Неужели тут только за убийства начисляются? Тогда даже страшно представить, что за маньячка та самая калиграфичка. Как там ее звали? Ясночтение вытащило из моей памяти ее имя — Елена Игоревна. Класс — улан. Ну если она еще и на коне хорошо скачет…
Нам раздали учебники. Я свои сразу закинул в комнату, решив даже не открывать. По крайней мере, день, растраченный на знакомства с будущими вбивателями знаний в наши головы, оказался не богат на самостоятельные задания. Учитывая, что так называемая практика коим-то боком аж через две недели будет, то завтра на нас начнут усиленно и со всех сторон давить.
— Кофейку?
Дельвиг подловил меня едва ли у самого выхода, но я лишь отрицательно покачал головой. Надо было сгонять к Кондратьичу, благо, Майка мне его адрес оставила, да хорошенько его расспросить. Да и вчерашний кофеек у меня все еще поперек горла стоял. Женьку он даже не спрашивал — наша вытянутая шпала уже успел быстрее всех оказаться на улице, где сплелся языками сразу с двумя симпатичными девчонками. Не могу сказать, что осуждаю его.
Словно бы толстяку-писателю тоже нечем было заняться, он устремился на выход вместе со мной. Неуемно заверял меня в своей дружбе, я лишь кивал. Но, стоило лишь нам оказаться за дверями офицерского корпуса, как он замолк.
Леня с ног до головы покрылся испариной, когда увидел притормозивший у самой обочины автомобиль с инквизаторскими знаками. Водила, больше похожий размерами на гориллу в костюмчике, вынырнул, кивнул мне, приглашая сесть внутрь. Я выдохнул, сдерживая одно ругательство за другим.
— Это за нами, да? За нами? — Дельвиг не находил себе места, озираясь по сторонам, будто прося помощи. Те, у кого можно было бы ее попросить, искусно прятались по кустам и глядели во все глаза, что же будет дальше.
— Нет, Леня, боюсь, что сегодня мне одному придется посетить застенки этих уважаемых… людей.
Он вцепился мне в руку, стоило сделать в их сторону. Глядя снизу вверх, как будто и прощался со мной, и желал сказать, что не отдаст меня этим сволочам ни за какие коврижки.
Его настойчивость была детской и наивной, я же склонил голову набок.
— Все будет в порядке, бро. Они поболтают со мной о вчерашнем, этим все и закончится. Вечером уже буду тут, — говорил ему, словно малому ребенку.
Непокорность судьбе в его глазах таяла с каждым мгновением вместе с решимостью. Он дрогнул и отпустил меня, когда уставший ждать великан направился в нашу сторону. Я похлопал толстяка по плечу, он же задумчиво повторял новое для его уха слово «бро». Мне казалось, что еще мгновение — и обязательно увижу, как его голову посетит очередная вздорная, но по-писательски гениальная мысль.
Я плюхнулся на заднее сидение автомобиля, когда водятел открыл передо мной дверцу. В машине было накурено до невозможности. Я качнул головой, подумывая, что еще чуть-чуть — и сидящая рядом со мной женщина, высунув язык, заорет что-то вроде «чува-а-а-ак!».
Орать ей было явно не к лицу. Не выпуская сигареты изо рта, она уселась поудобней, смерила меня изучающим взглядом. С момента нашей прошлой встречи она нисколечки не изменилась.
Василиса Егоровна.
Тяжелая туша уселась за руль, автомобиль качнуло под его весом. Пристегнувшись по всем правилам, он пустил машину осторожным, медленным ходом. Закачалась смешная, казавшаяся нелепой плюшевая игрушка.
— Итак. — У нее был стальной, ничего не выражающий голос. Из кармашка водительского сиденья торчали карандашные наброски: Егоровна как будто ни на секунду не уставала рисовать адские просторы.
— Итак, — согласился я, кивнув в ответ. Если мне и сейчас начнут читать нотации, требуя объяснений, предпочту выпрыгнуть из машины. Старуха же, напротив, взвешивала каждое слово, которое собиралась сказать.
— Итак, мальчик, давай-ка кое-что с тобой проясним. Я не держу на тебя зла, что тебе удалось пройти то, чего ты пройти никак не должен был. Я нисколечко, ни на миллиметр, не в ярости от того, что ты взял в первые подопечные мою служку.
Поудобней расположился на своем месте. Ну если уж меня везут убивать, то пусть лучше везут с комфортом, я не против. Не то чтобы у меня было хоть что-то, что я мог противопоставить такому чудовищу, как Егоровна, но лучше буду решать проблемы по мере их поступления. Пока же еще только смотрел на величие Петербурга из окна дорогого, шикарного авто.
— Но сделаю тебе предупреждение. Я знаю, кто ты таков на самом деле. Злостный чужак, которого, ах-ах, мир не очень-то любит. Заметил, что ты не можешь прожить и пары часов без того, чтобы с тобой не произошло чего-нибудь опасного?
— Я просто собираю материал для книги. Хочу стать главным героем в произведениях одного моего круглощекого знакомого.
— Не ерничай. — Она нахмурилась, а у меня от ее взгляда все похолодело внутри. Она как будто желала сказать, что еще одна подобная выходка может очень плохо кончиться для меня. — Миру не нравятся выскочки, подобные тебе. А потому он будет пытаться избавиться от тебя всеми возможными способами. Ты будешь оказываться в самой гуще событий. Знаешь, как-то одна… личность заверила меня, что люди не куклы, но ломаются. Хочешь проверить, насколько быстро сломаешься ты?
— Вы были столь любезны, что оторвались от научных дел на благо всей Империи, чтобы просто предупредить меня? Вы к каждому, пусть и незваному, но гостю столь добры?
Она чуть ли не заскрежетала зубами. Лед, по которому я ходил, опасно затрещал, обещая вот-вот окунуть меня в самые пучины озера неприятностей.
— Тебе смешно. По крайней мере, пока что ты справляешься и даже делаешь кое-какие успехи. Но твоя жизнь висит на волосочке. Ты добился, чего хотел — попал в офицерский корпус. Наверно, чуешь себя недостижимым, под надежной защитой, словно в крепости?
Следовало отдать должное ее словам — пока самое скверное, что со мной случилось в застенках учебного заведения, так это неприятный разговор с мажористыми задаваками. А вот стоило сделать шаг в сторону, так тут едва ли не Ктулху спешил пробудиться прямо у меня под ногами.
— Вы ведь приехали не ради светской беседы. Если есть что-то сказать, то давайте обойдемся без вопросов о том, как у меня дела, и сразу перейдем к делу.
Егоровна зажмурилась, затянулась. Вокруг нее вились крохотные, едва ли не больше пальца чертята. Они бесстыдно скакали по старухе, неустанно взбираясь на ее грудь, запрыгивая на плечо, чтобы дотянуться
