В закусочной Люси выпила чай «Эрл Грей» с двумя кусками пирога. Для Марни и матери купила носки с десятью кармашками для каждого пальца, на каждом из которых были изображены головы разных королев.
«Что я здесь делаю? — прохаживаясь по Хай-стрит, спрашивала она себя. — Толстею и покупаю дешевые дурацкие носки». Люси всерьез подумывала о том, чтобы упаковать чемодан, освободить номер в своем индийском ресторане и уехать домой. Она могла бы вернуться в колледж к обычной жизни, ходить на вечеринки и общаться с реальными живыми людьми. Стать специалистом. В любое время оставить эту призрачную жизнь, которую для себя выбрала, выкинув из головы и Дэниела, и Констанцию, и мадам Эсме.
Люси опустилась на скамью и стала смотреть на проезжающие мимо автомобили. Неужели могла бы? Потом она села во взятую напрокат машину и трясущимися руками развернула схему проезда. Люси отправлялась в поездку, о которой так много думала.
Ворота и прилегающий к дому парк были не такими, как она представляла. Приближаясь к дому со стороны фасада, она осознала, что в этой поездке ее могут донимать мучения иного рода.
Люси приехала сюда, накачанная адреналином, готовая совершить задуманное деяние, а именно: взорвать Вселенную в ее нынешнем виде. А если в этом нет никакого смысла? Если дом не покажется знакомым и не вызовет воспоминаний? А если она не найдет письма? А если его никогда не было? Возможно, этот дом послужил когда-то в качестве съемочной площадки для старого фильма, который она видела, а затем забыла. Не исключено, что ее осведомленность о нем легко объяснить. Когда Люси переезжала по мосту илистую, печальную реку, эти мысли показались ей безотрадными в своем правдоподобии. Это не Рубикон.
По своим основным очертаниям все выглядело так, как она ожидала, но отличалось в деталях. Не помогало и то, что место было в запустении. Невозможно было представить прошлое великолепие сада. С одной стороны дома располагались фермерский киоск и лавка, где можно было купить почтовые открытки и чашки с изображением особняка на них. С другой стороны, как она знала, жил старик. Он был племянником Констанции.
Люси двинулась в сторону лавки. Она знала, что ей всего лишь за семь фунтов предложат экскурсию по особняку и угодьям, и была к этому готова.
Средних лет женщина, торгующая в фермерском киоске, заведовала также и лавкой.
— Могу я вам чем-нибудь помочь? — обратилась она к Люси, стоявшей в дверях пустого магазина.
— Мне бы хотелось прослушать экскурсию по особняку, — ответила Люси.
Женщина покачала головой:
— Боюсь, сегодня нет экскурсовода.
— Я думала, у вас проводятся экскурсии каждый день с десяти до трех. Наверное, мне лучше приехать завтра?
Женщина покосилась на другое крыло дома.
— Можете попытаться. По правде сказать, он приезжает когда захочет.
Люси не ожидала, что столкнется с подобной проблемой, но проблема обернулась удачей. Открыв кошелек, она достала десятифунтовую банкноту.
— Я студентка из Соединенных Штатов, изучаю английские сельские особняки. — Она протянула женщине банкноту. — Я и сама могу провести для себя экскурсию. Обещаю, что не натащу грязи и ничего не стану трогать.
Женщина помолчала.
— Ну, хорошо, — кивнула она, беря деньги. — Думаю, не будет вреда, если вы сами все посмотрите. Только не входите в комнаты с закрытыми дверями. И, как вы сами сказали, ничего нельзя трогать.
— Разумеется, — откликнулась Люси. — Я недолго.
— На обратном пути выйдете вот здесь.
— Да, конечно.
Женщина махнула рукой.
— Экскурсия начинается из магазина. Пройдете к задней части дома и войдете через двойные двери.
— Благодарю вас, — улыбнулась Люси.
На минуту задержавшись в магазине, она заметила, что вместе с почтовыми открытками и баночками с крыжовенным джемом там выставлена впечатляющая монография по истории особняка и сада. Она побежала обратно к фермерскому киоску и протянула женщине еще десятифунтовую банкноту.
— Мне бы хотелось купить это, — произнесла Люси, поднимая книгу.
Зажав ее в потных руках, она снова прошла через магазин и оказалась в доме.
«Господи, какой запах». Люси вошла в холл, и запах убедил ее в том, что она не могла знать этот дом по фильму или фотографии. Запах не был ни противным, ни приятным, просто пахло стариной. В нем не было ни одного определимого элемента — скорее всего, это была смесь сотен запахов, накопившихся за сотни лет, — но она безошибочно его узнала. Он подсказывал чувство, настроение, непонятную боль, исходившую из глубоко запрятанной, неизведанной части ее существа.
Люси догадывалась, что интерьеры дома были немного переделаны, но знала, как попасть к главной лестнице. Она проходила мимо знакомых комнат. У приоткрытой двери музыкальной комнаты помедлила. Взгляд остановился на чем-то вроде миниатюрного раскрашенного фортепьяно. Клавесин — неожиданно подсказало сознание. Неужели на нем играла Констанция?
Люси знала, что ей надо подняться в верхнюю комнату. Там ей, вероятно, придется задержаться, и она не хотела, чтобы следом за ней явилась дама из фермерского киоска. Она стала подниматься вверх по лестнице, предугадывая податливость и скрип каждой ступени. На стенах висели гобелены, за три столетия потускневшие от солнечного света и легкой пыли. Сквозь большое окно с грязными витражами проникал тусклый столб света. Люси представила, как стоит под этим столбом и разноцветные пятна света раскрашивают ее руки. Было ли это воспоминанием?
На площадке лестницы она повернула направо. А вот этот коридор выглядел так, как она ожидала. Окна, обрамленные толстым слоем штукатурки, рисунок паркета. Из коридора в комнаты вели несколько дверей. Ее комната находилась в самом конце. Стоя перед дверью, она вспомнила, что ей не разрешили открывать двери. Люси повернула ручку двери, и, к ее великому облегчению, дверь распахнулась. Она догадалась, почему эта комната не входит в экскурсию. Стены, хотя и потертые, все же сохранили старый желтый цвет. У одной стены была сложена мебель шестидесятых или семидесятых годов. Было там также несколько старых заржавевших садовых кресел, поставленных одно на другое. Комната красивой формы, с высоким потолком, но вся в пыли. Интересно, использовалась ли комната после Второй мировой войны в ином качестве, помимо склада мебели? Платяной шкаф, который Люси рисовала в своем воображении, был накрыт простыней.
Она повернулась к книжным полкам, закрытым испачканными листами пластика, шагнула к средней части трех блоков и отодвинула пластик в сторону. Ниже уровня глаз располагалась полка с парой корзин и несколькими книгами. Люси сдвинула книги в одну сторону. Как она и предполагала, шкафчик находился за ними.
Люси положила монографию на полку. Потом трясущимися, черными от сажи руками повернула плоскую задвижку и открыла дверцу. Она заглянула вовнутрь, но из-за плохого освещения ничего не было видно. Люси боялась просовывать туда руку.
Она почувствовала, что у нее болит горло и она едва дышит. Люси просунула руку вовнутрь. Поначалу она ничего не нащупала и расстроилась. Там ничего не было. Просто старое дерево и пыль. Какая неудача. Какое разочарование.
Она просунула руку глубже. У задней стенки шкафчика застрял сложенный в несколько раз листок бумаги. Люси осторожно взяла его и вытащила. Потом несколько мгновений подержала в руках, закрыв глаза. Хотелось одновременно и спрятать листок, и бережно развернуть, узнав его секреты. Вот оно, письмо. Пожелтевшее, выцветшее, но прекрасно различимое, написанное твердой рукой и кое-где украшенное завитушками. Люси увидела подпись Констанции. Она словно ощущала перо в ее пальцах. Это была рука печальной, но решительной девушки.
Люси села в центре комнаты и стала читать письмо. Просматривая первые слова, она утирала слезы почерневшими от сажи руками.
Чтобы продолжить, ей пришлось призвать все свое мужество. Для нее открывалась новая вселенная. Теперь она оказалась в ней, и пути назад не было. Это был мир, в котором можно вспоминать события, случившиеся с тобой до рождения. Это был мир, в котором можно общаться с самой собой даже после смерти и снова и снова влюбляться в человека, которого не знаешь.
«Прошу тебя, верь ему. Открой ему свое сердце. Он может сделать тебя счастливой. Он всегда любил тебя, и ты когда-то всем сердцем любила его».
Бельгийское Конго, 1922 год
Констанция, лежа в лихорадочном бреду, всматривалась в полутемную комнату. Облако лихорадки окутывало ее плотнее и заботливее, чем ярды москитной сетки. Ей грезилось, что это та самая лихорадка, которая вилась вокруг Дэниела и унесла его прочь, и эта лихорадка может каким-то образом отправить ее туда, где сейчас он.
Она слышала, как, готовясь к ежедневному труду по спасению душ, суетятся вокруг нее коллеги-медсестры и монахини, но она оставалась в постели. Перед тем как уйти, каждая одарила ее подбадривающим взглядом. Констанция пожалела, что в отличие от них не возлагает надежд на свою жизнь. Сестра Петра пощупала ей лоб и ушла, оставив стакан воды. Ей назначили стандартное лечение. В то время этот тип малярии трудно поддавался лечению.
