Стив довольно похихикивал.
— Разве я что-нибудь сказал, Кейт?
Дингл уже уперся передним бампером в ворота поместья.
Затормозив, он вышел и, подпрыгивая на хромой ноге, побежал в сторожку.
— У босса даже своя личная тюрьма, — ехидно заметил Кенби, выпрямившись и окидывая взглядом ворота и высокую ограду.
Когда появился Дингл с ключами от ворот, его уже сопровождал высокий блондин. Я тут же его узнала.
— Кто это, черт побери? — спросил Стив.
— Рэндалл Форбс.
— Черт возьми, Кейт. Вы что, не предупредили его?
Я пыталась открыть дверцу машины и выйти, но дверца не открывалась.
— Выходите и немедленно уведите его в дом, — распорядился Стив. — Мне нужно время все устроить…
— Я не могу выйти.
Кенби, откинувшись на спинку сиденья, торжествующе хихикал, видя наше замешательство. Ничего смешного в этом, разумеется, не было, хотя, если смотреть со стороны, было над чем потешиться. Я покинула лимузин лишь тогда, когда вернулся Дингл с ключом и с помощью манипуляции на щитке лимузина открыл мне дверцу. Форбс стоял у ворот, которые были уже открыты для въезда машины.
— Заприте потом ворота, Кейт, а ключ принесете мне. Вы слышите? — крикнул мне вдогонку Хиггинс.
Машина проехала мимо меня так быстро, что я даже не успела дойти до поджидавшего меня Форбса.
— Я не думал, что попаду сюда раньше вас, — извинился Форбс, — но я рад, что так получилось.
— Почему, ради бога?
— Позвольте мне порадоваться этому, — ответил Форбс. — Ведь они никогда бы не впустили меня в дом, не так ли?
— Вас здесь просто не ждали. Я пыталась найти вас, даже оставила вам послание на автоответчике в офисе физического факультета.
— Я получил лишь одно послание и пошел пешком в отель «Марди-Гра», решив, что вчера я просто вас не понял. В отеле мне сказали, что вы только что уехали в лимузине вместе с Хиггинсом.
— Простите, Рэндалл, — извинилась я. С его помощью я заперла тяжелые ворота и опустила ключ в карман.
— Не надо просить прощения. Вот я и здесь, перед этими воротами. Или вы теперь не рады этому?
Я не ответила на его вопрос. Форбс заметил:
— Что за странный лимузин. В него и не заглянешь. Я думал, в таких машинах ездят только кинозвезды или гангстеры.
— Очень многое произошло с тех пор, как я ушла вчера вечером из вашего дома, — сказала я. — Мне казалось, что мы думаем о разном и отвечаем друг другу невпопад. Я объясняла это для себя усталостью и тем, что давно ничего не ела. Зачем вы приехали сюда? Вы, наверное, знали, я хочу сказать, что вы должны были знать из последних новостей, что наши планы могли измениться.
— Я уже сказал вам, Кэтрин, что я думал о том, что вы здесь одна с ним.
Я посмотрела на него.
— И вы должны защитить меня?
— Ну вас к черту, — сказал Форбс, покраснев. — Я приехал потому, что хотел приехать. Меня довез сюда молоковоз и высадил у ворот.
— Вы были удивлены, когда узнали о зачислении профессора Ловенталя в штат Лейпцигского университета?
— Я не верю, что такое зачисление было. Коммунисты используют эту трагедию в целях пропаганды. Возможно, они предлагали ему это. Такие шансы у него были. Но я отказываюсь верить тому, что он не поговорил бы со мной об этом.
— Возможно, именно об этом он хотел с вами поговорить, когда просил вас зайти к нему в университет.
— Я тоже об этом подумал.
— Вы не помните, в его институтском кабинете есть вентилятор?
Мой вопрос, не имевший никакого отношения к тому, о чем мы только что говорили, оказался неожиданным как для него, так и для меня самой. Почему мне пришло в голову задать его так внезапно и негаданно, я сама не знала.
— Вы непредсказуемы! — от удивления голос Форбса поднялся до высокого фальцета. — Полиция сказала, что кондиционер был включен, а он и был вентилятором.
Тогда я поняла, почему у меня мог возникнуть подобный вопрос: когда в тюрьме, в комнате свиданий Форбс включил вентилятор, я даже подивилась несвойственной ему находчивости и осведомленности о том, что это самый эффективный способ заглушить подслушивающие устройства. Это первым делом приходит в голову каждому, кто имеет основания опасаться подслушивания, например, Ловенталю. Можно полагать, что кроме прочих познаний, полученных Форбсом от своего учителя, было и это. Но когда? Вот в чем вопрос.
Мы подходили к дому. Он казался безлюдным. Но когда мы подошли к террасе, я увидела сквозь окно, что Хиггинс спешит открыть нам дверь.
— Что вы хотите от меня, Рэндалл? — спросила я у Форбса.
— Искупления. Неужели это слишком много?
* * *
Хиггинс действительно сам открыл нам дверь, отодвинув засовы и повернув ключ. Слуги, оказалось, были отпущены. Я не смотрела на Форбса, хотя чувствовала на себе его взгляд, словно он пытался что-то прочесть на моем лице. Но я сама ждала от него пояснений к слову «искупление», которое в те секунды, когда мы ждали, пока откроют дверь, висело над нами как турецкий ятаган.
— Прошу извинить, что я обогнал вас. Мне срочно нужно было решить одно дело в конюшнях.
Я поняла, что он дает мне знать, что поместил Кенби в своих апартаментах над конюшней. Хиггинс зажег несколько ламп в холле, чтобы лучше разглядеть высокого незнакомца.
— Итак, вы и есть Форбс, — сказал он. Я терпеливо ждала, когда он перестанет суетиться, чтобы представить их друг другу. — Что ж, вы выбрали не самое удачное время для визита, но так и быть, будьте гостем. Посмотрим, что оставила нам поесть кухарка. — Он не обменялся с Форбсом рукопожатием, а просто взял нас обоих за руки и повел за собой. — Я отпустил всех слуг сегодня утром. Я знал, что будет чертовски трудный конец недели, так оно и вышло, не правда ли, Кейт?
— Да, это так, — ответила я.
— В доме все же кто-то был, — заметил Форбс. — Кто-то, кто не хотел отвечать да мой звонок.
— Это Пэдди, сторож. Он не слишком разговорчив.
Мы прошли через холл. Где-то звонил телефон, но вскоре умолк. Хиггинс объяснил, что включился автоответчик. Пустая столовая с длинным полированным столом показалась огромной. Площадка для вертолетов за окном была пустой и унылой, ветер поднимал на ней столбики пыли, похожие на пляшущих джиннов. Закат был странным, казалось, солнце вот-вот снова сверкнет из-за туч.
Хиггинс внес в кухню жареную курицу и тут же сам разрубил ее ножом на куски. По его подсказке я нашла хлеб, сыр и свежее масло. Стив, наливая в кофейник воду, уже грыз куриную ножку, Форбс сел на край стула, и, сложив руки на коленях, наблюдал за ним. Казалось, он с заметным превосходством смотрел на то, что происходит.
— Да ешьте же, ради Бога, — сказал ему Хиггинс, размахивая куриной ножкой.
— Спасибо, — ответил Форбс, чуть кивнув головой, но не сделал ни единого движения.
Стив отложил ножку, чтобы заварить кофе, а затем вернулся к столу.
— Садитесь поближе к столу, и не ютитесь на краешке стула, сложив руки, словно матушка-наставница.
— Ваше гостеприимство не знает предела, — ответил Форбс, медленно вставая. На его щеках зардели два красных пятна.
— Как и ваша желчность тоже, сэр. — Стив, обглодав ножку, бросил ее наконец в металлическую корзинку у стола так же небрежно, как когда-то бросил в нее разбитые чашку и блюдце. Я едва притронулась к еде: голода уже не испытывала.
Форбс так и не сел к столу. Оставаясь стоять, он лишь прислонился к краю буфета, словно приготовился к чему-то.
— Что вы скажете о своем бывшем боссе, собравшемся сбежать к красным? — не заставил себя долго ждать Хиггинс.
— Я не верю в это, — ответил Форбс.
— Совсем-совсем не верите?
Форбс не ответил. Он понимал, что его пытаются вывести из себя.
— Тогда почему вы вычеркнули слово «Лейпциг» из некролога?
— Я этого не делал.
— А кто же по-вашему это сделал? ФБР?
— Понятия не имею. Видимо, кто-то из редакции. Те, кто готовил текст в набор.
— Вычеркнуто было человеком очень рассерженным, профессор, — Хиггинс изобразил сильный и сердитый росчерк пера.
— Вы так считаете?
— Точно таким же образом на столе был намалеван символ мира. Помните?
Форбс промолчал. Обхватив ладонью подбородок, он приложил указательный палец к губам. Мне показалось, что так он старается не терять контроль над собой.
— Я уверен, вам известно, что газета принадлежит мне, — продолжал Хиггинс почти доброжелательно. — Однако вы можете не знать того, что когда я нанимаю редактора, то жду от него хорошей работы. Мой редактор обнаружил, что кто-то вычеркнул слово «Лейпциг» в некрологе, а услышав последние новости, все вспомнил. Шерифу будет крайне неприятно допрашивать вас, профессор. Вам знаком этот тип людей, не так ли?.. Хотя теперь шерифу это будет не так уж неприятно.
Я поняла, какая идея овладевает Хиггинсом: очень удобно сделать Форбса главным подозреваемым в убийстве в студенческом городке. А для шерифа О’Мэлли это будет компенсацией за его унижение в Бейкерстауне.
