Какой-то офицер, еще почти мальчишка, пытался навести порядок в этом кричащем мире, приказывая лежать или бежать к балке, видневшейся метрах в трехстах, в зависимости от того, где были самолеты.
Вера стояла на обгоревшей траве рядом с воронкой.
— Ложись! — крикнул я, хватая ее за руку и рывком пытаясь бросить на землю. — Ложись!
Она вырвалась и бросилась к сидевшему метрах в пяти ребенку, спокойно подбрасывающему комья земли. И когда земля, рассыпаясь, летела ему в лицо, он смеялся и смешно отплевывался, пуская пузыри. Рядом с ним возникли бурунчики пулеметных очередей. Это его не испугало. Для него еще не существовало понятия «война».
Вера бросилась к нему и вдруг в полуметре, широко расставив руки и навалившись грудью, как бы уперлась в твердую стену воздуха, не пускающую дальше. Она стучала о невидимую преграду кулачками и что-то кричала, пока, обессиленная, не сползла вниз, к траве.
Я на ощупь нажал кнопку возврата… Панели пульта управления, высокие стойки аппаратуры, мягкий приглушенный свет, букетик цветов в стакане на столе. Скорченная фигура Веры в углу кабины, возле самого входа. Я бросился к ней и приподнял, думая, что она потеряла сознание. Но она широко открытыми глазами посмотрела на меня, вдаль, в пустоту и осторожно высвободилась. Подошла к столу, села, уронив голову на ободранную столешницу. Я знал, что творится в ее душе. Знал ее чувствительную натуру. И если я наверняка не выдержал бы еще нескольких минут, то что сейчас происходило с ней?
Так она сидела минут пятнадцать, и я не смел потревожить ее. Потом она подняла голову и сказала:
— Все сначала.
— Можно отказаться от этой работы и попросить другую.
— Другой такой не может быть. Я выдержу.
…Пронзительно завизжали тормозные колодки, и поезд остановился… Мы стояли на краю воронки. Ветер, смешанный с дымом, рвал волосы.
Плача и размазывая слезы по грязным щекам, кричала девочка:
— Ма-а-а-ма!
Играл сухой обгоревшей землей ребенок. Он был еще настолько мал, что нельзя было понять: девочка это или мальчик. Бурунчики пулеметных очередей возникли почти рядом с ним, и он, смешно переваливаясь на крохотных неокрепших ножках, затопал к этому месту, неумело повторяя: «Мма… мма… мма…» Через секунду он был убит.
Страшный эпизод далекого прошлого на мгновение смазался, и изображение исчезло.
— У нас мало времени, — сказала Вера. — Начнем моделирование. — Ее глаза сухо блеснули, встретившись с моими. — Ничего, Сергей. Мы успеем.
Нам нужно было проследить судьбу малыша в предположении, что он останется живым. И мы делали десятки таких предположений, выбирая наиболее вероятный вариант его будущей жизни. Логическая машина, используя информацию о прошлом человека, о людях, которые его окружали, событиях, выбирала наиболее возможный вариант, и мы его видели. Вся трудность заключалась в том, чтобы учесть наибольшее количество существенных, главных факторов, отыскать их среди, может быть, на первый взгляд более бросающихся в глаза, более эффектных. Эта работа требовала железной логики, умения мыслить строгими логическими категориями, подавлять в себе эмоции, обязательно возникающие при этом. Эта работа требовала обширных знаний о том времени.
И вот мы увидели, как маленький человечек неуверенно сделал шаг к своей смерти, покачнулся и упал, не дойдя до нее двух шагов. А через минуту самолеты, израсходовав весь свой боезапас, скрылись за горизонтом.
Вокруг плакали, перевязывали раненых, искали родных и знакомых и находили их лежащими в неестественных позах смерти. Смерть всегда неестественна.
Потом вереница людей потянулась вдоль насыпи на восток. Ребенка несла на руках чужая старуха, почерневшая от горя, сухонькая, маленькая. Как она только его несла? Мальчик, это оказался мальчик, попал в детдом, окончил школу, Томский университет. В сорок лет он разработал математическую теорию раковых заболеваний. Это почти на год раньше, чем произошло на самом деле. Кто-то другой сделал это на год позже. На год позже… Сколько жизней не удалось спасти из-за этого.
Второй человечек, тот, который грязным комочком еще шевелился на краю воронки, работал бы простым учителем истории в каком-то захолустном уголке, где, может быть, еще и сейчас нет учителя истории.
Ну что ж. Мы выполнили задание лабораторной работы. Как всякая лабораторная, она не имела практической ценности.
До звонка оставалось не более трех минут, когда Вера сказала:
— Я хочу изменить судьбу девочки. Пусть ее мать останется живой. Хоть краем глаза я хочу посмотреть на это.
Я молча кивнул.
Сначала мы увидели то же, что и раньше. Женщину, лежащую с запрокинутой головой, и девочку. Услышали ее крик:
— Ма-а-ама!
Потом то, что хотели увидеть.
Улетающие на запад самолеты и женщину, исступленно целующую свою дочь. Слезы радости, безмерной радости и счастья, что ее дочь жива и невредима, что еще несколько часов, и она уже будет в безопасности, что ей уже ничего не будет грозить, что она будет жить. Девочка, прильнувшая к матери. К заплаканному, постаревшему лицу матери.
Я тронул Веру за локоть.
— Звонок.
Она сама нажала кнопку возвращения в настоящее.
Вся группа собралась в коридоре. Не было обычного оживления и вопросов: «ну как?», «успели?».
Результаты работы мы узнаем на следующий день. Проверка работ будет происходить без нас. От нас никто не потребует дополнительных объяснений. Мы узнаем только результат.
На площади перед корпусом по-прежнему было солнечно и жарко. В Лагерном саду гуляли люди. Где-то пели песню. Мы вышли на обрыв к Мане. Здесь было прохладнее. Внизу уже купались нетерпеливые любители поплавать. Вода была еще очень холодная.
— Эх, война, война, — сказал кто-то.
— Да-а, — ответили ему.
Что мы знали о войне?
— Я пойду, — сказала Вера. — К Тронову.
— Зачем?
— Ответ должен быть другим. Разве дело в том, что одним великим человеком могло быть больше? Просто человек мог быть… Дело не в том, что убили будущего ученого. Они этого еще не могли знать. Убили чью-то радость, чье-то счастье. Главное в том, чтобы не было этого страшного крика: «Ма-а-ма!» Чтобы никогда не было этого страшного крика. Пусть из нее или него никогда и не получилось бы гения, все равно людям от этого было бы лучше.
— Тронова этим не возьмешь, — сказал Трубников. — Ему нужна только логика, строгие доказательства без эмоций.
— Это самая лучшая логика! — крикнула Вера. — Я пойду…
— Я с тобой, — сказал я.
Мы побежали по молодой, еще только начинающей выбиваться из земли траве, торопясь застать Тронова.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
