– Слушаю вас.
– Александр Евгеньевич, я отношусь к своей деятельности очень серьезно. И я бы попросила вас не называть меня шантажисткой даже в мыслях. Я добываю информацию, анализирую ее и продаю результат этого анализа. К каждой операции я готовлюсь тщательно и скрупулезно. Кроме того, я правильно себя веду. Именно поэтому по поводу моих, скажем так, сделок нет ни одного заявления в милицию. Так что надежду меня испугать отбросьте сразу. Судя по тому, что мы с вами здесь ужинаем, мое предложение вас заинтересовало. Во избежание лишних вопросов с вашей стороны скажу сразу: текст я продаю отдельно от информации. Может быть, вам нужна только рукопись? Это стоит сто тысяч. Возможно, рукопись вам не нужна, но вы хотите знать, как она ко мне попала и кто еще знает об этом. Это стоит пятьдесят тысяч. То и другое вместе – сто сорок. Делаю скидку. Теперь я хотела бы послушать вас.
– Честно признаться, я не готов к такой прямолинейности. С чего вы решили, что я буду вам платить? Откуда такая уверенность, что я вас боюсь?
«Действительно, откуда, – подумала Настя. – Из пустых домыслов, ничем не опровергнутых, но и ничем не подтвержденных. Черт возьми, неужели я ошиблась? Нет, даже если он непричастен к убийству, все равно история с диссертацией темная».
Пока Настю Каменскую грызли сомнения, Лариса Лебедева говорила:
– Вы и не должны меня бояться, это совершенно не входит в мои планы. Я не люблю запуганных людей. Предпочитаю иметь дело с равноправными партнерами, а не с жертвами. Вы не будете мне платить? Не надо. Я найду другого покупателя. Усвойте же наконец: я на вас не давлю и ничего не требую. Я предлагаю вам товар. Он вас не интересует? Тогда почему вы здесь?
– Меня интересуете вы, Лариса, и я просто воспользовался поводом вас увидеть. Вам это не приходило в голову?
– Нет. Если вы с готовностью отправили меня к Руднику, следовательно, вы пришли к определенным выводам в отношении меня. Сам характер этих выводов исключает ваш личный интерес ко мне. Вы – ответственный работник МВД, я – закамуфлированная иностранка, занимающаяся сбором политической информации. Неужели вы до такой степени легкомысленны? Только не надо мне рассказывать, что вы потеряли голову, поддавшись моим роковым чарам. Итак, почему вы здесь?
– Из любопытства. Никогда не был в подобной ситуации.
– Захотелось поэкспериментировать?
– Допустим.
– Тогда пойдите к администратору, покажите ему ваше удостоверение полковника милиции, вызовите по телефону наряд и сдайте меня как шантажистку. Что вам мешает? Я не буду на вас в обиде. Если вы так поступите, я буду знать, что в своем анализе допустила ошибку и вы невинны, как младенец. Это мой промах, я за него и отвечу. Только имейте в виду, мне это ничем не грозит. Вы им скажете, что я вас шантажирую, а я воспользуюсь вашим же оружием: что влюбилась в вас без памяти и придумывала повод для свиданий. Вы моих документов не видели, но, уверяю вас, они в полном порядке. Меня доставят в отделение, пожурят и отпустят. Да, я переживу несколько неприятных минут, но это и есть плата за ошибку в анализе. Профессиональный риск.
«Боже мой, я правдива до безобразия. Ведь я говорю абсолютно искренне, особенно про ошибку в анализе. И про профессиональный риск. Ну и ситуация!»
– И не забудьте, Александр Евгеньевич, вас непременно спросят, кто я такая. А вдруг в моих документах написано совсем не то? И что о вас подумают рядовые работники милиции? Главный эксперт Штаба МВД ходит на свидания неизвестно с кем. Еще, не дай бог, выяснится, что я стою на учете как проститутка или наркоманка. Не боитесь? Некрасиво получится. И еще вас обязательно спросят, чем я вас шантажирую. Так что неприятные минуты придется пережить не только мне.
Павлов молчал, не сводя глаз с тлеющего конца сигареты. Он был вынужден признать, что она права. Нужно было принимать какое-то решение, но для этого необходимо выяснить, как много она знает. Заплатить? А что дальше? Сто сорок тысяч он найдет, но где гарантия, что на этом все кончится? Не зря же существует правило: не платить шантажистам. Дашь слабину, заплатишь один раз – и повесишь себе на шею ярмо на долгие годы. Не платить? Если бы знать, кому она собирается показать рукопись, если он откажется ее купить. Можно попробовать заплатить только за информацию, а потом решить, исходя из того, как далеко зашло дело. А если она обманет? Как проверить то, что она расскажет?
– Я не могу верить вам на слово, – глухо произнес Павлов, не поднимая глаз. – Мне нужны гарантии. Во-первых, я должен быть уверен, что у вас – последний и единственный экземпляр рукописи, что вы не наделали ксерокопий и не будете в дальнейшем вымогать у меня деньги. Во-вторых, если я заплачу вам за рассказ о том, как к вам попала рукопись, я хочу быть уверен, что вы расскажете мне правду. И в-третьих, я хочу иметь гарантии, что эту правду вы расскажете только мне.
– У вас высокие запросы, Александр Евгеньевич, – улыбнулась Лебедева. – Отвечу по порядку. Вы видели листы из рукописи и могли убедиться, что экземпляр почти «слепой». С него невозможно сделать копию даже на самом лучшем ксероксе. Что же касается гарантий моей правдивости, то здесь я взываю к вашему здравому смыслу. Я уже говорила вам, что веду себя правильно. Если бы я была нечестна со своими контрагентами, если бы я нарушала условия сделки, то давно уже была бы в тюрьме или на том свете. К счастью, я пока еще жива и свободна. Вы удовлетворены?
– Не знаю. – Павлов вздохнул. – Я не привык разговаривать на подобные темы. Мне нужно подумать.
– Подумайте, – легко согласилась она. – Сколько времени вам нужно? День? Два?
– Пять, – попросил Павлов. – Лучше – неделю. Ведь если я решусь на эту… м-м-м… сделку, мне нужно будет утрясти вопрос с деньгами.
– Иду вам навстречу. Пусть будет неделя. Но это – максимум того, что я могу вам предоставить. Или вы платите, или товар уходит к другому покупателю.
– К кому? – не выдержал он.
– Голубчик, да вы мошенник! – от души расхохоталась Лариса. – Если я скажу вам, кому предложу свой товар, вы моментально вычислите добрую половину, если не всю целиком информацию, которую я оцениваю в пятьдесят тысяч. Вы что же, собрались получить ее бесплатно? Знаете, – добавила она серьезно, – мне кажется, мы – подходящая пара и стоим друг друга. После завершения наших с вами переговоров я, вполне возможно, сделаю вам деловое предложение, касающееся совместной работы.
– Как вы смеете! – Павлов задохнулся от негодования.
– Не нужно, Александр Евгеньевич, – мягко сказала Лариса, положив ладонь поверх его руки, лежащей на столе. – Я ведь предупреждала, что отношусь к своей деятельности очень серьезно. Я не блефую. Никогда. И если я говорю, что мы стоим друг друга, значит, у меня есть для этого основания. А об уровне моего профессионализма вы можете судить по эпизоду с Рудником.
Павлов резко высвободил руку.
– Как я вас найду?
– Я вам позвоню через неделю.
– А если я приму решение раньше?
– Хорошо, я позвоню через три дня. Я могу звонить каждый день, если хотите. Только не устраивайте детский сад, своего телефона я вам все равно не дам. И не надрывайтесь в поисках телефонного аппарата с определителем номера, я буду звонить вам из автомата.
Лариса говорила по-прежнему мягко, голос ее был низким и вкрадчивым, а улыбка – нежной и теплой. Но у Павлова было такое чувство, что его держат за горло ледяной железной рукой.
* * *
И потянулась неделя, самая, наверное, трудная в жизни Насти Каменской. Живя в чужой квартире и не имея возможности вести привычный образ жизни, она маялась от съедавшей ее тревоги и неуверенности, умирая от страха, выходя на улицу. Они с Гордеевым разыгрывали комбинацию, результатом которой должно стать появление на свет убийцы возле Ларисы Лебедевой или ее квартиры. С места убийства Филатовой эксперт Зубов изъял кое-какие следы, которые ничего не давали для поиска убийцы, но позволили бы его идентифицировать. Иными словами, поймай они этого «заказника», при помощи изъятых Зубовым следов можно было точно сказать, этот ли человек был в квартире Филатовой, когда она погибла. Несмотря на задержание Димы Захарова прямо у трупа Филатовой, Зубов, человек хмурый, неразговорчивый и невероятно упрямый, не поддающийся ни внушению, ни уговорам, отреагировал на теплый чайник единственно правильным образом: если убитую здесь ждали, надо попытаться найти следы этого ожидания. Форточки в квартире были распахнуты настежь, но времени прошло очень мало с того момента, как убийца покинул квартиру. Зубов опытным взглядом окинул комнаты, многолетняя практика подсказала ему, что если что и есть, то скорее всего – запах, микрочастицы кожи и волосы, оставшиеся в верхней части спинки кресла, на мягкой ворсистой ткани. Эти микрочастицы не принадлежали ни Ирине, ни ее отцу. Найти преступника среди многомиллионного населения страны по таким следам невозможно, но если бы появился конкретный подозреваемый… Вот этого самого подозреваемого и приманивал Гордеев на «живца»-Лебедеву.
