нет. И думаю, что вообще никто о такой не слыхивал.
Кайе с сожалением посмотрел на аптекаря.
— Два года подряд выигрывала гонки в Авиньоне — была лучше «ягуаров», «мерседесов» и всех остальных. Гарантированно делает сто тридцать по прямой. Самая прекрасная машина в мире. У Даггетта есть одна такая в нью–йоркском магазине. — Кайе привстал на цыпочки. — У нас здесь никто ничего подобного не видел. Никто.
— Почему ты не хочешь поговорить о «форде», или «шевроле», или еще о чем–нибудь, что мне известно? «Мариттима–фраскати»?
— Не тот класс. Вот почему я о них не говорю.
— Класс! Вы только послушайте, кто рассуждает о классе! Он моет полы, драит машины, обслуживает столы, заливает бензин, и ему нужен класс или ничего!
— У вас свои мечты, у меня — свои, — сказал Кайе.
— Я мечтаю о том, чтобы быть молодым, как ты, и жить в деревне такой же милой и приятной, как эта, — сказал аптекарь. — Ты можешь получить класс и…
Когда Кайе вошел, осанистый Даггетт, типичный житель Нью–Йорка, который держал открытым это отделение своего магазина только летом, продавал машину джентльмену в твиде, с изысканными манерами.
— Мистер Даггетт, я вернулся, — сказал Кайе.
Даггетт не обратил на него никакого внимания. Кайе уселся на стул ждать и мечтать. У него сильно колотилось сердце.
— Понимаете, это не для меня, — сказал посетитель. Он с удивлением смотрел на МГ, приземистую спортивную машину. — Это моему мальчику. Он говорил об одной из этих штучек.
— Прекрасная машина для молодого человека, — сказал Даггетт. — И для спортивной машины вполне разумная цена.
— Он сейчас бредит какой–то другой машиной, что–то вроде Мара…
— «Мариттима–фраскати», — сказал Кайе.
Казалось, Даггетт и посетитель удивились, обнаружив рядом с собой Кайе.
— М–м, да, именно это, — сказал покупатель.
— У меня в городе есть одна такая. В начале недели я мог бы доставить ее сюда.
— Сколько?
— Пятьдесят шесть сотен и пятьдесят один доллар, — сказал Кайе.
