Хлопнула дверь, из «Елисейских полей» вышел человек в белой фуражке. Пошатываясь, Коэн прошел между мокрых столиков, прикрепленных цепью к тротуару, и заглянул в мутное окно. Темноволосый парнишка тер шваброй пол. Дверь была открыта. Теплый, воздух окутал его, словно одеялом. Едва держась на ногах, Коэн двинулся через зал к пареньку. Вдруг все закружилось перед глазами; пол разом взлетел и ударил его в лицо. Мальчик склонился над ним.
– Vous etes blesse, – сказал он.
– J'ai tombe. – Выпив принесенную парнишкой воду, Коэн сел. Ладонь была мокрой, подняв ее, он посмотрел на грязные разводы. Он вытер ее о джинсы и поднялся на корточки.
– Что случилось? – спросил паренек.
– J'ai tombe, – повторил Коэн. – Я упал и поранил шею.
У парня были рыжеватые с крапинками глаза. Поднявшись, Коэн подошел к стойке.
– Ты не сделаешь мне кофе?
– Aussi un cognac, peut-etre?
Зал больше не кружился. Вкус кофе с бренди приятно обволакивал язык. Мальчик, молча склонившись со шваброй над ведром, по пояс отражался в зеркале бара. Сев за стойку, Коэн смотрел на свои динары. Закончив уборку, мальчик унес ведро и швабру.
– Са va mieux? – сказал он.
– Да, получше.
– Ты американец?
– Oui.
– De quelle partie?
Коэн слишком устал, чтобы соврать.
– Монтана.
– Это горы? Рядом с Нью-Йорком?
– Далеко.
– Когда-нибудь я поеду в Нью-Йорк. Хочешь сэндвичи? Хлеб вчерашний – свежий привозят в семь. Я все равно его выкину. Любишь паштет?
– Он тоже вчерашний?
Парнишка улыбнулся.
– Это бесплатно. Ты упал, поскользнувшись на мокром полу.
– Не потому, что он был мокрым.
Мальчик сделал еще кофе, сэндвич и оставил бутылку коньяка рядом со стаканом Коэна на стойке.
– Ты пойдешь к врачу?
– Нет.
– Ты любишь музыку? – Мальчик бросил монету в музыкальный автомат. – Когда я приеду в Нью-Йорк, я буду слушать эту песню, «Земляничные поляны», – она там популярна, n'est-ce pas?
– Не знаю. – Увидев, что мальчик расстроился, Коэн добавил. – Я там два года не был.
– Аллах! Ты так долго не был дома! Мой брат девять месяцев во Франции; он очень хочет приехать.
– Почему же он тогда не едет?
– Он получает там много денег, сюда присылает. Он работает, как и я, в баре в Лионе. Ему здорово повезло.
– Повезло?
– Получить такую работу. – Паренек убрал тарелку Коэна и налил ему еще бренди.
– Когда ты поедешь назад в Америку?
– Это дорого.
– Для тебя-то это просто, – рассмеялся мальчик, – ты – американец. Лучше всего в мире – быть американцем.
Скрипнула дверь. Старик в тюрбане и коричневой потрепанной галабее прошлепал по полу.
– Абдул, салям, – сказал мальчик. Посмотрев на Коэна своими черными глазами, он кивнул мальчику.
– Салям, Хассим.
Коэн сидел в полудреме, пока старик шумно и торопливо глотал свой кофе. Вошел матрос, он с улыбкой бросил в мальчика свой берет. Стоя у автомата, они о чем-то говорили по-арабски. Коэн боролся с сильным желанием уронить голову на стойку. Он уже забыл, что ему только что сказал мальчик.
– Tu peux me faire un autre? – окликнул он, поднимая свою чашку.
За окнами кафе ночь отступала перед предрассветным туманом. Женщина в белом переходила улицу, держа на голове черный мешок.
– До чего хорошо путешествовать, – сказал мальчик.
– Тебе здесь не нравится?
– Эта страна, как и моя семья: хорошая, но бедная. Кроме работы и сна мне бы хотелось еще чего-нибудь. И этот постоянный голод.
Коэн кивком показал на хлеб, сыр и паштет за прилавком.
– Тебе что, не хватает?
– Этого-то хватает. Но постоянно недостает многого другого. Мы слышим об Америке, Париже.
– В Америке то же самое, даже еще хуже.
– Ты шутишь. В Америке у всех есть машины, n'est-ce pas?
– У некоторых даже по две-три.
– Так, значит, они счастливы.
– Многие, возможно, несчастнее тебя.
– Там у каждого свой дом?
– У многих. У некоторых по два и больше.
Парнишка рассмеялся.
– Так они очень счастливы.
– Ты собираешься во Францию?
– Как и мой брат, я проберусь на корабль.
– Тебя поймают. Так случилось со мной на пути из Греции. – Коэн рассказал ему про «Петра Вяземского». Мальчик не сводил с него своих хитроватых глаз с желтыми искорками. – Но они дали мне работу, – добавил Коэн.
– А теперь? – Парнишка вопросительно поднял брови.
– Теперь, как видишь, мне плохо.
– А деньги?
– Украли. – Коэн показал на лежавшие перед ним на стойке динары.
– Это все, что у меня осталось.
– Alors, ты так же беден, как я.
Вошел насупленный полицейский и, постукивая пальцами по столу, стал ждать, пока мальчик приготовит ему кофе с молоком. Он пристально смотрел на Коэна, вытирая усы после каждого глотка. Облокотившись на стойку как можно естественнее, Коэн старался прикрыть испачканную кровью рубашку.
– Он спрашивал о тебе, – доверительно сообщил паренек после того, как полицейский ушел. – Я сказал ему, что ты – мой друг с нью-йоркских гор. – Наклонившись к нему ближе, мальчик спросил: – Ты опять собираешься сесть на корабль, да?
– Возможно.
– Я с тобой.
– Ты слишком молод, Хассим.
– Мне девятнадцать. Я покажу тебе mon certificat.
– Что-то не верится.
Перегнувшись через стойку, мальчик зашептал, хотя кроме них в кафе никого не было.
– Каждое утро в десять часов в Марсель отправляется paquebot. Мы можем остановиться у моего брата в Лионе. Он найдет мне работу. Я скопил около сотни динаров.
Коэн старался унять дрожь.
– Во Франции, – сказал он, – все очень дорого. И холодно. Возьми что-нибудь теплое. И еду, – добавил он, вспомнив спасательную шлюпку на «Петре Вяземском».
Дрожащий крик муэдзина эхом разнесся по едва начинавшей светлеть улице. Какой-то старик, опустив на землю узел, встал на колени лицом к востоку.
Извинившись, паренек скрылся за шторой, украшенной бусинками, в конце бара.
– Мы сможем уйти в семь, – сказал он, вернувшись, – я приготовлю тебе завтрак. Oeufs plats. Все американцы любят яичницу.
В семь появился хозяин, постоянно подергивавший усы.
Десять минут спустя Коэн с мальчиком вышли из кафе и окунулись в сырую свежесть утра. Их карманы были набиты хлебом и паштетом.
– Я попросил его, чтобы он заплатил мне за работу до сегодняшнего вечера. – Парнишка улыбнулся. – Я сказал ему, что хочу купить велосипед.
– Alors?
– Да он знает, что на свои деньги я не смогу купить велосипед.
* * *
В воздухе витал запах моря, помоев и пристани. Мальчик жил в замазанном штукатуркой доме над берегом моря.
– Мама будет плакать, – сказал он. Коэн остался ждать на улице. Боль в груди становилась одуряюще невыносимой, она распространялась по всему телу, наполняла его и вызывала приступы мучительной тошноты при каждом вздохе. «Я не боюсь просить Господа, – подумал он, – я молюсь, чтобы мы добрались до Франции. Я молю Его». Мальчик спустился, протягивая ему плащ и клочок бумаги, на котором было написано что-то по-арабски. – Это пропуск в порт, старый, еще моего брата. У меня тоже есть.
– Они меня заметят.
– Неважно. Корабли может разгружать кто угодно. Подними воротник, вот так, повыше. Опусти голову, когда будешь показывать пропуск.
Действительно, дежурный в будке не обратил никакого внимания. Они вошли в порт. Вдоль причалов, покрытых пятнами масла и мазута, стояли грузовые суда, зиявшие открытыми люками. С их мачт свисали разные флаги. Чайки жалобно кричали над головой или стоически плавали в затхлой воде. Мужчины в изношенных джеллабах ждали у покрытых брезентом поддонов.
Paquebot был старым и ржавым. Несколько человек поднимались на него по переднему трапу. Мужчина в голубой рубашке проверял билеты. Задний трап не был закреплен цепью. Наверху, облокотившись на поручни, курил матрос.
– Подожди-ка. – Мальчик показал туда, где в средней части судна прямо над ватерлинией была открыта дверь. Из нее высунулся человек в черной вязаной шапочке и плюнул в воду. Устремившаяся было к белому пятнышку плевка чайка взмыла опять вверх.
– Там же нет трапа.
– Можно прыгнуть!
Paquebot качнуло волной, трапы заскрежетали о пристань.
Вдоль всей набережной тянулся склад, в центре цепочкой выстроились машины и грузовые фургоны. От склада вниз спускалась лестница, ведущая в темный коридор под пристанью. Мальчик зажег спичку. За коридором со стороны моря располагались отсеки. Войдя в один из них, мальчик открыл засов стальной двери.
– Merde, – прошептал он. – Палец.
При свете гаснущей спички Коэн увидел капли крови на полу.
– Теперь мы оба бедные и раненые, – сказал он. Мальчик толкнул дверь. Перед ними был черный корпус paquebot, его дверь – справа от них. Спотыкаясь в темноте, они перешли в соседний отсек. Засов на двери не поддавался.
– Надо было взять больше спичек, – прошептал мальчик.
Заржавевшая дверь следующего отсека тоже не открывалась. Они нашли какую-то железяку, вставили ее между дверью и стеной. Дверь поддалась. Они вновь увидели корпус paquebot, на этот раз открытая дверь оказалась левее. Наверху раздался свисток. Они услышали топот ног, бежавших по переднему трапу. При помощи той же железяки им удалось открыть и дверь среднего отсека.
