Кузовкин. Сегодня же меня здесь не будет.
Елецкий. Вы уедете! Но в каком положении оставите вы Ольгу Петровну? Вы бы хоть это сообразили, если в вас еще осталось на каплю чувства.
Кузовкин. Отпустите меня, Павел Николаевич. Ей-богу, у меня голова кругом идет. Что вы от меня хотите?
Елецкий. Я хочу знать, берете ли вы эти деньги. Вы, может быть, думаете, что сумма незначительная? Мы вам десять тысяч рублей даем.
Кузовкин. Не могу я ничего взять.
Елецкий. Не можете? Стало быть, жена моя ваша… Язык не поворачивается выговорить это слово!
Кузовкин. Я ничего не знаю… Отпустите меня. (Хочет уйти.)
Елецкий. Это слишком! Да знаешь ли ты, что я могу принудить тебя повиноваться!
Кузовкин. А каким это образом, смею спросить?
Елецкий. Не выводите меня из терпения!.. Не заставляйте меня напомнить вам, кто вы такой!
Кузовкин. Я столбовой дворянин… Вот кто я-с!
Елецкий. Хорош дворянин, нечего сказать!
Кузовкин. Каков ни на есть — а купить его нельзя-с.
Елецкий. Слушайте…
Кузовкин. Это вы в Петербурге с вашими подчиненными извольте так обращаться.
Елецкий. Слушайте, упрямый старик. Ведь вы не желаете оскорбить вашу благодетельницу? Вы уже сознались раз в несправедливости ваших слов; что же вам стоит успокоить Ольгу Петровну окончательно — и взять деньги, которые мы вам предлагаем? Или вы так богаты, что вам десять тысяч рублей нипочем?
Кузовкин. Не богат я, Павел Николаич; да подарочек-то ваш больно горек. Уж и так я вдоволь стыда наглотался… да-с. Вы вот изволите говорить, что мне денег надо; не надо мне денег-с. Рубля на дорогу от вас не возьму-с.
Елецкий. О, я понимаю ваш расчет! Вы притворяетесь бескорыстным; вы надеетесь эдак больше выиграть. В последний раз говорю вам: либо вы возьмете эти деньги на тех условиях, которые я изложил вам, либо я прибегну к таким мерам… к таким мерам…
Кузовкин. Да что вы хотите от меня, господи! Мало вам того, что я уезжаю; вы хотите, чтоб я замарался, вы хотите купить меня… Так нет же, Павел Николаич, этого не будет!
Елецкий. О, чёрт возьми! Я тебя… (В это мгновение раздается под окном в саду голос Тропачева; он напевает: «Я здесь, Инезилья, я здесь под окном».*) Это невыносимо! (Подходя к окну.) Я сейчас… сейчас… (Кузовкину.) Даю вам четверть часа на размышление… а там уж не пеняйте! (Уходит.)
Кузовкин (один). Что это со мною делают, господи! Да этак лучше прямо в гроб живому лечь! Погубил я себя! Язык мой — враг мой. Этот барин… Ведь он со мной, как с собакой, говорил, ей-богу!.. Словно во мне и души-то нет!.. Ну, хоть убей он меня… (Из кабинета выходит Ольга; у ней в руках бумага. Кузовкин оглядывается.) Господи…
Ольга (нерешительно подходя к Кузовкину). Я желала видеть вас еще раз, Василий Семеныч…
Кузовкин (не глядя на нее). Ольга Петровна… зачем… вы вашему супругу… всё изволили сообщить…
Ольга. Я никогда ничего не скрывала от него, Василий Семеныч…
Кузовкин. Так-с…
Ольга (поспешно). Он поверил мне… (Понизив голос.) И согласен на всё.
Кузовкин. Согласен-с? На что согласен-с?..
Ольга. Василий Семеныч, вы добрый… вы благородный человек… Вы меня поймете. Скажите сами, можете ли вы здесь остаться?
Кузовкин. Не могу-с.
Ольга. Нет, послушайте… Я хочу знать ваше мнение… Я успела оценить вас, Василий Семеныч… Говорите же, говорите откровенно…
Кузовкин. Я чувствую вашу ласку, Ольга Петровна, я, поверьте, тоже умею ценить… (Он останавливается и продолжает со вздохом.) Нет, не могу я остаться, — никак не могу. Еще побьют, пожалуй, под старость. Да и что греха таить? — теперь я, конечно, остепенился — ну и хозяина тоже давно в доме не было… некому было эдак, знаете… Да ведь старики-то живы; они ведь не забыли… ведь я точно у покойника в шутах состоял… Из-под палки, бывало, паясничал, — а иногда и сам… (Ольга отворачивается.) Не огорчайтесь, Ольга Петровна… Ведь, наконец, я… я вам всё-таки чужой человек… остаться я не могу.
Ольга. В таком случае… возьмите… это… (Протягивает ему бумагу.)
Кузовкин (принимает ее с недоумением). Что это-с?
Ольга. Это… мы вам назначаем… сумму… для выкупа вашего Ветрова… Я надеюсь, что вы нам… что вы мне не откажете…
Кузовкин (роняет бумагу и закрывает лицо руками). Ольга Петровна, за что же и вы, и вы меня обижаете?
Ольга. Как?
Кузовкин. Вы от меня откупиться хотите. Да я ж вам сказывал, что доказательств у меня нет никаких… Почему вы знаете, что я это всё не выдумал, что у меня не было, наконец, намеренья…
Ольга (с живостью его перебивая). Если б я вам не верила, разве мы бы согласились…
Кузовкин. Вы мне верите — чего же мне больше, — на что мне эта бумага? Я сызмала себя не баловал… не начинать же мне под старость… Что мне нужно? Хлеба ломоть — вот и всё. Коли вы мне верите… (Останавливается.)
Ольга. Да… да… я вам верю. Нет, вы меня не обманываете — нет… Я вам верю, верю… (Вдруг обнимает его и прижимается к его груди головой.)
Кузовкин. Матушка, Ольга Петровна, пол… полноте… Ольга… (Шатаясь, опускается в кресло налево.)
Ольга (держит его одной рукою, другой быстро поднимает бумагу с земли и жмется к нему). Вы могли отказать чужой, богатой женщине — вы могли отказать моему мужу, — но дочери, вашей дочери, вы не можете, вы не должны отказать… (Сует ему бумагу в руки.)
Кузовкин (принимая бумагу, со слезами). Извольте, Ольга Петровна, извольте, как хотите, что хотите прикажите, я готов, я рад — прикажите, хоть на край света уйду. Теперь я могу умереть, теперь мне ничего не нужно… (Ольга утирает ему слезы платком.) Ах, Оля, Оля…
Ольга. Не плачьте — не плачь… Мы будем видеться… Ты будешь ездить…
Кузовкин. Ах, Ольга Петровна, Оля… я ли это, не во сне ли это?
Ольга. Полно же, полно…
Кузовкин (вдруг торопливо). Оля, встань; идут. (Ольга, которая почти села ему на колена, быстро вскакивает.) Дайте только руку, руку в последний раз. (Он поспешно целует у ней руку. Она отходит в сторону. Кузовкин хочет подняться и не может. Из двери направо входят Елецкий и Тропачев; за ними Карпачов. Ольга идет к ним навстречу мимо Кузовкина и останавливается между им и ими.)
Тропачев (кланяясь и рисуясь). Enfin[109] — мы имеем счастье вас видеть, Ольга Петровна. Как ваше здоровье?
Ольга. Благодарствуйте — я здорова.
Тропачев. У вас лицо, как будто…
Елецкий (подхватывая). Мы оба с нею что-то сегодня не в своей тарелке…
Тропачев. И тут симпатия, хе-хе. А сад у вас удивительно хорош.
(Кузовкин через силу поднимается.)
Ольга. Я очень рада, что он вам понравился.
Тропачев (словно обиженный). Да ведь послушайте, я вам скажу — ведь он прелесть как хорош — mais c’est très beau, très beau…[110] Аллеи, цветы — и всё вообще… Да, да. Природа и поэзия — это мои две слабости! Но что я вижу? Альбомы! Точно в столичном салоне!
Елецкий (выразительно глядя на жену, с расстановкой). Разве тебе удалось устроить? (Ольга кивает головой; Тропачев из приличъя отворачивается.) Он принял? Гм. Хорошо. (Отводя ее немного в сторону.) Повторяю тебе, что я всей этой истории не верю — но я тебя одобряю. Домашнее спокойствие не десяти тысяч стоит.
Ольга (возвращаясь к Тропачеву, который начал было рассматривать альбом на столе). Чем вы тут занялись, Флегонт Александрыч?
Тропачев. Так-с… Ваш альбом — вот-с. Всё это очень мило. Скажите, вы не знакомы с Ковринскими?
Ольга. Нет, не знакомы.
Тропачев. Как, — и прежде не были знакомы? Познакомьтесь — я вам советую. У нас это почти что лучший дом в уезде, или, лучше сказать, был лучший дом до вчерашнего дня, ха-ха!
Елецкий (между тем подошел к Кузовкину). Вы берете деньги?
Кузовкин. Беру-с.
Елецкий. Значит — солгали?
Кузовкин. Солгал.
