Елецкий. А! (Обращаясь к Тропачеву, который рассыпается перед Ольгой и волнообразно сгибает свой стан.) А вот, Флегонт Александрыч, мы вчера с вами подсмеивались над Васильем Семенычем… а ведь он свое дело-то выиграл… Известие сейчас получено. Вот пока мы в саду гуляли.
Тропачев. Что вы?
Елецкий. Да, да. Ольга вот мне сейчас сказала. Да спросите его самого.
Тропачев. Неужели, Василий Семеныч?
Кузовкин (который все время до конца сцены улыбается, как дитя, и говорит звенящим от внутренних слез голосом). Да-с, да-с. Достается-с, достается-с.
Тропачев. Поздравляю вас, Василий Семеныч, поздравляю. (Вполголоса Елецкому.) Я понимаю… вы его вежливым образом удаляете после вчерашней… (Елецкий хочет уверять, что нет.) Ну да… да… И как благородно, великодушно, деликатно… Очень, очень хорошо. Я готов об заклад побиться, что эта мысль (с сладким взглядом на Ольгу) вашей жене в голову пришла… хотя и вы, конечно… (Елецкий улыбается. Тропачев продолжает грвмко.) Хорошо, хорошо. Так теперь вам, Василий Семеныч, туда переезжать надо… Хозяйством попризаняться…
Кузовкин. Конечно-с.
Елецкий. Василий Семеныч мне сейчас сказал, что он даже сегодня съездить туда собирается.
Тропачев. Еще бы. Я очень понимаю его нетерпенье. Хе, чёрт возьми! водили человека за нос, водили-водили, — ну, наконец, досталось именье… Как тут не захотеть посмотреть на свое добро? Не так ли, Василий Семеныч?
Кузовкин. Именно-с так-с.
Тропачев. Ведь вам, чай, и в город придется заехать?
Кузовкин. Как же-с; всё в порядок привести следует.
Тропачев. Так вам мешкать нечего. (Подмигивая Елецкому.) Каков Лычков, отставной стряпчий? Чай, ведь это он всё? (Кузовкину.) Ну и рады вы?
Кузовкин. Как же-с, как же не радоваться?
Тропачев. Вы мне позволите вас навестить на новоселье… а?
Кузовкин. Много чести, Флегонт Александрыч.
Тропачев (обращаясь к Елецкому.) Павел Николаич, как же это? надо бы Ветрово-то вспрыснуть.
Елецкий (несколько нерешительно). Да… пожалуй… да. (Подходит к двери залы.) Позвать мне Трембинского!
Трембинский (быстро выскакивая из двери). Чего прикажете?
Елецкий. А! вы здесь… бутылку шампанского!
Трембинский (исчезая). Слушаю-с.
Елецкий. Да, послушайте! (Трембинский опять появляется.) Я, кажется, в зале господина Иванова видел — так попроси его войти.
Трембинский. Слушаю-с. (Исчезает.)
Тропачов (подходя к Ольге, которая все время стояла у стола с альбомами и то опускала глаза, то тихо поднимала их на Кузовкина). Madame Ковринская чрезвычайно будет рада с вами познакомиться… enchantée, enchantée[111]. Я надеюсь, что она вам понравится… Я у нее в доме совершенно как свой… Умная женщина и, знаете ли, эдак…(Вертит рукой в воздухе.)
Ольга (с улыбкой). А!
Тропачов. Вы увидите. (Трембинский входит с бутылками и бокалами на подносе.) А! Ну, Василий Семеныч, позвольте вас душевно поздравить…
(Иванов входит, останавливается у двери и кланяется.)
Ольга (ласково Иванову). Здравствуйте, я очень рада вас видеть… Вы слышали… вашему приятелю Ветрово достается…
(Иванов вторично кланяется и пробирается к Кузовкину. Трембинский подносит всем бокалы.)
Иванов (вполголоса и скороговоркой Кузовкину). Василий, что они врут?
Кузовкин (тоже вполголоса). Молчи, Ваня, молчи; я счастлив…
Тропачев (с бокалом в руке). За здоровье нового владельца!
Все (исключая Иванова, который даже свой бокал не выпивает). За его здоровье! За его здоровье!
Карпачов (басом, еще раз, один). Многая лета!
(Тропачев сурово на него взглядывает; он конфузится. Кузовкин благодарит, кланяется, улыбается, Елецкий держит себя строго;
Ольге неловко, она готова заплакать; Иванов изумлен и посматривает исподлобья.)
Кузовкин (трепещущим голосом). Позвольте мне теперь… в такой для меня торжественный день — изъявить мою благодарность за все милости…
Елецкий (перебивая его, строго). Да за что же, за что, Василий Семеныч, вы нас благодарите?..
Кузовкин. Да-с. Да ведь всё-таки-с вы мои благодетели… А что касается до вчерашнего моего — как бы сказать — поступка, — то простите великодушно старика… Бог знает, с чего я это и обижался-то, вчера, и говорил такое…
Елецкий (опять перебивая его). Ну хорошо, хорошо…
Кузовкин. И из-за чего было обижаться? Ну, что за беда… Господа пошутили… (Взглянувши на Ольгу.) Впрочем, нет-с, я не то-с. Прощайте, благодетели мои, будьте здоровы, веселы, счастливы…
Тропачев. Да что вы так прощаетесь, Василий Семеныч, — ведь вы не в Астрахань уезжаете…
Кузовкин (растроганный, продолжает). Дай бог вам всякого благополучия… а я… мне уж и у бога нечего просить — Я так счастлив, так… (Останавливается и усиливается не плакать.)
Елецкий (в сторону, про себя). Что за сцена… Когда он уедет?
Ольга (Кузовкину). Прощайте, Василий Семеныч… Когда вы к себе переедете — не забывайте нас… Я буду рада вас видеть (понизив голос), поговорить с вами наедине…
Кузовкин (целуя у ней руку). Ольга Петровна… Господь вас наградит.
Елецкий. Ну хорошо, хорошо, прощайте…
Кузовкин. Прощайте…
(Кланяется и вместе с Ивановым идет к дверям залы. Все его провожают. Тропачев у порога еще раз восклицает: «Да здравствует новый помещик!» Ольга быстро уходит в кабинет.)
Тропачев (оборачивается к Елецкому и треплет его по плечу). А знаете ли, что я вам скажу? Вы благороднейший человек.
Елецкий. О, помилуйте! Вы слишком добры…
(Занавес падает.)
Холостяк
Комедия в трех действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Михайло Иванович Мошкин, коллежский асессор, 50 лет. Живой, хлопотливый, добродушный старик. Доверчив и привязчив. Сангвинического темперамента.
Петр Ильич Вилицкий, коллежский секретарь, 23 лет. Нерешительный, слабый, самолюбивый человек.
Родион Карлович фон Фонк, титулярный советник, 29 лет. Холодное, сухое существо. Ограничен, наклонен к педантизму. Соблюдает всевозможные приличия. Человек, как говорится, с характером. Он, как многие обруселые немцы, слишком чисто и правильно выговаривает каждое слово.
Филипп Егорович Шпуньдик, помещик, 45 лет. С претензиями на образованность.
Марья Васильевна Белова, сирота, проживающая у Мошкина, 19 лет. Простая русская девушка.*
Екатерина Савишна Пряжкина, тетка Марьи Васильевны, 48 лет. Болтливая, слезливая кумушка. В сущности эгоистка страшная.
Алкивиад Мартынович Созомэнос, приятель Фонка, 35 лет. Грек, с крупными чертами лица и низким лбом.
Маланья, кухарка Мошкина, 40 лет. Тупоумная чухонка.
Стратилат, мальчик в услужении у Мошкнна, 16 лет. Вообще глупый, но еще более поглупевший от роста.
Митька, слуга Вилицкого, 25 лет. Бойкий слуга, доразвившийея в Петербурге.
Почтальон.
Действие происходит в Петербурге: 1-е и 3-е действия на квартире Мошкина; 2-е — на квартире Вилицкого; между 1-м н 2-м действиями — пять дней; между 2-м и 3-м — неделя.
Действие первое
Театр представляет гостиную не богатого, но и не бедного чиновника. Направо два окна; между окнами зеркало; столик перед зеркалом. Прямо дверь в переднюю; налево дверь в другую комнату. Спереди тоже налево диван, круглый стол и несколько кресел; угол направо отгорожен зелеными ширмами. На диване лежит Стратилат. Стенные часы бьют два часа.
Стратилат. Раз… два… Два часа. Что это барин нейдет? (Молчит.) Я, кажется, соснул маленько. (Опять молчит.) А мне, никак, опять есть хочется. (Посвистывает, берет со стола и развертывает книгу.) Эка, подумаешь, слов-то, слов-то! Ну-ка это… да длинное же оно какое! (Начинает разбирать по складам.) Покой, арцы, он — про; слово, веди, ять — све — просве; ща, есть, наш — щен — просве… просве… просвещен; наш, ять — иже с краткой — ней — просве… просвещенней; ша, иже — ши — про… све… щеннейши; мыслете, иже. (В передней раздается звонок. Стратилат поднимается, но не выпускает книги из рук.) Мыслете, иже — ми — просве… просвещенней… (Опять звонок.) Тьфу ты, чёрт! Вот тут и выучись читать! (Бросает книгу на стол и бежит отворять.)
