Он, видно, сообразил, что за шапку может получить больше, чем одну поллитровку.
— Я все-таки шапку потерял, — буркнул очкарик, — а эта не ваша.
На лице шефа тоже проступила агрессивная решительность.
«Драться будут, — испугалась Люся. — Еще этот у окна, здоровый такой». Она оглянулась. Парень усмехался, переводя взгляд с нее на диван, где сидели претенденты.
— У меня сосед милиционер, — соврала Люся.
— Девушка, отдайте шапку по-хорошему, — поднялся шеф.
— Разыгрываем так разыгрываем. — Алкаш тоже встал.
— Я в Воронеж специально не поехал, задержался, — присоединился к ним очкарик.
Четверо злых мужиков в квартире, против нее и Бабани. Тут не только чужую шапку отберут, а и своих вещей недосчитаешься. Или костей…
Люся сочиняла на ходу:
— Мне сосед-милиционер посоветовал, если объявление не поможет, сдать шапку в милицию. Я уже и заявление написала.
— И что вы там написали? — спросил парень у окна.
Все развернулись к нему.
— Как с мирно спавшего человека сорвали шапку на станции метро «Комсомольская»? — улыбался молодой человек.
— Во дает! — изумился алкаш.
— Воровка, — хмыкнул шеф.
— Наводчица, — вставил очкарик.
Люся и истинный потерпевший их не слушали.
— Я даже сначала не понял, что вы там закричали. Мне потом люди объяснили, вроде о какой-то справедливости. Ничего себе справедливость! Мне эту шапку на Севере подарили. Я служил под Мурманском. Наш старшина шил эти шапки офицерам, ну и на продажу. Внутри, кстати, тряпочка пришита с надписью: «Другу Володьке на голову и на память».
— Она совсем истерлась, — пробормотала Люся. И потом вдруг добавила: — Вам торта не досталось…
Володька стал Люсиным мужем номер один. Не сразу, конечно, но после довольно скоротечного периода ухаживания. И увез ее в город Калугу. Люсиным родителям ее брак был не по душе. Но через год, когда родился Димка, они смирились.
Я вам пишу, или Муж номер два
В Калуге Люся прожила четыре года. Последний — практически в разводе с Володькой. Его, кстати, никто иначе и не называл, только уничижительной формой имени. Возможно, они бы и не расстались никогда, если бы Володька не пил. У многих ведь бывает: пожар влюбленности плавно переходит в годы спокойного тления, мирного сосуществования, совместного воспитания детей и разумного накопительства.
Володька был хорошим парнем. И все. Хороший парень — и точка. Ни особых талантов, ни увлечений, ни чудинки, ни смешинки — ну просто ничего. Хозяин он был посредственный, то есть не тянул добычу в дом, не рвался благоустраивать квартиру или заводить дачу.
Я, по молодости максималистка и любительница хлестких определений, называла его бескрылым вегетарианцем. Почему-то вкладывала значение: серый, приземленный, травоядный.
Но когда Володька выпивал, он впадал в патетически воодушевленное настроение, чувствовал себя героем, все могущим и все умеющим, широкой натурой и отчаянным смельчаком. По сути же, он превращался в хвастуна и болтуна, возбужденного своими несуществующими подвигами и бредовыми планами. Подвиг в прошлом у него был только один — потеря и находка шапки, а заодно и жены. Каждый раз, хмелея, он вспоминал эту историю. Ее наизусть знали старые собутыльники, а новые активно просвещались. Трезвый, он обещал жене больше не рассказывать о ее нечаянном воровстве, но, как только выпивал, снова заводил единственную пластинку.
Люся злилась, пыталась отвадить его от водки. Ничего у нее не выходило. Да и просто ли вытащить человека из блаженного мира грез на пыльные улицы будничных обязанностей? Как последнее средство, Люся выгнала Володьку на житье к свекрови, чтобы одумался. На момент нового витка в жизни Люси он одумывался уже полгода.
Однажды вечером после работы Люся вытащила из почтового ящика вместе с газетой четыре письма. «Ух ты!» — удивилась она и подумала об ошибке. Кроме родителей, которые в то время работали на стройках дружественного Египта, ей никто не писал. Правда, еще Бабаня присылала четыре раза в год открытки — на Восьмое марта, майские, октябрьские, Новый год — с пожеланиями здоровья, счастья и чистого неба.
Но все письма были предназначены ей: Люся успела, поднимаясь в квартиру, рассмотреть свое имя на конвертах. Обратные адреса ей ровным счетом ничего не говорили. Заинтригованная, она быстро покормила Димку ужином и отправила к Хрюше и Степаше за вечерним мультиком.
— А сегодня только тетя Валя, — пожаловался сын из комнаты.
— Давай, давай смотри! — крикнула ему Люся и распечатала первое письмо.
Здравствуйте, дорогая Люда (хотя вы, наверное, не Люда, имя свое изменили, что естественно). Я решил написать вам, потому что очень хорошо понимаю ваши чувства и настроения.
Люся, уже двадцать с лишним лет по паспорту Людмила, в свою очередь ничего не понимала. Она перевернула листок и прочла подпись: «Николай Клычков, город Североморск». Где находится Североморск, Люся представляла себе смутно, никакого Клычкова она не знала.
Чтобы вам стало ясно, что это не просто слова, — читала она дальше, — несколько слов о себе. Пять лет назад после неудачного прыжка через небольшую лужу у меня была травма — трещина голени. Гипс наложили плохо, ногу сдавили, началась гангрена, и в итоге ампутация — до середины икры. Пока лежал, заболел пневмонией, потом аллергическая реакция на антибиотики. Словом, вернулся с того света. Вот вам наша медицина. Но я не о ней.
«О ней» Люся немного знала — работала в регистратуре детской поликлиники. «Ничего себе залечили», — посочувствовала она.
Сколько было пережито бед и разочарований, — писал инвалид Коля, — не перескажешь Но главное — я не отчаивался, хотя мысли, которые посещают вас, ко мне тоже приходили.
«Откуда ему знать мои мысли?» — удивилась Люся. Она дочитала до конца — пожелания найти себе увлечение, например чеканка по металлу, и предложения выслать литературу и рекомендации, если ее, Люсю, это занятие заинтересует, — и так ничего и не поняла. Выстукивание по железкам было так же далеко от Люсиных интересов, как и вырезание поплавков, которое предлагалось в качестве альтернативного средства.
Она открыла второе письмо, подписанное неразборчиво.
Людка! Брось хандрить и держи хвост пистолетом! Вспомни еврея из старого анекдота: приходит он к раввину, жалуется, что, мол, сил нет жить, теснота, тот советует — заведи козу; завел — совсем стало невмоготу; снова приходит к раввину, а он ему — убери козу; убрал — и сразу полегчало. Так что, голуба, заведи козу или, еще лучше, выйди замуж за еврея. Тогда никакой хандры не будет — это точно. Привет!
