«А бомба? Это Кали, Смерть. Забыть про нее – значит отделиться от мира, прятаться от страха, как непальские крестьяне, когда за ними охотится людоед. Лучше уж выйти и загнать его. Но крестьяне не верят, что людоед – это бомба, и, если я скажу им об этом, они засмеют меня, назовут глупцом и оставят меня на погибель. В то время как людоед будет подбираться все ближе и ближе».
Он выпил кислого вина. «Так долго я не знал покоя. Здесь, in vitro, в эти минуты, несмотря ни на что, мне хорошо. Я заявляю об этом солнцу и тебе, синее море, мне хорошо. Именно сейчас, в эти мгновения. Не в те, что предшествовали, и не в те, что настанут».
Обследовав кусты, появилась собачонка, помахивая колечком хвоста. Коэн почесал ей за ухом и попытался вытащить репей из шерсти. Заскулив, она отпрянула. «Я не похож на тебя, mon vieux, не могу довольствоваться лишь тем, что существую. Что тебе до мира, придуманного людьми?» Он дал ей хлеба и сыра; съев сыр, она куда-то утащила хлеб.
До него донеслось тарахтение мотора. «Машина на дороге? Рыбацкая лодка? Уже все начинает казаться подозрительным. Успокойся». Что-то блеснуло далеко в небе на востоке, потом ближе, над фиолетовыми скалами, над качавшимися на ветру бугенвилиями. Вдоль берега против ветра летел самолет.
«Не шевелиться. Если начну прятаться, они заметят меня. Надо вести себя естественно. Они уже близко». Он нырнул под карниз, когда самолет проскользнул низко над головой. Сбавив скорость, самолет сделал вираж за скалистым мысом на западе и полетел обратно. «Им видно меня с этой стороны». Он вполз на животе под приземистый куст. Накренившись, самолет стал кружить, темные очки пилота поблескивали на солнце, второй пилот внимательно смотрел вниз.
Затем, набрав высоту, самолет улетел на восток в сторону Алжира. Он быстро выполз из-под куста и встал, массируя руками колено. Какой-то араб наблюдал за ним, сидя на осле. Затем толкнул осла коленями, и тот засеменил через кусты прочь, тени колонн скользнули по спине старика.
«Бежать. Но куда? Бежать, только бежать. Куда-нибудь. Кто укроет меня?» Задыхаясь и спотыкаясь, он устремился к вилле, под ногами захрустело стекло. «Нет, не сюда».
Возле лавки четверо мужчин пытались завести старый «пежо-403». Он поковылял к ним.
– Vous parlez francais?
Они уставились на него. Наконец один, улыбнувшись, сказал:
– P'tit peu.
– J'ai tombe, je suis blesse – ne рейх pas marcher – Je рейх aller avec vous?
На лице появилась смущенная улыбка.
– Je ne comprends.
Он повторил то же самое медленнее:
– Я упал и ушиб ногу. Вы не подвезете меня? Один из них понял.
– Оран – Nous allons a Oran. «Они едут в Оран».
– Je рейх у aller – avec vous?
Пожав плечами и обменявшись с приятелями несколькими словами по-арабски, он улыбнулся:
– Pourquoi pas?
Они поехали на запад к Тене, затем по зеленым горам в сторону Джельфы. Они были молоды, жизнерадостны и беспечны. Они то и дело порывались заговорить с ним, используя свой весьма небогатый запас французских слов. Это отвлекало их от пения довольно скверных арабских песен и смеха. Каждая очередная песня или разговор вызывали у них новый взрыв хохота. На закате они остановили машину на обочине и, встав на колени, помолились Мекке; проехав еще несколько минут, они остановились в каком-то городке под кронами пальм у темных ворот приземистого дома.
– La femme, – сказал один из них, показывая пять пальцев. – Cinquante dinars.
Сказав «нет», Коэн растянулся на заднем сиденье. Они вернулись через полчаса. Их песни и болтовня стали еще более громкими и жизнерадостными, чем прежде. Один из них повернулся к нему. В слабом свете автомобильных приборов блеснули выступившие в уголках его глаз слезы от смеха.
– Жаль, что ты etranger, – вздохнул он, – что ты не понимать.
Через окно Коэн смотрел на белевшую впереди пустыню.
Да, – ответил он, – жалко.
Глава 12
– Не часто нам случается видеть иностранцев в «Елисейских полях». – Полковник поднял свой стакан. – Мы несколько не похожи на нашего тезку, не правда ли?
– Вкусно, – невозмутимо сказал Коэн, глядя через шаткий столик, на котором стояла его тарелка с мясом, на входивших в дверь солдат.
– Американец? – полковник смешно приподнял брови.
– Ирландец.
– Вы хорошо говорите по-французски. Но с американским акцентом.
– Я учился в Гренобле.
– О! Я бы подумал, что в Париже.
Бар продолжал наполняться солдатами, одни из которых с любопытством рассматривали его, другие смотрели на своего командира.
– Вам он нравится? – спросил полковник, показав своим стаканом на Noces, лежавшую на столе.
– Да.
– Почти друг. Мало у нас было таких даже в то время. Коэн следил за солдатами и раздумывал о путях к отступлению. Их слишком много и стоят слишком тесно друг к другу. Задняя дверь? Он не осмеливался повернуться, чтобы взглянуть на нее.
– А вы ее читали?
– Нет, но я читал La Peste, в ней события разворачиваются именно здесь, в этом месте. – Поставив свой стакан на стол, он уселся на стуле напротив Коэна. – В Оране бушует страшная эпидемия. Все умирают. Может, и справедливо. Один врач борется с чумой до конца, не поддаваясь страху. И, что, возможно, тоже справедливо, он остается в живых.
Почувствовав что-то на ноге, Коэн посмотрел вниз. По плинтусу побежал желтый таракан размером с его большой палец.
– И жизнь становится наказанием, ниспосланным на выживших?
Полковник усмехнулся. Он что-то сказал по-арабски солдатам, собравшимся позади него. С безразличным видом они разошлись: четверо, сняв с плеча винтовки, устроились у двери, остальные сгрудились вокруг стойки бара. Полковник посмотрел на Коэна.
– Так откуда же ты?
– Откуда? А почему вы спрашиваете?
– Мало кто из иностранцев приезжает в Алжир. После трагедии в Мюнхене в прошлом году наши границы трудно пересечь. – Полковник сдвинул свою фуражку на затылок, обнажая иссиня-черные кудри. – Где ты пересек границу?
– Я приехал из Марокко.
– Ah, vraiment? – Полковник как-то немного осел на своем стуле. – Фашистская страна. Король и еще несколько человек ездят на «мерседесах». А миллионы голодают. Скоро мы будем воевать. Vraiment. – Он выпрямился. – Так, значит, ты едешь из Марокко?
– Vraiment. А какая разница? – Коэн почувствовал, как внутри у него все сжалось; вино обожгло горло.
– Граница закрыта. Normalement, ее невозможно перейти. – Пальцы полковника поигрывали по стакану. – Так где же ты перешел границу?
Коэн зевнул, прикрывая рот.
– Не помню. Какой-то маленький сонный городишко.
– Ага. Разве мы похожи на страну сонных городишек? Это, должно быть, Таурирт, Надор или Сиди-Бель-Аббес?
– Не могу вспомнить. Может, Надор.
– Друг мой. – Черные глаза полковника сверкнули из-под густых бровей. – Надор находится в Марокко, в сотне километров от нашей границы.
– Наверное, я так и шел.
– Значит, ты шел с юга? Но ты не слишком загорел в Хамаде – в пустыне.
Коэн пожал плечами. Между столом и солдатами, стоявшими у стойки бара, было футов двадцать; до тех четырех, расположившихся у двери, – еще футов десять. «Задняя дверь исключается. Не убежать. Кончено, Пол. Ты остаешься один».
– Так тебе понравилось в Надоре? Как пустыня? – Лицо полковника с аристократическими чертами было бронзовым от экваториального солнца, у него был узкий нос с морщинкой на переносице, подвижный, изящно очерченный рот выглядел почти дружелюбно.
– Да.
Полковник грустно покачал головой.
– Надор – на побережье, неподалеку от испанской колонии Мелилла. И не надо переходить никакую Хамаду. – Он тяжело вздохнул. – Так что мне придется посмотреть твой паспорт.
– Почему? – Коэн подался вперед. – Что вы морочите мне голову. Я – гость в вашей стране, не умею читать по-арабски. Merde de Dieu – для меня все названия похожи одно на другое!
– По визе в паспорте мы узнаем название твоей сонной деревушки.
– Я получал визу во Франции!
– Но там наверняка должен стоять штамп твоего сонного городка!
– Он у моих друзей дома, вместе с моими вещами. Это они привезли меня сюда в «пежо» из Марокко.
Приподняв брови, полковник понимающе кивнул и, допив свой стакан, встал.
– Тебе взять? Это чай.
Коэн покачал головой и, отодвинув тарелку, сунул Noces за пазуху. Поговорив о чем-то с солдатами у стойки бара, полковник вернулся со стаканом.
– Нам надо поговорить.
– Но мне пора идти.
– Я расскажу тебе одну интересную историю, – сказал полковник, подняв вверх палец и подвигаясь ближе к столу. – Лет двадцать назад, когда началась наша революция, я учился в Алжире, намеревался изучить культуру и языки разных народов. Я был твердо уверен, что человечество – единое целое. Наши различия... лишь в непонимании. – Он поискал в нагрудном кармане сигарету. – На каникулы я вернулся в Гхардайю. Но не нашел там ни своего дома, ни семьи. Так же как и соседей. – Посмотрев на спичку в руке, он бросил ее на пол и затоптал ногой. – Французские бомбы. Некого было хоронить. Я вступил в Маки. – Он махнул рукой, разгоняя дым. – С тех пор я – солдат.
