— Однако, — старик хитро сощурился, — я слышал, ваш уважаемый президент тяготеет к пангерманским духовным ценностям?
— Ничего подобного, — возразил Микки. — Это у него наносное, от прежнего режима. В душе, уверяю, он такой же американец, как мы с вами.
Он решил, что пора перейти к делу: в полусонном состоянии старик податлив, как воск. Выставив из беседки двух юных полуголых массажисток, прилепившихся к американцу с боков, важно изрек:
— Позволь, дружище Энтони, преподнести небольшой подарок. От чистого сердца! — Трихополов извлек из-за ширмочки кожаную папочку с золоченой застежкой.
— Что такое, Ильюша? Долговые расписки? Новый Уголовный кодекс? — пошутил мистер Энтони, принимая папку, но не спеша заглядывать внутрь.
Трихополов хохотнул, оценив шутку.
— Бери выше, дружище. Фирма «Токсинор». Помнишь, мы обсуждали? Она твоя. Остались кое-какие формальности, надеюсь, твои парни с этим справятся.
Американец напряг память, отчего по восковому лбу пролегли глубокие продольные бороздки.
— Ах да! Конечно, помню. Торговля недвижимостью и прочее… Спасибо, Ильюша, тронут. Ты уверен, что мне это нужно?
— У нас говорят, дареному коню в зубы не смотрят… Через «Токсинор» можно провести любую сделку. На вполне законных основаниях. Образно говоря, через это игольное ушко при определенных обстоятельствах пролезет целый континент. И никто об этом не узнает.
— Почему никто не должен знать?
Трихополов скрыл моментально вспыхнувшее раздражение: иногда старику приходилось, как невменяемому, по нескольку раз разжевывать очевидные вещи, при этом невозможно было понять, когда тот валял дурака, а когда у него в башке действительно заклинивало.
— Специфика российского бизнеса, сэр. Игра только на опережение. Мы должны оформить большинство контрактов до того, как парламент утвердит закон о продаже земли. Это осуществимо лишь через посреднические фирмы вроде «Токсинора». Не стоит выдумывать велосипед. Обычная практика. В принципе «Токсинор» с его размахом — это золотое дно. Пришлось попотеть, чтобы отбить его у конкурентов.
В следующее мгновение Энтони Джонсон доказал, что если он и находится в умственном распаде, то далеко не в окончательном.
— Старина Джо Смайлз, кажется, имел дело именно с «Токсинором», не так ли, Ильюша?
— Вы знали Смайлза?
— Немного, совсем немного… Ужасная трагедия… Это был святой человек. Больше того, джентльмен. Если вы понимаете, Ильюша, о чем я говорю.
Трихополов не выглядел растерянным.
— Трагедия разыгралась буквально на моих глазах, — признался он. — Однако для России такое не в диковину. Любовный треугольник, наркотики плюс русский идиотизм. Там, где дело проще всего решается в нотариальной конторе, полудикий русачок непременно хватается за топор.
— Насколько мне известно, Смайлза застрелили в отеле.
— Да, разумеется. Топор — это фигурально. В этой истории замешана молодая женщина, любовница бывшего директора-маньяка.
— Хотите сказать, старина Смайлз пострадал из-за молодой женщины? — искренне удивился американец.
— Суда еще не было, но амурная версия не исключена. Во всяком случае, коммерческих мотивов следствие не обнаружило.
Энтони потянулся за бокалом с апельсиновым соком, но передумал, ухватил из вазы виноградную гроздь, отщипнул ягодку и положил в рот. Аппетитно почмокал.
— Пути Господни неисповедимы… Хотелось бы посмотреть на даму, увлекшую такого человека, как Смайлз. Он ведь, пожалуй, мой ровесник.
— Полагаю, будете разочарованы, — улыбнулся Трихополов. — Обыкновенная свежая россияночка, вдобавок психически неполноценная. Она сейчас в клинике для душевнобольных. Диагноз неутешительный. Сексуальная паранойя.
— Первый раз слышу о таком заболевании, — вторично удивился старик.
Трихополов подлил в его рюмку черного вина из маленького хрусталя графина.
— Попробуйте, дорогой Энтони, вам понравится… Что касается истории со Смайлзом… Позволю себе немного философии. Когда-то в ранней молодости я, как все разумные существа, стремился постичь духовное начало жизни. Не поверите, но я был романтическим юношей, увлекался серьезной музыкой и писал стихи. Больше того, гордился своим званием гомо сапиенса, человека мыслящего. Увы, грезы созревающего ума, сказки венского леса… Мир устроен гораздо примитивнее. Никаких гомо сапиенсов в природе не существует, есть только гомо экономикус. Бородатый Карла был близок к истине. Впоследствии где-то, кажется, у Поппера я наткнулся на удивительно точную мысль: любая попытка придать человеческому бытию высший смысл есть не что иное, как идеологическая диверсия против отдельной личности. А вся история человеческой цивилизации — это, по сути, история экономического развития, не более того. Ошибался старина Кант, так красиво рассуждая о нравственном законе. Все моральные нормы, выработанные человечеством, — это всего лишь некий адаптационный механизм, средство для более или менее безопасного сосуществования людей-животных. Построение общей этической системы, эта кого царства добра и справедливости, невозможно в принципе. Человек, как любое другое животное, подчиняется инстинктам, и если их удовлетворению мешает нравственный закон, он переступит его с такой же легкостью, как расшалившийся ребенок отрывает голову кукле. Забавное недоразумение природы, ее экономический выкидыш — вот что такое человек. Все, к чему он на самом деле стремится, все, что ему необходимо для так называемого счастья, вы, дорогой Энтони, найдете на моем маленьком празднике: много доброкачественной жратвы, вино, блеск драгоценностей, символизирующих богатство и успех, и, разумеется, большой выбор самок для удовлетворения основного рефлекса. Ничего сверх этого. Вы согласны со мной, дружище?
Энтони Джонсон сытно рыгнул и потянулся, отгоняя дрему.
— Вы умный человек, Ильюша, я давно это знал, но не могу понять, какое отношение ваши слова имеют к несчастному сэру Смайлзу?
— Прямое, самое прямое! Случившееся с ним подтверждает теорию о бессмысленном, хаотичном, непредсказуемом существовании гомо экономикуса. Сработали первичные инстинкты, лопнула хрупкая оболочка цивилизации — и бедолагу сдуло с земной коры порывом пещерной страсти. Причина его гибели в сломе защитных личностных механизмов, в переоценке своих сил, а все остальное — лишь сопутствующие обстоятельства, которые могли сложиться по-разному, но результат был бы тот же. Искать виновных в таком деле все равно что ловить кошку в темной комнате, понимая при этом, что ее там нет.
Старика чем-то встревожило красноречие обычно немногословного российского собрата.
— Ильюша, не лучше ли вернуться к нашим, как у вас говорят, барашкам? Благодарю за подарок, но скажи, пожалуйста, кто сейчас возглавляет «Токсинор»? Надеюсь, не убийца Смайлза?
Про себя Трихополов злорадно улыбнулся. Все америкашки одинаковы: абстрактные речи действуют на них как укол промидола.
— Второй сюрприз, Энтони-джан. Директор замечательный. Знаменитый психиатр, экстрасенс. С богатой практикой. При этом русачок чистых кровей, без всяких двойных гражданств. Ни с какой стороны не подкопаешься.
— Шутишь, Ильюша?
— В каком смысле?
— При чем тут психиатр?
Трихополов щелчком пальцев подозвал слугу и велел привести доктора Сабурова, который скорее всего укрылся в библиотечном зале. Слуга, мужчина средних лет с неприметной внешностью особиста, не задал ни одного вопроса и исчез так же бесшумно, как появился.
— Сейчас познакомлю, — сказал Трихополов, потирая ладони, — сам увидишь, что за человек. В вашей прославленной Америке такие давно повывелись. Все сомнения развеются.
— Пожалуй, я бы предпочел отправиться в отель, — слабо возразил Энтони. — Годы, Ильюша, требуют уважительного к себе отношения.
— Какие там годы, дружище… Небось, еще девяноста нету. Самый расцвет для бизнесмена.
— Иногда мне не совсем понятен россиянский юмор, — кисло пожаловался американец.
Войдя в беседку, Сабуров с порога взмолился:
— Отпусти грешную душу на покаяние, Илья. Сколько можно водку трескать… Покоя сердце просит.
Трихополов, не поддержав шутливый тон, церемонно представил его американскому миллионеру.
— Приятная новость, Иван Савелич. Мистер Энтони любезно согласился принять контрольный пакет акций «Токсинора». Естественно, кроме нас троих, об этом никому знать необязательно. Какова крыша, а?
Американец и доктор Сабуров обменялись поклонами. Похоже, оба не понравились друг другу с первого взгляда, на что Микки и рассчитывал. Трудно отыскать более несовместимые фигуры, чем стареющий россиянский ученый, у которого давно вышибли почву из-под ног, но который свято хранил в душе тщательно скрываемые совковые идеалы; и преуспевающий представитель транснациональных корпораций, встретивший старческое слабоумие в полном расцвете творческих сил. Про них сказано поэтом: лед и пламень.
