Мы настаиваем на своем праве выносить нравственные суждения и производить оценки в терминах прогресса или упадка. Это — понятия субъективные, а не строго научные. Но каждое поколение имеет право — более того, обязано — представить объективную информацию, а затем дать ей субъективную оценку. Мы знаем, что объективность не может быть полностью оторвана от субъективности, но ученый может попытаться указать, где кончается область фактов и где начинаются его собственные оценки. Мы согласны, что в эпоху, к исследованию которой мы сейчас приступим, грубый практический материализм был еще чрезвычайно силен, что антиэтическая сила магии играла огромную роль и что нравственные импульсы, которые мы подчеркнем особо, возникли ранее и продолжались и позднее. Но мы убеждены, что в этот период произошли сдвиги акцентов и что эти сдвиги представляются человеку современной западной культуры прогрессивными.
Две крупные перемены, как нам представляется, таковы. Во-первых, это — ослабление акцента на том, что земные блага это положение в обществе и материальное благосостояние (и соответственно сдвиг в сторону представления, что благом является правильное социальное поведение). Во-вторых, тот факт, что индивидуалистическая тенденция Древнего Египта развивается теперь в представление, что все блага потенциально доступны всем без исключения людям. В конечном счете эти две тенденции сводимы к одной: если земное благо может быть достигнуто любым человеком, беден он или богат, то власть и богатство не являются наивысшей целью; справедливое же отношение к другим людям всегда чрезвычайно похвально.
Три цитаты дадут нам почувствовать новое настроение. В предыдущий период главной заботой было построить и содержать гробницу, внушительный погребальный монумент, сооружаемый навечно. Среднее Царство, продолжая заботиться о материальных постройках, вводит новую ноту. «Не гневайся — прекрасна невозмутимость духа. Увековечь имя свое, снискав любовь народа своего… и за дары твои будут молить богов о благополучии твоем, восхваляя имя твое»28. Здесь долговечный памятник был благодарной реакцией других людей на добрые дела. Второй фрагмент ясно показывает, что богу приятнее был добрый характер, нежели изощренные подношения; таким образом, бедный человек мог иметь такое же право: на благосклонность бога, как богатый. Нрав прямодушного «более приемлем, чем бык злодея»29.
Но вот самый замечательный текст этого периода; насколько нам известно, мысль, выраженная в нем, позже не повторялась. Он стоит особняком и все же не чужд высочайшему стремлению этого времени; он дает основание оценить дух этой эпохи выше, чем эпох предшествующих или последующих. В нем попросту утверждается, что люди были созданы равными в своих возможностях. В таких словах верховное божество говорит о цели своего творения.
«Сотворил я четыре добрых дела внутри ворот небосклона (т. е. по его сторону ограды, в которую ведут врата);
Сотворил я четыре ветра, чтобы мог дышать каждый во время его (т. е. когда он дует) — это одно дело из их (числа).
Сотворил я воду половодья великую, чтобы пользовался ею: малый и великий — это (другое) дело из их (числа).
Сотворил я человека всякого подобным другому и приказал, чтобы они не делали зла — это (уже) их сердца нарушили повеление (букв.: сказанное) мной — это (третье) дело из их (числа).
Сотворил я склонность сердец их к забвению запада (букв.: полноту сердец их, чтобы забыть о западе, т. е. о неизбежной кончине), чтобы творили они жертвы богам номов — это (четвертое) дело из их (числа)»30.[3]
В первых двух пассажах этого текста утверждается, что ветер и вода в равной мере доступны всем людям. В стране, где благосостояние зависело от обеспечения человека должной долей паводковых вод и где распределение воды должно было быть мощным фактором установления превосходства одного человека над другим, гарантия равного доступа к воде означала фундаментальное равенство возможностей. Положение «Сотворил я человека всякого подобным другому», другими словами, «Люди сотворены равными», было связано с тем утверждением бога, что он намеревался, чтобы люди не делали зла, но что их собственные сердца склонились к дурному. Это противопоставление равенства и прегрешения говорит о том, что социальное неравенство не входит в намерения бога, но что человек должен нести ответственность единолично. Здесь — отчетливое утверждение, что идеальное общество было бы обществом всеобщего равенства. Разумеется, древний Египет никогда не приближался к этому идеалу, разве что в том же смысле, как и мы, современные люди, поступаем благочестиво, откладывая полное равенство до будущей жизни. Но все же это означало, что высочайшие чаяния того времени поднимались на гораздо более высокий уровень. С грустью говорится: «Все люди должны быть равны; бог-творец не создал их различными».
Последним благодеянием верховного бога было привлечение внимания людей к западу, области вечной жизни, и требование, чтобы они благочестиво чтили своих местных богов для того, чтобы достигнуть запада. Для этого периода то были важные перемены: демократизация потустороннего мира и более тесная связь с богами. Теперь все люди могли наслаждаться вечностью на тех же условиях, которые в предыдущих периодах были доступны только царю. Мы не знаем в точности, какие условия вечного существования были дарованы простому человеку Древнего Царства. Он должен был продолжать жить со своим ка и должен был стать ах, «действенной» личностью. Впрочем, фараон Древнего Царства должен был стать богом в царстве богов. Теперь это фараонское будущее было доступно также всем простолюдинам. Они должны были стать богами, подобно тому, как и он стал богом. Если в ранний период лишь умерший царь становился Осирисом, то теперь каждый скончавшийся египтянин становился богом Осирисом. Далее, его превращение в Осириса и достижение вечного блаженства было поставлено в связь с посмертным судилищем, на котором его личность оценивалась трибуналом богов.
В изобразительном плане эта оценка личности заключалась во взвешивании справедливости. Впоследствии она превращается в суд перед лицом Осириса как бога мертвых и сердце человека помещается на одну чашу весов, а символ справедливости — на другую. Элементы этого были уже в Среднем Царстве, а именно — Осирис в качестве бога мертвых и суд над усопшим, исходя из понятий справедливости, но все эти элементы еще не были соединены в единую согласованную картину. Вместо этого там еще господствовал пережиток более древнего порядка, при котором судьей был верховный бог, бог солнца. Демократизация и «осиризация» загробного мира имела место, но доступ к вечной жизни не был целиком под контролем Осириса. Мы располагаем ссылками на «эти весы Рэ, на которых он взвешивает правду»31; и усопший был уверен, что «проступок твой будет устранен и грех твой стерт взвешиванием весов в день суда (букв: проверки нравов, характеров) и будет позволено, чтобы соединился ты с теми, что в Ладье (солнца)»32, и что «нет бога, который станет тягаться с тобой; нет богини, которая станет тягаться с тобой в день суда (= загробного; букв.: день учета, проверки нравов, характеров)»33. Имелся трибунал богов, по-видимому под председательством верховного бога, перед которым усопший должен был давать отчет. «Да достигнет он Совета богов, места, в котором (пребывают) боги, причем двойник его вместе с ним, а жертвенные яства перед ним, и голос его (признан) правильным при исчислении разницы (добрых и злых дел). Да говоришь ты, грех твой исторгнут из всего того, что ты говоришь (т. е. теперь умерший может говорить свободно: печать с уст его снята)»34. Все это показывает, что суд над мертвыми производился путем взвешивания избытка или недостатка его добрых качеств по сравнению с дурными и что благоприятный исход взвешивания был залогом вечного блаженства. Это взвешивание было исчислением маат, «справедливости».
Нам уже встречалась маат. В своей основе это, вероятно, физический термин, — «ровность, гладкость, прямота, правильность», в смысле регулярности или порядка. Отправляясь от этого, можно его использовать в метафорическом смысле — как «честность, праведность, истинность, справедливость». В эпоху Среднего Царства делался особый упор на маат в смысле общественной справедливости, честного взаимоотношения с ближними. Такова главная тема повести о красноречивом крестьянине, восходящей к этому периоду. Во всех своих ходатайствах крестьянин требовал от высокопоставленного чиновника простой справедливости, на которую предъявлял моральное право. Честные взаимоотношения предполагали как минимум совестливое выполнение обязанностей. «Плут наносит ущерб истине. Когда наполняют правильно, истина не преуменьшается, (но и) не преувеличивается»35.
