Он подался вперед, и его лицо внезапно стало серьезным и… искренним. Росс почти не узнал собственного отца. Да и видел ли он хотя бы когда-нибудь это выражение искренности?
– Единственное, что мне важно, – простишь ли ты меня за то, что я был… как там выразилась твоя мать?.. полным говнюком.
– Э-э-э…
Джонас пригладил седые волосы.
– О’кей, я хотел избежать этой части, но… Черт. – Он вытащил из кармана какую-то бумажку. – Твоя мать заставила меня все это записать. – Он расправил листок, вытянул руку, прищурился и начал читать: – «Мне очень жаль, что я был дерьмовым отцом, не позволял тебе идти своим собственным путем».
Росс захохотал, вырвал бумажку у него из руки, скомкал и швырнул через плечо.
– Я думаю, хватит с нас маминой сентиментальности.
– Слава тебе господи. Но я очень горжусь тобой, тем, чего ты достиг. Сам.
Джонас улыбнулся, и, кажется, у обоих подозрительно заблестели глаза.
– И мне нравится твой дом. Могу представить, как здесь хорошо. И еще мне нравится эта твоя идея с «Крейзи коллаборейшнз». Может, тебе нужна помощь в этом?
Росс немного подумал. У него не хватало времени на исследовательский центр, а отличный мозг и огромный опыт отца могли принести здесь много пользы. Да и Джонасу будет чем заняться, кроме как сводить с ума мать на этой их яхте.
– Я буду благодарен, если ты мне поможешь, разумеется, на расстоянии, при одном условии.
– Каком?
– Не суй нос в РБМ.
– Договорились.
Росс, все еще ошеломленный новостями – отец вернулся в его жизнь, с чувством вины и обидами покончено, – опустился на стул напротив него и положил босые ноги на стол. Джонас сбросил с ног туфли и сделал то же самое. Росс улыбнулся.
– Ну, расскажи мне об Алли. Давно вы вместе?
Росс бросил на него острый взгляд. Он, несомненно, рад тому, что отношения с отцом вроде как начинают налаживаться, но обсуждать с ним свою личную жизнь совершенно не готов.
– Не радуйся заранее, Джонас. У нас ничего серьезного. Мы просто развлекаемся, пока она не улетела домой. Она – это не важно. Так, временная интрижка.
От этой лжи у него вдруг больно сжался желудок. Оказывается, если произнести слова вслух, они не становятся правдой. Алли занимала противоположное место в его жизни. Она сумела пробраться к нему под кожу, он понятия не имел, где и как найти силы сказать ей прощай.
«Ничего невозможно сделать», – подумал он. У них ничего не выйдет. Ее работа, жизнь была в Женеве. Росс никогда в жизни не смог бы попросить ее бросить все и переехать в Кейптаун, чтобы быть с ним.
А он не может оставить РБМ. Он работал как проклятый, от него зависело множество людей, заказчики, клиенты, его люди, которые ради работы на него переехали в Африку, изменили свою жизнь.
«Любовь, – грустил Росс, – не может победить все на свете. Что бы там ни говорили».
Мы просто развлекаемся, пока она не улетела домой. Она – это не важно. Так, временная интрижка.
Она не подслушивала специально. Ну, может, совсем чуть-чуть.
Алли инстинктивно отпрянула от двери на веранду, неслышно отошла на несколько шагов и бросилась наверх, в спальню Росса.
Надо уезжать. Исчезнуть из этого дома, пока он не увидел ее мокрые от слез глаза и потрясенное лицо.
Пару часов спустя Алли сидела в своей квартире в Кэмпс-Бэй и ругала себя на все лады. Думала о том, как Росс изменил ее жизнь, как ужасно будет, когда она уедет, не представляла, как пережить разлуку. А он, оказывается, все это время считал ее «временной интрижкой».
Если бы за глупость давали награды, Алисса Джонс, без сомнения, получила первый приз. Да, они сделали друг другу пару признаний. Ну и что? Ровным счетом ничего не значит. Росс относится к этому совершенно иначе, чем она.
Алли услышала звонок домофона, прошла в кухню и посмотрела на экран. Росс. Темный и грозный на своем большом черном «Дукати». Она нажала кнопку открыть ворота и поняла, что у нее не больше минуты, чтобы как-то прикрыть свое разбитое сердце и сделать вид, будто все в порядке. Росс не должен знать, что его слова, произнесенные таким обыденным, таким незначительным тоном, словно выскребли из нее все внутренности большой ложкой.
Она сделала глубокий вдох, задержала дыхание и откинула с лица волосы. Она будет с ним дружелюбной и прохладной, сумеет удержать чувства под контролем. И не позволит себе растечься лужей у его ног. «В этом-то и проблема с чувствами, – подумала она. – Они огорчают, не поддаются логике, и ты совершенно не владеешь собой».
Отец был абсолютно прав. Лучше держать их под замком. Так хотя бы не больно.
– Эй, – окликнул Росс, входя в ее просторную, наполненную светом гостиную.
Алли знала, сейчас он захочет ее поцеловать, и проворно отступила за массивный обеденный стол, который использовала в качестве письменного.
– Привет. – Она не отрывала взгляда от экрана компьютера. – Берт прислал мне снимки с той фотосессии в кабинете. Вышло очень неплохо. Не хочешь взглянуть?
Росс посмотрел на нее слегка удивленно, присел на край стола и вытянул ноги.
– Итак, это был мой отец.
О господи, он хочет об этом поговорить. А она совсем не в настроении разговаривать, иначе обязательно выдаст себя, и он поймет, что ей невыносимо больно. Она уже почти протянула ему свое сердце на ладони и узнала, что оно ему совсем не нужно. И теперь он хочет поговорить?
Ну уж нет!
– У нас назначена еще одна фотосессия, но, думаю, в ней нет необходимости. Я уже отобрала пять снимков, которые должны пойти в печать.
– Я донельзя взволнован, – бесстрастно произнес Росс.
Алли быстро взглянула на него и заметила, что он хмурится.
– Что происходит, Алисса?
Алисса. Он называл ее Алисса, только когда хотел подчеркнуть, что все очень серьезно и он хочет четко донести до нее свою точку зрения. Джонс – когда шутил и дразнил ее, Ал – когда испытывал нежность. И милая. Ну, это просто так.
Она облизнула губы и пожала плечами, что должно было означать «понятия не имею, о чем ты».
– Ты действительно не собираешься спросить меня, как все прошло с отцом, о чем мы говорили?
– М-м-м.
Это означало бы открыть огромную банку с червями. Тогда она точно не удержится.
– Так сделала бы любимая женщина. Или даже просто подруга, – жестко добавил Росс, и ей стало еще больнее.
Значит, она может его обидеть, даже будучи просто подругой. Это лишало ее равновесия. И почему-то было очень грустно.
Но ведь они не возлюбленные. Разве это не его собственное признание? Она никто. Она ничего важного. И Алли скорее воткнула бы себе в глаз раскаленную кочергу, чем позволила бы ему догадаться, что это для нее значит.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
