обратно на стул, но рухнул на пол. Дыхание стало тяжелым и прерывистым. Выглядел он так, будто с него сошли все краски.
– Должно быть, инфаркт, – сказал я. Схватил телефон и сразу же набрал 999 [26]. – Усади его в удобную позу и дай воды.
Джалиль положил Бабе под голову подушки.
– Здравствуйте, вы позвонили в Экстренную службу. Какая помощь вам требуется?
Джалиль вернулся со стаканом воды и дал отцу пить маленькими глотками.
– «Скорая».
Я видел, как лицо Джалиля мрачнело от тревоги. Бремя визита отца сменилось на участие и страх его потерять. Он никогда не думал о жизни без своего папы, как и я без своего. Его отец, особенно в последние годы, был ориентиром, как карта, но всегда достижимым, реальным, а мой отец – идеей, воспоминанием. Мы ждали приезда «Скорой помощи». Баба сел, стараясь не концентрироваться на боли. «Скорая» приехала быстрее, чем мы думали. Они поместили Бабу в заднюю часть машины, положили, как был, в кафтане, обернули теплым одеялом, надели кислородную маску и рукав для измерения давления.
– Боюсь, с нами может поехать только один из вас.
– Ничего. Возьму такси и найду вас в больнице, – сказал я. Я обнял Джалиля и помахал Бабе, пусть он и не увидел.
Это расслабленное воскресенье приняло оборот, которого никто из нас и представить не мог. Я приехал в больницу Северного Миддлсекса и с туманной осенней прохлады очутился у стойки регистрации. Ища отделение кардиологии, я смотрел по сторонам и видел усталые лица. Нашел палату Бабы. Джалиль стоял снаружи. Он заметил меня, прежде чем я успел что-либо сказать, мы обнялись и стояли так дольше, чем в любой другой ситуации.
– Как он?
– В порядке. Он внутри, его осматривают.
Я выдохнул с облегчением – с силой ветра, которой хватило бы на отплытие корабля.
– Спасибо, что приехал, бро.
– Что ты, конечно. Я поддержу тебя. Вас обоих.
Джалиль одобрительно кивнул и уставился в пространство за мной.
– Тебе же завтра на работу? – спросил он, вернувшись ко мне. Мне действительно надо было на работу, но я об этом не думал. К тому же было бы бессердечно уйти и бросить друга без поддержки.
– Не волнуйся за меня.
– Амина тоже собиралась приехать сегодня, но я ее переубедил. Лучше пусть приедет завтра. Сказал ей провести вечер с отцом и дорожить им так, как я не дорожил своим.
Его слова отозвались в моем сердце, как удар гонга – громкой воспаленной вибрацией. Провести вечер с отцом. Иногда я завидую не тем вещам. Я положил руку ему на плечо и произнес что-то, чтобы подбодрить его, а возможно, и себя. Дверь в комнату открылась, появилась врач.
– Добрый вечер, я доктор Патель, – представилась она, смотря то на меня, то на Джалиля. В голосе слышалось умеренное сочувствие. – Ваш отец в стабильном состоянии. Он в хороших руках, мы о нем позаботимся. У нас есть некоторый повод для беспокойства, и он требует дальнейшего обследования. Не стоит пугаться, мы просто хотим убедиться, что ничего не упустили.
– Спасибо, доктор. Можно войти к нему?
– Да, вам можно.
Джалиль подошел к двери и подозвал меня жестом. Я неуверенно шел за ним. Баба безжизненно лежал на койке с приподнятым изголовьем, глаза его были закрыты – обманчивое подобие сна.
– Баба… – прошептал Джалиль, подойдя к отцу. Он встал на колени рядом с кроватью. Баба дышал глубоко и с трудом.
Джалиль обхватил голову руками. Две слезы упали на пол. Баба потянулся к нему и коснулся; они любовно держали друг друга за руки. Баба отнял аппарат дыхания от лица.
– Баба… – начал в панике Джалиль.
– Все хорошо… не волнуйся, – произнес Баба слабым голосом. Он сжал ладонь Джалиля чуть крепче. Джалиль кивнул.
– Сын…
– Да, Баба…
– Ты должен… исполнить мое желание.
– Да, Баба.
– Мое последнее желание… чтобы ты…
– Да, Баба.
– Обещай.
– Да, Баба.
– Пора.
Вдруг Бабе стало трудно дышать, он начал кашлять и захлебываться. Медсестра тут же прибежала.
– Все нормально, ему просто нужно отдохнуть, – сказала она, надевая на Бабу кислородную маску. – Вам, кажется, тоже следует отдохнуть, – добавила она, похлопав Джалиля по спине. Джалиль встал и медленно пошел к двери. Мы вместе вышли.
– Приходите завтра. Мы позвоним в случае чего.
– Спасибо, – любезно отозвался Джалиль. – Это уж слишком. Понятия не имею, что мне делать. – Он выглядел очень бледным.
– Мы справимся. Все будет хорошо, – сказал я, крепко обняв друга.
Я проснулся с оглушительной головной болью. Тело ныло, как будто на него с трехсотметровой высоты сбросили стопку кирпичей. Двигаться не хотелось, но боль перешла в мигрень: невыносимую, в недомогание души. Я поднялся, чтобы поесть и найти аспирин.
В доме было тихо и холодно. Я взял больничный, и не важно, какой по счету за последнее время. Взяв еду, стакан воды и пачку парацетамола, я пришел из кухни в гостиную и обнаружил на диване пастора Батиста с газетой в руках. Он посмотрел на меня удивленно и ошарашенно. Смял газету и встал поздороваться. Сказал «Привет», включив дежурное обаяние и веселость. Я сдержанно ответил и, как и намеревался, сел и принялся за завтрак. Я осмотрел пастора с головы до ног, сканируя каждую частичку его сущности. Ее ничто не выдавало. Мысль, что они с мамой при любом удобном случае прячутся по углам, как подростки, лишь бы только побыть вместе, вызывала отторжение.
– Пожалуйста, не поймите мой визит превратно, Майкл, – сказал пастор Батист после долгой паузы. – Я не ночевал здесь, – заикался он, – просто решил зайти по пути в церковь.
– Честно, пастор, меня это не волнует. – Мой взгляд на него был, как два сжатых кулака.
– Знаешь, Майкл, эта твоя суровая броня ведь не толще кожи.
– А?
– Да, уверен. Я чувствую сумятицу, которая тревожит тебя изнутри. Ты не обязан говорить со мной об этом, но я всегда готов тебя выслушать.
– Неужели? – ответил я с таким цинизмом, какой только смог выдать.
– Разумеется!
Я усмехнулся.
– А если не хочешь говорить со мной, Господь всегда услышит тебя. Он слышит все. – Пастор Батист улыбнулся и замолчал. Мами вышла из спальни и застыла на полпути, усугубив и без того готовое взорваться напряжение.
– Майкл, что ты тут делаешь? – спросила она.
– Я тут живу, – ответил я.
– Что ж… – радостно завел пастор, пытаясь разрядить обстановку, – мне пора. – Он встал, взял свой портфель и сунул сложенную газету за пазуху. – Хорошего дня, Майкл.
Я взглянул на него, растянув в подобие улыбки поджатые губы, и вернулся к своим хлопьям с молоком. Он подошел
