городов, народов и всех держав, но и людей и их судеб. Троя, когда-то огромнейший город, погибла потому, что державы ассирийцев, затем же мидян и персов расцвели, а потом тоже погибли, ибо заблистала власть македонян. Об этом с умыслом ли или случайно Гомер произнес:
Пришел страшный тот день, когда пала Троя
Вместе с Приамом и весь Приема могучий народ.
Сципион по-дружески, доверительно поведал Полибию, поскольку он не только вместе с ним учился, но и был его учеником, что этот стих должен означать не что иное, как гибель Рима — кара за то, что им были загублены многие человеческие жизни».
ЭПИТАФИЯ ПРАГЕ
Год седьмой уж пошел от Христова рожденья
После пятнадцати сот и сорока уже лет,
В месяце, первого цезаря имя носящем,
Восемь когда уже раз на небо Феб выезжал[225],
Прага утратила жизнь и все, что копила
Долгие дни, в единый лишилася миг.
Горе ее постигло и грады другие,
Участи головы покорился и хвост.
Бедные грады теперь всего уж лишились,
Что накопила для них забота славных отцов.
Горько рыдай над этим великим несчастьем
Тот, кто о детях своих в сердце заботу несет.
ХРОНОДИСТИХ КОВАРНОЙ ПОБЕДЫ
VInCItVr eLeCtor prInCeps a Caesare SaXVs
obrVItVr saeVIs Regia Praga MaLIs[226].
Сейм в понедельник перед днем св. Бартоломея [23 августа], лета XLVII. «Мы, Фердинанд» и т. д.[227] По прочтении этого обращения Вольф Старший из Крайка, верховный пражский бургграф, от имени панского и рыцарского сословия заявил королю, что они заключили «Дружественное соглашение» единственно ради того, чтобы во всем Чешском королевстве сохранялось спокойствие, но что они подчиняются воле Е. К. М., как короля и своего господина. Поэтому они с радостью освободятся от этих и подобных обязательств. Его поддержали и другие. И Габриэль Кленовский, оратор сословий[228], вынужден был поступить таким же образом, будучи почти что насильно принужден к этому пражанами. Если бы он не поступил так, неизвестно, чем бы все это обернулось.
И были избраны делегаты к гетману моравскому и некоторым другим чужеземцам: верховный пражский бургграф, Иоахим из Градца, Иржик из Гершдорфа, подкоморжий, Зикмунд Робмгамп и остальные, среди которых находился лживый и неискренний человек — Зикмунд Удрцкий. Войдя в комнату, где хранились земские доски, они стали отрывать печати от грамот о вступлении в сословный союз, отпуская при этом различные шуточки. Когда они находили грамоту какого-либо города, то обращались к под-коморжему со словами: «Смотрите, вот ваши овечки». А подкоморжий на это отвечал: «Эти овцы паслись без пастуха», прибавив к этому: «Говорят, на днях некоторые города оправдывались тем, что отцы учили их во всем слушаться пражан и не противиться им как голове всего городского сословия. А теперь они не ходят ни на голове, ни на ногах» и т. д. Еще многое другое говорили они в насмешку, не желая здраво понять: всё, что они тогда делали, будет для них вечным позором. Ведь они не только легко и просто забыли о своих печатях и обязательствах, но и о себе, своих наследниках и потомках, обо всем Чешском королевстве, природной своей отчизне, которую на том незаконном сейме, окруженном вооруженным военным народом, они отдали королю в вечное порабощение и в вечное владение. Безо всяких раздумий, сразу же одним махом, они помогли ему осуществить то, чего раньше он сам никогда не мог добиться, хотя неоднократно и пытался это сделать. Ибо не только это обращение, в котором он называл себя наследственным королем и господином, но и другие его грамоты, где он так же себя именовал, они охотно разрешили вписать в земские доски, позоря своих любезных друзей и невинных людей.
Наконец, среди других статей на том сейме постановили быть вечными ленниками и слугами, о чем ты немного позже узнаешь[229]. О, где вы, дорогие наши прежние чехи, предки наши, истинно любившие Чешское королевство! Когда бы вы ныне восстали из мертвых, то, конечно, этим королевским льстецам, которые, не думая ни о себе, ни о детках своих, ни о достоинстве своем и руководствуясь лишь жадностью, губят землю прудами[230], обдирают своих крестьян и стремятся заполучить от короля награды и должности и поступают так, как скажет король, и хвалят всё, что он делает, вы бы всыпали по справедливости так, что они бы обкакались.
Послы всех городов вместе с пражанами были вызваны верхновным канцлером, ибо король не хотел ни говорить с ними, ни видеть их, так сильно, увы, эти несчастные перед ним провинились. И канцлер по поручению короля сообщил им, что все их привилегии после того, как они будут просмотрены (однако, лишь те, которые по праву им принадлежат и понравятся Его Королевской Милости) им возвратят. И хотя городское сословие и пражане уже лишились своего голоса[231], Его Королевская Милость по милости своей изволит пока оставить за ними право третьего голоса на этом сейме и далее по своему королевскому усмотрению.
Об этом им сообщили с среду, в день св. Бартоломея [24 августа], при этом приказали завтра утром прибыть в замок и выслушать то, что по королевскому поручению будет дополнительно сказано некоторым городам. Когда они это исполнили, перед всем городским сословием было сказано городам Пльзень, Будейовицы и Усти, что Его Королевская Милость за их верную и честную службу изволит оказать им такую милость: на общих сеймах они, то есть Пльзень, Будейовицы и Усти, отныне будут подавать свой голос или ходатайства сразу же после бургомистра или примаса Старого Места и Нового Места. Король сделал это так, будто хотел поссорить двух детей, показав яблоко одному, но отдав его другому.
На том распрекрасном сейме король по-разному обращался с сословиями и вел себя не как милостивый отец, чем он похвалялся в обращении к сейму, а как медведь, рвущийся к меду. Именно так он боролся за свои пункты, ибо ни от чего не хотел отступаться; все статьи сословий он под различными предлогами вычеркивал и удалял, свои же проталкивал. Например, там, где сословия предлагали написать «королю», он везде добавлял «его наследникам и будущим королям», а где предлагалось избирать в земский суд и на другие должности природных чехов, там он исправлял на «добрых чехов и достойных людей, имеющих отношение к этому
