— Я тут провел небольшой анализ. Совсем простенький — на тип мышления. Так вот, судя по частоте употребления глаголов разной модальности, Гринберг наш ярко выраженный визуалист.
— Это что? Я такого извращения не знаю.
— Хм! — Иванов оценил шутку. — Это из области психологии. Потом как-нибудь расскажу… В общем, это дает нам ключ к оказанию на него психологического воздействия.
— А если применить воздействие попроще? — Хусаинов выложил на стол пудовые кулаки и показал свою знаменитую нержавеющую улыбку.
— Каждому свое, — глубокомысленно заметил Иванов.
Когда Иванов был еще молод и горяч, он свято верил во всемогущество Разума и Науки, пытался строить из себя Штирлица и выкладывал ежика из спичек. Но относительность Истины он понял на одной истории. Назовем ее "История про небитого грабителя".
Гражданина Зинатулина задержали по горячим следам после того, как он на улице ограбил женщину. Потерпевшая его опознала. При грабителе нашли похищенные серьги и ожерелье. На сумочке жертвы, которую тоже обнаружили, оказались отпечатки пальцев Зинатулина. Кроме того, его видел свидетель. Но "царицы доказательств" у оперативников не было. Грабитель упрямо отрицал свою вину.
Иванов взялся его расколоть. Он много читал о психологическом поединке с преступником и уже видел себя в образе комиссара Мегрэ… Но психологического поединка не получилось. Задержанный тупо отрицал очевидные вещи!
— При вас обнаружены вещи потерпевшей…
— Подбросили.
— Они изъяты у вас в присутствии понятых…
— Врут.
— Кто врет?
— Понятые.
— Проведенное опознание позволяет со всей очевидностью утверждать, что ограбление совершили именно вы…
— Врет она все.
— Экспертиза подтвердила, что ваши отпечатки пальцев…
— Вранье.
— Вы понимаете, что все улики прямо указывают на вас?
— Нет. Не грабил я.
Вся "железная логика" молодого детектива разбивалась о каменный лоб Зинатулина. Они промучались два часа, пока наконец не выдержал коллега Иванова:
— Ты че, не видишь, кто перед тобой!?
С этими словами он съездил злодея в ухо так, что тот кувырком полетел со стула, потом приложил пару раз мордой об сейф.
— Ты грабил?
— Ну, я.
— А чего дурака валяешь?
— Ну, это… Так бы сразу и сказали.
После этого задержанный беспрекословно подписал признательные показания и с видимым облегчением отправился сидеть.
Под воздействием того случая Иванов несколько пересмотрел свои взгляды на психологию и дифференцировал подход, в зависимости от личности подозреваемого.
Вместе с Хусаиновым они разработали "индивидуальный подход", который, по науке, должен был сработать против Гринберга.
Пришло время для ответственного шага. Пора было задерживать убийцу.
Муравьев вызвался добровольцем.
— Нет, — сказал Валентинов. — Если этот мерзавец будет на нас жаловаться (а он непременно будет — нутром чую), нам необходимо подстраховаться. Я вызвал ОМОН. Пусть они его и задерживают. Постановление и санкция есть. А если потом что случится — крайними окажемся не мы.
— А что это за "омон"? — поинтересовался Кулинич.
Ответа на этот вопрос от начальника он так и не получил. Дверь кабинета Валентинова, которую все сотрудники открывали очень почтительно и осторожно, не иначе, как по великой нужде, распахнулась, чуть не слетев с петель. Дверной проем загородила почти квадратная увешанная оружием туша, которая, удостоив отскочившую дверь еще одного могучего пинка, решительно двинулась на начальника. Вслед протиснулось еще пятеро тяжеловесов. Все как один чертами лица удивительно напоминали стоявший тут же любимый несгораемый шкаф Валентинова.
Главный взял начальника отделения за плечо и сунул ему красное удостоверение:
— ОМОН Москвы, — грозно сказал он, — капитан…сов, — фамилии никто не раслышал. Впрочем, и так все стало ясно.
Отряд представлял собой удивительное зрелище. Формы на них не было, однако и нельзя было сказать, что бойцы в штатском. На некоторых были детали полевого армейского камуфляжа, у одного из-под бронежилета выглядывала форменная рубашка, в целом же складывалось впечатление, что из трудного рейда вернулся партизанский отряд.
— Ну, чего нужно? — начал командир, бесцеремонно усаживаясь на диван.
Валентинов потерял дар речи. Кулинич сообразил, что название подразделения, вероятно, расшифровывается как "орава ментов особой наглости". Он протянул им постановление на задержание Гринберга.
— Убийцу надо задержать, — пояснил он.
— Сделаем! — сложенный в восемь раз документ отправился в задний карман джинсов одного из прибывших. — Брать живым?
— По возможности, — ответил Кулинич.
Уточнив адрес, группа захвата с достоинством последовала к лифту, сдвигая со своего пути встречных студентов. Предчувствуя неладное, Кулинич поспешил за ними, но не уместился в лифт и вынужден был отправиться на следующем. К сожалению, его лифт останавливался по пути на двух этажах, и он пропустил самое интересное. На 14-м этаже из комнат уже высовывались студенты, привлеченные автоматной очередью.
У дверей комнаты 1430 опер застал финал операции задержания. Гринберга в наручниках двое омоновцев выволакивали из комнаты за ноги. Гринберг лежал совершенно спокойно и смотрел в потолок. Через несколько минут, уже в отделении он пришел в себя и спросил: "Кто там?" Но омоновцы к этому времени уже отбыли.
Допрос Иванов начал с того, что перерыл все отделение в поисках табурета. Сажать допрашиваемого на стул со спинкой знаток научных методов категорически запретил. Найденный табурет установили на самой середине комнаты и торжественно усадили туда Гринберга. Иванов начал допрос…
Иванов выдержал паузу, затем, уставившись подозреваемому в глаза, закончил рассказ:
— Мне осталось выяснить только одну несущественную деталь. Куда вы дели орудие убийства?
Гринберг повел глазками и возмутился:
— Я? Орудие? Да вы что?!
— Может быть, вы думаете, что нет орудия — нет и убийства? Ошибаетесь. Среди доказательств это не самое главное.
— Это вообще несущественно для суда, — вступился Хусаинов. — Я вам могу показать копии приговоров, где встречаются формулировки типа "для передачи взятки неустановленным лицам" или "совершил убийство неустановленным огнестрельным оружием" и тому подобное.
Не дав Гринбергу отреагировать на замечание, Иванов вновь взял в свои руки нить разговора:
— А ведь мы его найдем. Все равно найдем, укажете вы, или нет. И докажем, что орудие убийства принадлежит вам.
— Докажете? Каким же образом? — Гринберг попытался усмехнуться, но вышло какое-то нервное повизгиванье.
— Во-первых, дактилоскопия…
Гринберг скривился.
— Хорошо, допустим, отпечатки пальцев можно стереть. Но существует масса других следов.
— Каких следов?
— Ну, вы же умный человек. Подумайте. Вот, например, волосы, частицы кожи.
— Какой кожи?
— Да вашей же! — Иванов доверительно склонился над столом. — Вы, надеюсь, знаете, что кожа у человека постоянно обновляется? Снизу растет новая, а сверху постоянно отмирает и отслаивается. Знаете?
— Ну.
— Ну так сами подумайте. Мельчайшие чешуйки кожи должны прилипать.
— Чушь.
— Почему это чушь? — Иванов постарался сделать как можно более глупое лицо.
— Никакие чешуйки к пластмассе не прилипают.
— Вы какую пластмассу имеете в виду?
— Ну, рукоятку ножа…
— Стоп! — опер торжествующе откинулся на стуле. — Откуда вам известно, что рукоятка пластмассовая?
— Э-э-э-э, — Гринберг зашнырял глазками.
Иванов не дал ему времени сообразить:
— И откуда вы знаете, что орудие убийства — нож? Я этого слова не произносил.
— Ну и наконец… — Иванов попытался изобразить комиссара Мегрэ. После выдержанной паузы элегантным (насколько мог) жестом он извлек из ящика стола объяснение, которое они с Хусаиновым сочинили полчаса назад, — Вот. Свидетель Меснянкин, проживающий в комнате 1437, указывает, что видел вас выходящим из своей комнаты в двадцать три часа тридцать пять минут, время точное! Как раз в момент, когда наступила смерть потерпевшего.
Хотя в указанной комнате действительно проживал некий студент Меснянкин, однако никаких показаний он не давал и вообще отсутствовал в тот день. Липовое объяснение подшивать в дело никто не собирался, но глупо не использовать для раскола имевшуюся информацию. Привлекать настоящего свидетеля — видевшую его в 23:35 Светлану, о которой говорил Есаул, было нельзя, чтобы не засветить стукача.
Известно, что агент дороже любой информации, которую он передаст. Как-то Кулинич сподобился наблюдать у Хусаинова замечательную сцену. На его глазах зам по розыску, припугнув двух пойманных за спекуляцию студентов отчислением из университета, содрал с обоих подписки о согласии сотрудничать. Глядя на такое вопиющее нарушение всех и всяческих правил агентурной работы, Сергей только рот раскрыл. После того, как ребят отпустили, он поинтересовался у Хусаинова, всерьез ли тот надеется получать от них информацию.
