На ум почему-то пришла история, происшедшая несколько лет назад с официанткой нашего ресторана. А было это так.
Появился в ресторане «Заря» элегантный мужчина лет сорока, с изысканными манерами и приятной наружностью. Раз он пообедал, на другой день задержался за ужином до закрытия и, когда ушли все посетители, вдруг объявляет той самой официантке, что с первого взгляда покорен ее красотой и обаянием (девушка действительно была очень привлекательна). Сам он, мол, дипломат, недавно развелся с женой, которая изменяла ему с кем попало, и теперь хочет соединить свою жизнь с честной и хорошей девушкой. И официантка ему вполне подходит.
Та прямо-таки растаяла. «Дипломат» вызывает директора ресторана, просит как бы благословения. У того вроде что-то шевельнулось в голове — почему такая срочность? Женитьба ведь — штука серьезная. «Дипломат» объяснил, что он сейчас в отпуске, а скоро ехать за границу. Но без отметки в паспорте о браке за рубеж не пускают.
Объяснение показалось убедительным. Тут же хлопнули шампанским (благо буфет под рукой). Подружки-официантки плачут от радости (и зависти), поздравляют счастливую избранницу.
В несколько дней будущая жена работника посольства продает кооперативную квартиру, обстановку и едет с женихом в Москву. А дальше…
Дальше банальная история. Вещи, сданные в камеру хранения (домой нельзя, там прежняя супруга), такси, в котором супруга будущая ждет «дипломата», ушедшего срочно внести первый взнос на роскошную кооперативную квартиру. Но жених так и не возвращается. В результате все деньги невесты исчезают, как и вещи из камеры хранения, взятые ловким аферистом.
«Дипломата» задержали месяца через полтора. Он успел проделать свой фокус с тремя легковерными девицами.
Вспомнился мне и другой брачный мошенник, процесс над которым показывали по центральному телевидению. У того была другая роль: он представлялся невестам военным врачом, причем от эпизода к эпизоду повышал себя в звании, дойдя до генерала. В том случае околпаченных было гораздо больше, кажется, человек пятнадцать…
А один мой коллега из Москвы рассказал и вовсе фантастический случай. На поприще брачного афериста выступала… женщина, переодетая мужчиной. Наверное, решила использовать то, что, как утверждает статистика, не хватает представителей мужского пола и легче быть аферистом, чем аферисткой.
Так или иначе, заявление лежало у меня на столе, и его надо было проверить. Под впечатлением этих воспоминаний я не исключал возможности, что и тут могла быть афера. И позвонил в милицию.
Было установлено, что Рябинина работает в лосиногорской больнице медсестрой и в настоящее время находится в кратковременном отпуске по случаю бракосочетания. В общежитии ее не видели с последнего четверга, когда она уехала на свадьбу в Зорянск.
Для более детальной проверки начальник РОВДа предложил подключить старшего оперуполномоченного уголовного розыска Коршунова.
Юрий Александрович был не очень загружен, а Лосиногорск — не такая уж даль. Я попросил его, когда он будет разыскивать Рябинину, заодно выяснить, что она из себя представляет.
Коршунов поинтересовался, чем вызвана проверка. Я рассказал. Бурмистровых он, оказывается, знал. Его дочь училась с Федей в одном классе. С Евсеем Аристарховичем капитан встречался на родительских собраниях: Екатерина Прохоровна бывать на них не любила.
Бурмистров-старший всегда ужасно переживал: сын явно не был в числе успевающих. Так, тянули, как говорится, за уши из одного класса в другой.
— А сына, по-моему, зовут, если мне не изменяет память, не Федором, — сказал капитан.
— А как?
— Федот. А впрочем, может, я путаю.
Я посмотрел в заявление родителей. Там были только инициалы — Ф. Е. Бурмистров.
Капитан Коршунов справился с порученным делом толково и быстро. Уже на следующий день, под самый конец работы, он явился ко мне с беглянкой. Пока она дожидалась в приемной, Юрий Александрович сообщил, что девушка пряталась на квартире своей подруги.
— Что о ней говорят? — поинтересовался я.
— На работе толковать особенно было не о чем: без году неделя. В училище за ней ничего плохого не помнят. Парнишкам, правда, нравилась. Да что там может быть особенного, Захар Петрович? Ребенок совсем, сами увидите. Пытался я в поезде с ней по душам — трясется как осиновый лист. И глаза все время на мокром месте. Ей бы у маменьки под крылышком…
— Да, насчет родителей?
Капитан вздохнул:
— Бурмистровы правильно вас информировали: без родителей воспитывалась. Отец умер, когда она еще совсем маленькая была.
— От чего?
— Пил… А вскоре и мать умерла. Из родни только тетка осталась. Ей советовали отдать девочку в детдом, но тетка и слышать об этом не хотела, взяла ее к себе на воспитание.
— Откуда вы все это успели узнать? — спросил я.
— От дяди Валентины, мужа тетки, что на ноги ее подняла. Сильный мужик, настоящий. Пришел с войны без одной руки и без одной ноги. Пошел в учителя. Я у него в госпитале был. Недавно тяжеленную операцию перенес. Врачи поражаются, как он такие муки без единого вздоха терпит. Племянницу он дочкой зовет. Говорит, Валентина душевная, в мать. Отдежурит целые сутки, нет чтоб поспать — к дяде бежит, навестить. Между прочим, там ее и нашел, то есть в госпитале.
Валентина вошла ко мне с опущенной головой. В руках у нее была спортивная сумка. И не успел я заговорить с ней, как она плюхнулась на стул и разревелась, все время твердя:
— Не пойду к нему! Не пойду!.. Что хотите делайте, а не пойду!
Я растерялся. И подумал: девушка решила, что ее доставили в Зорянск с милицией с целью тут же вернуть окончательно и бесповоротно законному супругу.
Юрий Александрович оказался прав: она была еще совершеннейшее дитя. И это было для меня странно: знакомые девушки моего сына в ее возрасте выглядели куда более взрослыми.
Мне стоило большого труда успокоить Валентину. Она уняла слезы, но потом время от времени нет-нет да всхлипнет, как ребенок.
Рябинина… Редко бывает, чтобы фамилия так соответствовала внешности. Стройная, как молоденькая рябинка, в своих узеньких брючках и вязаной жакетке, с льющимися на плечи светло-русыми волосами, она действительно походила на деревце, хрупкое и нежное.
А глаза у нее были удивительные. Раскосые, как рисуют на старинных японских картинах. Только цвета они были светло-синего.
— Вот! Мне ничего ихнего не надо! — поспешно вытаскивала она из сумки на мой стол играющее золотыми искрами воздушное гипюровое платье, как я понял, то самое, что куплено в Турции, снежно-белую фату, изящные лакированные лодочки на тонкой шпильке, красивое, все в кружевах, нижнее белье в целлофановой упаковке.
Одна деталь меня, честно говоря, сильно тронула. Обручальное кольцо она достала из носового платка, завязанного узелком, по-деревенски.
Я как можно деликатнее объяснил, что эти вещи, если она того желает, может передать Бурмистровым сама, а я их принять не имею права.
— Не-е, — испуганно затрясла головой девушка. — Не хочу, не могу я к ним… Честное слово!
Но я все-таки убедил ее убрать свадебные подарки в сумку.
Вспомнилась Бурмистрова, громогласная, крупная. Действительно, попадись ей под руку это хрупкое создание, ничего хорошего этому созданию ожидать не приходилось…
— Ну, Валя, расскажите, почему вы вдруг переменили свое решение? — мягко попросил я. — Жениха поставили в такое положение.
— Я? Это я поставила? Да он сам! — с каким-то отчаянием произнесла Рябинина. — Честное слово! Не верите?
Я видел, что она вот-вот расплачется, и сказал:
— Вы успокойтесь. И по порядку.
— Хорошо, — покорно кивнула она и, как школьница, спросила: — Можно я с самого начала?
— Конечно.
Рябинина вытерла ладошкой глаза.
— Познакомились мы с Федотом месяцев семь назад. «Выходит, память Коршунова не подвела: парня действительно зовут Федотом», — подумал я.
— В поезде. — Девушка вздохнула. — Здесь, в Зорянске, у меня подруга живет, от нее я и ехала. В купе, значит, парень с гитарой. Я смотрю в окно, а он — на меня. Чувствую, хочет познакомиться. У самого — большущий чемодан, сразу видно, далеко собрался. Ну, берет он гитару, поет. Про горы, про море. Спрашивает: понравилось? Говорю: да. Голос у него действительно неплохой. Так и познакомились. А поговорить не удалось: он гитару из рук не выпускал. Подъезжаем к Лосиногорску, Федот просит у меня адрес. Говорит, что направляется в Одессу, а оттуда в загранплавание и будет писать мне. Я адрес дала. — Рябинина взглянула на меня виновато, как будто призналась в чем-то не очень хорошем. — А что? — Словно оправдываясь, продолжала она: — Парень из себя ничего. Все по-культурному… И вот однажды приходим мы с занятий в общежитие, а вахтерша наша таким ехидным голосом спрашивает: «Кто это у тебя, Рябинина, за границей живет?» Я удивилась, конечно. А она мне письмо вручает, губы поджавши. Девчонки обступили меня. Смотрю, действительно из-за границы. И подпись: Бурмистров, Федот. Я сразу и не сообразила, что это тот парень с поезда. — Валентина достала из сумки внушительную пачку писем. Перебрала их и протянула мне одно. На конверте — марка с головой какого-то вождя в диковинном уборе из перьев. — Прочла я письмо. Девчонкам дала. Они говорят: вот это парень! Пожалуйста, прошу вас, прочтите, — умоляюще посмотрела на меня Рябинина.
